– Ах, я должна была вам все рассказать! – заламывала руки Марфутка. – Только вы мне все равно не поверили бы!

– Ну, почему же не поверили бы? – усомнился Василий Павлович. – Мы и сами сказочники, мастера, к слову, сказки сочинять. И, ты знаешь, мы же первые в них и верим. Иначе, пока сам не поверишь, сказка не получается, хоть тресни!

– Я боялась, – продолжала оправдываться девушка. Слезы ее высохли в одночасье, как скоро высыхают и лужицы после летнего дождика. – Боялась за себя, но еще больше за вас. Я думала, что если так, молчком, когда затаюсь, то никто меня у вас не сыщет. Но метель меня видела, как я уходила с вами, она-то меня ему и выдала. Ведь она его прислужница, и всегда ей была. О, у него много подручных: ветра холодные, да метели снежные, да морозы лютые, да волки голодные, да медведи шатуны. О, у него везде шпионы, от него нигде не спрятаться, не скрыться. Он и в прошлом моем укрытии, у других добрых людей, нашел меня неведомо как. Пришлось и оттуда мне убегать, чтобы он не навредил им.

– Кстати, Агафья Никитична велела тебе привет передавать, – как бы, между прочим, заметил Борис.

– Ты был у нее? Как она, здорова ли? А детки ее? – вскинулась девица.

– Все здоровы, в порядке, спасибо зарядке. Единственно, все ждет, когда твои предсказания сбудутся.

– Коровка у нее по весне разродится, всенеперменно. А муж, думается, к лету вернется, как раз на Ивана Купалу.

– Стало быть, все-таки вернется? Отрадно, коль так.

– Погоди, внучек, не так быстро, – решительно вмешался в разговор Василий Павлович. – Мы с бабушкой не вполне понимаем, о чем вы между собой разговариваете. И о ком. Какая еще Агафья Никитична? Где ты ее повстречал? Зачем?

– Агафья Никитична, это одна добрая женщина из деревни Тютькино, что недалече от Берендейска. У нее как раз наша Марфа-кадочница и жила незадолго до того, как вы ее в трамвайчике повстречали да в дом к себе привели. Зачем? Так надо же как-то правду узнавать! Вопросы всегда требуют ответов.

– Поиграл немного в своего любимого детектива Филиппа Марлоу? – усмехнулся дед.

– Да нет, я просто... – смутился Борис.

– Понятно. Что ж, Марфутка, настало время тебе самой обо все нам рассказать. Перво-наперво, объясни, почему тот злой человек, что за тобой ходит, зовет тебя Снегуркой?

– Потому что так меня зовут. Я не Марфа, я Снегурочка на самом деле. А Марфуткой назвалась по случаю, когда добрая Агафья Никитична меня в лесу повстречала. Чтобы по имени хотя бы не нашли.

– Постой, так ты что, та самая Снегурочка? Из сказки? Которая с Дедом Морозом на Новый год по детским утренникам куролесит? Мать честная!

– Бармалеюшка, ты все-таки как-то сдерживайся, – попросила внука Раиса Петровна.

– Как сдерживаться, ба? Когда такое!

– Понимаю. Все равно. Что ж теперь делать? Пусть она Снегурочка, какая нам разница? Хуже она от этого никак не стала, только лучше. Смотри, какая красавица!

– Это я вижу, – согласился Бармалей. И все же он никак не мог успокоиться, вопросы так и сыпались из него, как горох из дырявого кулька: – То есть, ты действительно Снегурочка из сказки? Которая внучка Деда Мороза? Который уже скоро с мешком подарков заявится в гости? И которому мы споем, спляшем да стишок расскажем? Если повезет, конечно!

– Что я могу сказать? Мороз Иванович действительно мне дедушка. А вот сказки скорей всего ко мне отношения не имеют, поскольку все они появились задолго до меня. Снегурочка я не первая, была у Мороза и другая, может, и не одна. И Дедушка Мороз в этот раз к вам скорей всего не придет, не пригодится твой стишок, Бориска. А это значит, что Нового года не бу-у-удет. – И Снегурочка вновь горько разрыдалась. Как же легко переходила она от слез к веселью!

– Кстати! Про Новый год! – вскричал Бармалей. – Тот старикашка тоже что-то про Новый год говорил. Угрожал, что его де не будет.

– Правильно, так он и говорил, я сам слышал, – подтвердил Василий Павлович слова внука. И к Снегурочке: – Не реви, внучка, слезами делу не поможешь. А то слез много, а ясности не прибавляется. Давай-ка, прекращай рыдать, да сказывай нам подробно и последовательно, что с тобой приключилось. И вообще, что происходит?

– Не дави на нее! – опять заступилась за девицу Раиса Петровна. Снегурочка оставалась сидеть на полу подле нее, а женщина обнимала ее и прижимала к себе, будто хотела огородить от всех напастей и нападок. – Захочет, сама расскажет!

– Я не давлю, – отбился старый кукольник резоном. – Но ждать мы больше не можем, тяжба эта, если ты не заметила, уже не одну ее касается, а, как ни странно, всех нас. Неужели ты не чувствуешь, а, Куколка? В этом деле надобно солнца поболее, да ясности, чтобы скоро выйти на правильную дорогу. Так что, давай, сказывай свою историю, дева, не томи. А мы послушаем. Нас тебе бояться точно нечего.

Снегурка размазала слезы по щекам. Она пуще прежнего разрумянилась от переживаний, разогревших кровь ее молодую, и без того горячую, и стала такой прелестной, что Бармалей невольно ей залюбовался. И сердечко его вздрогнуло, и вздохнул-задохнулся он от внезапной грусти и теснения в груди.

– Сдается мне, ангел, что ты от ответов увиливаешь, – сказал он, тем не менее, задиристо, чтобы скрыть свое непонятное волнение.

– Да не увиливаю я, а как раз пытаюсь все рассказать, – отвечала девица. – Только это не так просто, как кажется. Она нахмурилась, собираясь с мыслями, тогда начала: – Ну, слушайте...

– Родом я из Русколанского леса, – начала она свой сказ, и голос ее зазвенел, как ручеек на весенней проталине. – Из того, что на севере Берендейского края находится, в чащобе, подалее деревни Тютькино.

– Уж не тот ли это волшебный лес, в который ни один смертный человек дороги не сыщет? – уточнил Василий Павлович. – Знаем такой, ага. Слыхали.

– Тот, тот, – подтвердила Снегурочка. – В нем-то я и жила с дедушкой моим, Морозом Ивановичем. Хорошо жила, радостно. Не замерзала. Дедушка во мне души не чаял и во всем потакал.

– А родители твои кто?

– Родителей своих я не знаю, – Снегурочка вздохнула так тяжко и печально, что у слушателей ее слезы на глазах выступили. – Кто они, и что с ними сталось, не ведаю. Потому и сказать не могу, сирота я горькая или лесная потеряшка. Дедушка Мороз меня в лесу нашел. Пожалел, взял к себе жить, и стала я ему внучкой. Он же меня и Снегурочкой назвал. Все это я, конечно, с его слов знаю. Может, про мою судьбу, да про моих бедных родителей дедушка больше ведает, только мне он про то ничего не сказывал. А когда я к нему с расспросами приставала, он всякий раз сердился, так что я перестала. И все же надеюсь, что Снегурочка не сирота, а потеряшка. Ах, как же мне хочется родителей моих бедных обнять!

– Бедное дитя, – сказал Василий Павлович жалобно, со слезой в голосе. – Что ж, это многое объясняет.

– Кроме того, откуда здесь Злозвон взялся? – напомнил Бармалей. – А также, что с Дедом Морозом произошло, и почему теперь у нас Нового года не будет? Давай, разъясняй, ангел.

– Это все связано взаимно, – сказала Снегурочка. – Тот, которого вы Злозвоном называете, на самом деле Карачун есть.

– Что, тот самый? – вскинулся Василий Павлович. – Владыка холода и мрака?

– Тот самый, – вздохнув, кивнула Снегурочка. – Его в Русколанском лесу тоже иногда Злозвоном называют, потому я и удивилась, и даже испугалась, что вы своей кукле такое имя придумали.

– Что же тут удивительного? В жизни все, так или иначе, повторяется, а разные вещи похожими проявляются.

– Нет-нет, таких совпадений, таких случайностей не бывает, – стояла на своем гостья из волшебного леса. – За этим наверняка кто-то стоит. Не знаю, не ведаю, кто, но чувствую…

– А что же Карачун? Что ему от тебя понадобилось? Не томи, ангел!

– Он хочет, чтобы я его внучку изображала, кем была при Дедушке Морозе. Ой, ладно, слушайте уже. Карачун обычно живет в той стороне, которая Навью зовется. Там его величают, как Чернобога. И лишь в самые холодные и короткие дни декабря, перед самым Новым годом удается ему в наш мир, в нашу Явь пробраться. Но ненадолго, на несколько деньков всего. Вот он тут и куражится, душу свою темную отводит. Но перед Новым годом приходится ему всегда в Навь возвращаться. За этим Мороз Иванович строго следил, чтобы злой Карачун людям праздник не испортил. Есть у него такая сила, Злозвона обратно в нижний мир отсылать. Верней, была... – она снова вздохнула и принялась носом хлюпать.