Сбоку от них, через проход, к окну прилеплена табличка с указанием маршрута, – эту надпись снаружи невозможно было разобрать. Табличка так неистово колотилась и дребезжала в разболтанных держателях без уплотнителей, так громко требовала обратить на себя внимание, что Василий Павлович не мог не откликнуться на ее призыв. «Приятное свидание», прочитал он на обращенной в салон стороне фанерки.

Прочитал еще раз, хмыкнул. Потом толкнул локтем супругу.

– Смотри, Рая, мы не просто так куда-то едем. У нас с тобой сейчас свидание. Приятное. Видишь?

Раиса Петровна посмотрела, куда указывал Василий Павлович, прочитав надпись, улыбнулась.

– Вообще-то, у нас с тобой вся жизнь одно бесконечное приятное свидание, – сказала она. – Было бы неприятным, давно бы уже закончилось. А если серьезно, это у них, у трамвайщиков, такой тематический маршрут существует. Для влюбленных парочек. Я, мне кажется, что-то такое слыхала.

– Есть такая тема, вполне подходящая. Ты против? Я – нет. Мы с тобой и есть влюбленная парочка.

– Ну, да, вроде так и есть. Странно, что никого кроме нас здесь нет. Ведь самое время для свиданий.

– Почему нет? Вон там сидит кто-то, только один, без пары.

Раиса Петровна вздохнула.

– Да-а. Одному так поздно и в такую погоду домой идти, – не позавидуешь.

– Хорошо еще, если есть, куда идти, – покачал головой Василий Павлович.

– Ой, ну ты скажешь тоже! У тебя везде драматургия.

– Говори – не говори, а так оно получается. Вся жизнь – драматургия. А то и вовсе чистая драма...

Василий Павлович покачал головой. Ему не нравилось, когда чья-то, даже совсем посторонняя жизнь превращалась в драму, но что он мог поделать? Ведь у каждого жизнь своя, каждому она предлагает специально подобранные испытания. Длинными словами – индивидуальные задания. Для наработки опыта и воспитания характера. Было время, еще до того, как он повстречал свою Раечку, и ему тоже приходилось возвращаться домой одному. Вот так же, в пустом трамвае. И, кстати, понятие «дом» зачастую бывало тогда довольно расплывчатым. М-да... Достаточно мерзкая штука, одиночество.

Почувствовав озноб, то ли от воспоминаний, то ли просто холод пробрал, Василий Павлович поежился. Тот одинокий пассажир сидел впереди, прямо перед ним, справа у окна на одиночном сидении, так что рассматривать ему его ничто не мешало. Ее, потому что пассажир явно был пассажиркой. Девчушкой. Небольшая, по виду, фигурка, полушубок на хрупких плечах, на голове платок, на ногах валенки. Одета вроде по погоде, но с разыгравшейся непогодой совладать ей явно будет нелегко. Затерянная песчинка в космической пустоте и в холоде. Куда ее несет в такую метель? Он вздохнул. И снова вздохнул.

– Что ты разохался, как старый дед? – строго его спросила Раиса Петровна.

– А какой же я дед? – удивился Василий Павлович. – Старый и есть.

– Да вполне ты еще ничего, крепкий, – дала ему оценку Раиса Павловна.

– Вот спасибо! Утешила! – съязвил старик. – Только я ведь не о себе вздыхаю. Я вздыхаю о том, что кукла не получается.

– Я знаю, Вася, знаю!

– А раз знаешь, должна понимать, что без злодейской куклы спектакля у нас не будет. А не будет спектакля, не будет и премьеры. А не случится премьеры, не случится и Театра...

– Я все понимаю, Вася, не хуже твоего понимаю. Но время у нас еще есть, и ты что-нибудь придумаешь. Ведь придумаешь?

Василий Павлович покачал головой.

– Никогда такого не было, чтобы кукла вот так уж совсем не получалась. Словно заколдованная! И, самое главное, в голове туман. Не вижу ее!

– Ты просто нервничаешь.

– Да я спокоен! Как дохлая лошадь!

– Я и говорю: ты весь на нервах.

– Да, я нервничаю. И есть от чего.

– А ты успокойся. Нервами делу не поможешь.

– Легко тебе говорить...

– Нет, нелегко. Нелегко.

– Хорошо, прости. Просто времени остается все меньше...

– Вася, не паникуй. Ты обязательно что-нибудь придумаешь.

– Не знаю! Ничего не выходит! Пытаюсь сделать злодея, а вместо этого какой-то клоун получается. Но так же не должно быть! Чтобы при виде злодея все начинали хохотать. А я понятия не имею, каким он должен быть, этот Злозвон. Без понятия! Ни бум-бум! Расплывчатое пятно перед глазами. Туманный образ! Какое-то предощущение имеется, но конкретно и ясно – нет, не вижу. И увижу ли... Я, знаешь ли, начал сомневаться.

– Все образуется, Вася. Вот увидишь! Ты все придумаешь и сделаешь в лучшем виде. Или ты больше не Волшебник? Я, например, в тебе уверена.

– Ах, Раечка, золото мое! – растроганно вскричал Василий Павлович. – Ты настоящая женщина. И утешишь, и поддержишь, и силу дашь... Что бы я без тебя делал?

Театр живых кукол «Берендейка» открылся совсем недавно. Верней, еще не открылся, но уже давно готовился к этому событию. Театр был создан совсем недавно, в старинном здании, ремонт и реставрацию в котором закончили в самом конце осени. Потом набрали труппу и приступили к репетициям спектакля, придуманного Василием Павловичем. И все дни напролет, не покладая рук и частенько засиживаясь до глубокого вечера, работали над подготовкой представления – делали кукол, шили костюмы, готовили декорации. И, конечно, репетировали, разучивали роли, оживляли кукол. А официальное открытие театра и приуроченная к нему премьера были назначены на первый день нового года.

Директором театра, а также основным кукольным мастером и главным придумщиком спектаклей и всего, всего, всего был, конечно, Василий Павлович. Раиса Петровна являлась его верной помощницей, а также была театральной художницей и оформителем, на ней висели все кукольные одеяния, декорации и костюмы актеров. Раньше у театра не было своего постоянного дома, они ставили спектакли и давали представления в других местах, где придется. Поэтому их в Берендейске прекрасно знали и любили, как дети, так и их родители. То есть, наработанный репертуар у театра имелся, и репутация была солидная, можно было и на этом багаже продолжать жить дальше вполне безбедно. Однако жизнь в новом театре было решено начать с премьеры. И это правильно, новое дело так и следует начинать. Только вот со спектаклем случилась заминка. Потому и вздыхал Василий Павлович, потому охал и бурчал недовольно.

Трамвай раскачивался и подпрыгивал на рельсах, неистово дребезжа, грохоча и бия стальными копытами по железным рейкам, точно сорвавшийся на галоп конь. У пассажиров возникло ощущение, что поездка их несколько подзатянулась, и что пора бы им уже прибыть куда следовало. И, будто в ответ на молчаливый запрос небольшого пассажирского сообщества, трамвайчик резко сбавил ход, выровнялся и, взвизгнув тормозами, остановился.

– Приехали, что ли? – спросил Василий Павлович, склонив в сомнении бороду к правому плечу. Обстановка за заиндевевшими окнами не просматривалась.

– Так точно, прибыли, – с готовностью подтвердил трамвай. – К месту назначения, как вы и желали. Не извольте беспокоиться.

– Вот, спасибо!

Тут впереди со стуком откинулась дверь водительской кабины, и появившаяся на ее пороге вагоновожатая дама глубоким грудным голосом возвестила:

– Все выходим! Пожалуйста! Дальше следуем в депо!

– Пойдем, Раиса Петровна, – сказал кукольник, подавая супруге руку. – Кажись, приехали.

Едва старики вышли из вагона, метель набросилась на них с удвоенной силой.

– Уууууу! – завывала она. – Закружу! Запорошу! Замету! Застужу!

Вокруг из-за снежной круговерти по-прежнему ничего нельзя было разобрать, но они хорошо знали направление, к тому же и идти от остановки до дома им всего-то было два шага, не более. Так что заблудиться в непогоде они не опасались. Они и пошли, вполне уверенно, поддерживая друг друга. Вдруг Василий Павлович остановился и, жмурясь и прикрываясь от ветра рукой, оглянулся на оставленную позади трамвайную остановку.

Трамвай, неслышимый из-за вьюги, был уже далеко, светился в конце улицы светящимся шаром, праздничным пузырем, а в стеклянном павильоне остановки, наполненном целым облаком роящихся в свете уличного фонаря снежинок, темнела одинокая фигурка их недавней попутчицы. Эта удручающая картина острой жалостью полоснула по сердцу Василию Павловичу.