И тут выяснилось, что когда друг дружку в обнимку давить, то в этом занятии старый утес имеет предпочтение перед волной. Потому что волне надо разбежаться, чтобы налететь и ударить, а усмиренная, она больше вовсе не волна. Так и Бармалей, почувствовал разом, что силушка его оставила, и дыхание слабеет, и в глазах ужас. Вот и время мое пришло, подумал он с тоской. Но более того обидно ему стало, что старикам своим он так и не помог.

А босоногий прижал Бармалея к полу, да почувствовал, что верх берет, и ну, куражиться.

– Ну, что, – спрашивает насмешливо, – как оно, живому под могильной плитой быть? Как дышится? Легко ли? Или никак? А ты представь, что все для тебя только начинается. Представил? А теперь представь иное. Я обещал, что глаз тебе высосу? Что душу из тебя выну? Вот прямо сейчас и начну. А то ты парень верткий, вывернешься, и гоняйся после за тобой снова. Нет, второго случая тебе давать никак нельзя.

И он заворочался на Борисе сверху, да стал рожи корчить и губами двигать, точно примеряясь, как половчей ими свою угрозу осуществить. Вот ведь какой упырь ненасытный! – опечалился Бармалей.

Но судьбе в этот миг еще не показалось, что уже достаточно она начудачила.

Василий Павлович, оклемавшись к этому моменту от холодного помрачения, подошел ближе к борющимся. Они как раз в проходе между гостиной и прихожей застряли. Постоял кукольник над ними, значит, а потом и говорит:

– А я вот думаю, злой человек, без своей палки ты такой же могучий будешь? Или нет? Что, если ее выкинуть отсюда? А, что скажешь, Злозвон? И ведь я ее выкину, прямо сейчас. Чтоб не давать тебе второго шанса.

– Не вздумай! – заворочался Злозвон, намереваясь быстро вскочить на ноги, но не тут-то было. Бармалей обхватил босоногого руками, вцепился в волосы – не позволил тому подняться, повис на нем грузом неподъемным. – Ууууу! – взревел колдун неистово и страшно. И снова посыпал угрозы. – Глаз высосу! Душу выну! Другого ничего он, похоже, не знал.

А Василий Павлович ловко перешагнул через лежащие на полу тела и подступился к клюке, упокоившейся на пороге квартиры. Из крючка ее все еще истекал тонкой струйкой синий туман, поэтому брать в руки ее он побоялся, или, может, побрезговал. Зато хорошенько наподдал ей носком ботинка.

– Уууууууу! – завыл пуще прежнего лиходей.

А вот палка его, получив пинок по хвосту, взвилась легко, как ракета, и, быстренько перемахнув через площадку, влетела в открытую кабину лифта. Отчего лифт оказался открыт? Тоже странно.

Раздался непродолжительный грохот. В кабине клюшка несколько раз срикошетила, ударяясь о стенки, а потом каким-то хитрым изворотом юркнула прямиком в щель между полом кабины и площадкой. Там и щель-то узкая, руку не просунуть, однако палке для проникновения этого оказалось вполне достаточно.

Над ристалищем воцарилась тишина. Потом, через показавшиеся бесконечными мгновения, глубоко в шахте лифта послышался удар, после чего что-то разбилось, рассыпавшись звонкими осколками.

Бармалей перестал удерживать басурмана, тот вскочил на ноги и вымелся из квартиры так споро, будто намеревался поймать свой ускользнувший батожок. Куда там! Канула палка в пропасть. Заглянув в упомянутую щель, лиходей бросился к лестнице. Однако возле нее он притормозил, оглянулся.

– Ой, смотрите! – предостерег он с угрозой. – Ежели что с посохом случилось – из всех души выну! Из всех! А Снегурке передайте, пусть сама возвращается, и поскорей. Не то хуже будет! И Нового года вам всем не видать!

И, очертя голову, кинулся вниз по лестнице, посох свой спасать.

Василий Павлович захлопнул дверь и на цепочку ее закрыл. Тут уже и Бармалей на ноги поднялся, отдуваясь и потирая ушибленные места. А пуще всего он за лоб держался, куда злодей угодил ему своей палкой. Вместе они вернулись в гостиную, и подошли к Раисе Петровне. Удивительно, но с ней уже все было в порядке, по крайней мере, визуально. Она порозовела, только глубоко, будто с горы бегом спустилась, дышала, прижимая руку к груди.

– Что это было? – спросила она. – Такое противное?

– Злозвон, – сказал Василий Павлович. – Но не кукла. А, может, и кукла, бывшая, пока не знаю. Внезапно ожила.

– Прямо у нас? Надо же!

– Где же еще, куколка моя, ему быть? Но каков, однако, злодей! Такого специально и не придумаешь.

– Но ты же придумал. Потому что – волшебник. А это что?

Все оглянулись посмотреть, на что она указывала.

Возле стены лежала потерянная гостем в пылу борьбы и оставленная при поспешном уходе шляпа. Сосульки на ней уже растаяли, на полу образовалась небольшая лужа. И в этот момент, когда все на нее смотрели, шляпа вдруг исчезла. Испарилась, растаяла в воздухе, оставив после себя завиток голубоватого дамка да лужу на полу.

– Вы это видели? Нет, вы это видели?

– Увы, да.

– Почему же, увы? По-моему, приключение случилось вполне волшебное.

– Куколка, ты – настоящая женщина! Но все-таки я за тебя испугался.

– Спасибо, родной. Я тоже за тебя переживала. Только на самом деле, что ни говори, а встряска чувств нам не повредит.

– И с этим не поспоришь.

– Кстати, а где Марфушка? – вмешался в разговор старших Бармалей. – Не пора ли уже нам ее заслушать? Пусть сама все расскажет, что это за игры в молчанку? Все равно уже... Где этот ангел? В «кадочке»?

– Марфушка, ага... Только, может, она все же Снегурочка?

– Предлагаю заслушать обеих! А еще лучше, устроить им очную ставку.

– Не слишком ли ты строг к ней, дорогой?

– Да я!..

– Ау! – раздался внезапно зов откуда-то сверху, не иначе, из «кадочки».

Все дружно подняли головы.

– Люди, где вы?! – сверху вновь позвала Марфутка. Свесившись через перила, она заглядывала вниз.

– Заблудилась, ангел? – спросил Бармалей.

Так и не заметив Бориса, но услышав, откуда голос, девушка легко сбежала вниз по лестнице. Ее каблучки простучали звонкой дробью – будто шарик скатился по ступеням: чпок-чпок-чпок!

Внизу, увидев семью Дозоровых в сборе, она ощутила тревогу и остановилась, замерла на полушаге, будто наткнулась на стеклянную преграду.

– Что-то случилось? – спросила внезапно охрипшим голосом. – Я что-то пропустила? Подняв голову, она потянула затрепетавшими, как у лани, ноздрями воздух. – Ммм! Этот запах! Этот ужасный запах! Он мне ведом! Что же вы молчите, люди добрые? Скажите хоть что-то! Он был здесь? Он приходил?

– Что тебе сказать, ангел? – Бармалей сунул руки в карманы и с вывертом сделал шаг к Марфушке. Его светлые глаза казались много темней обычного. – Действительно, заходил тут к нам один твой старый знакомый. Настойчиво желал с тобой повидаться. Так настойчиво, что настойчивость его была почти неприличной, я бы сказал, граничила с наглостью. Сказать честно, он нам не очень понравился. Потому что, обаяния у него – ноль. А когда ему об этом намекнули, он позволил себе немного вспылить. Стал грубить, ругаться нехорошими словами. Ну, а когда ему объяснили, что никакой Снегурочки мы не знаем, что здесь ее нет, и быть не может, он и вовсе в драку полез. Палкой грозился! Такой настырный! Едва от него избавились. Теперь хотелось бы послушать твою версию произошедшего. Что скажешь, ангел? Видишь, у нас возникли вопросы. У тебя наверняка есть на них ответы.

– Он что, мучил вас?! – вскричала Марфутка, распахнув свои огромные, как небо, голубые глаза, готовые пролиться дождем. – Мучил, да?

– Ну, положим, мы тоже ему трепака задали, ангел! – подбоченился Бармалей.

Не слушая его, девушка бросилась на колени рядом с Раисой Петровной, которая продолжала сидеть на стуле, обняла ее ноги, припала к ним. Вот тут-то слезы ее и пролились дождем, обильные и чистые!

– Простите, простите меня! – вскричала она. – Вы приняли, приютили меня, а я вас подвела!

– Успокойся, душечка, – стала утешать ее Раиса Петровна. – Мы понимаем, что ты хотела, как лучше.