– Ну, видимо так. Мало ли, что еще нам может понадобиться? Ты, главное, не исчезай никуда.

– Отлично! – с готовностью согласился Бармалей. – Быть на подхвате – моя любимая работа.

Кто-то, чтобы проснуться, пьет кофе на голодный желудок, а Бармалею сначала надо было поесть. Он проснулся поздно, и сразу почувствовал, насколько же он голоден. Желудок просто сводило.

Накануне они засиделись у стариков в Дозорной башне, конкретно, в дедовой «кадочке», все судили-рядили да прикидывали, как восполнить пропажу куклы Злозвона. Ситуация, если честно, складывалась напряженная, и хоть дед знал, как и что следовало делать, из чего и в каком порядке, помнил все хитрости и тонкости, однако не все нужные материалы оказались в наличии, да и времени откровенно не хватало. В общем, у Бармалея сложилось такое мнение, что куклу восстановить до премьеры им не удастся. Даже с помощью Марфутки. Он свое мнение до поры держал при себе, никому его не высказывал, но присутствие его в голове настроения ему не добавляло.

Кстати, возникло у него ощущение, что дед его, Василий Павлович, и сам в это не очень-то верил. Цеплялся за призрачную возможность, но внутри себя уже знал, что нет, не успеть. Конечно, Борис сделает все, что только возможно, что от него зависит, поможет всем, что в его силах, но... Но. Надо бы продумать и вариант Б. На всякий случай.

А еще хотелось бы узнать, кто и для чего такую пакость им всем подложил. Ведь ясно, что забираться в мастерскую, взламывать дверь, непонятным, к слову, способом, чтобы выкрасть одну единственную куклу, которая еще и не готова вполне, и ни в одном спектакле не засвечена, то есть, не знаменита, как та же Алиса – особого смысла не имеет. Материального смысла, коллекционного. Значит, прежде всего, хотели сорвать спектакль, сделать так, чтобы он не состоялся, а вот это уже серьезно. Потому что такое вообще понять нельзя: кому мог помешать детский кукольный спектакль? Бред какой-то!

Теперь еще эта Марфа. Кто она такая? Откуда взялась на их голову? Еще пророчества глупые сочиняет. Кстати, не такие уж и глупые. Что-то такое, вроде предсказанного Марфеткой, Бармалей и сам предчувствовал. Что-то в их группе назревало, о чем ему думать не хотелось, но о чем не думать он не мог. Вот и думал полночи, потому и заснуть никак не мог от копошения неприятных мыслей в голове. Плюс ко всему, стоило ему закрыть глаза, как Марфа принималась на него смотреть своими громадными глазищами. Ясные светлые глаза виделись ему всю-то ноченьку. Вот, что этой девахе от него нужно было? Почто ему спать она не давала?

Короче говоря, крутился Бармалей, крутился в постели, и заснул только под утро. А проснулся ближе к полудню, да и то от страшного голода. И тогда сразу же бросился делать себе яичницу.

Жарить яичницу дело не хитрое, Бармалей владел им профессионально, мог и с закрытыми глазами, если бы на спор пришлось. Он разогрел сковороду на огне, плеснул в нее масла. Потом достал из холодильника три яйца, однако разбить их не успел, так как в этот самый момент зазвонил телефон. Неприятно зазвонил, неуместно. Расколол тишину, как колокол судьбы. Борис сразу подумал, что ничего хорошего от этого звонка не будет. Однако отложил яйца в сторону и снял трубку.

Звонил Аркаша Насос, гитарист их группы, старый друг Бармалея и самый ярый его соперник.

– Надо встретиться, – просипел Насос.

– Поднимайся, или ты дорогу забыл? – спросил Борис.

– Нет. На нейтральной территории.

– Я еще не ел, только собрался.

– Здесь поешь, в кафе напротив. Я жду. Однако ответа Насос ждать не стал, бросил трубку.

Так, подумал Бармалей, начинается. Предчувствия его не обманули. Он выключил плиту, быстро оделся и вышел из дома.

Жил Бармалей в доме на берегу широкого проспекта в районе новостроек, в квартире, доставшейся ему от родителей. На улице было морозно, от дыхания поднимался пар. Снега в предыдущие дни насыпало много, он лежал повсюду, дворники не справлялись с уборкой. Однако сам проспект расчистили, по обочинам его высились огромные сугробы, отчего стал похож он на замерзший канал где-нибудь в Голландии. По снежному желобу с черепашьей скоростью, будто гондолы, двигались автомобили.

Бармалей перебежал на другую сторону проспекта и вошел в кафе, которое он, разумеется, хорошо знал, так как бывал здесь не раз, и один, и с друзьями.

Аркаша по прозвищу Насос был рослый, но худой и сутулый парень с дрэдами до плеч, позволявшими ему и в такой, как сегодня, мороз обходиться без шапки. Еще он выделялся грустными глазами и длинным поникшим носом, который приятели в зависимости от ситуации называли то подсосом, то отсосом. А всего Аркашу, целиком, как феномен, из-за носа именовали Насосом с турбонаддувом. Насос обидами не заморачивался, а прозвищами своими гордился как товарным знаком. В кафе он обосновался за столиком в углу, завидев Бармалея, поднял руку и, точно ветряк, призывно покрутил кистью. Борис подошел, отодвинул стул, сел.

– Здорово, – сказал он Аркаше. – Что стряслось?

– Ты ешь, я тебе заказал, – Насос заботливо придвинул ему тарелки. – Яичница, как ты любишь.

– Что-то ты какой-то официальный сегодня.

– Так и есть. У меня к тебе официальное уведомление.

– От кого уведомление? По поводу чего?

– От группы. Мы решили, что дальше будем делать музыку без тебя. Вот так.

– Так, хорошая приправа к яичнице. И что же за музыку вы собрались играть теперь?

– Нормальную музыку, нормальную.

– Это какую? А сейчас что, не нормальную играем?

– Мы хотим танцевальную, более попсовую музыку делать.

– Денег захотелось?

– Естественно. Сколько же можно нищенствовать? Пора зарабатывать, а не побираться.

– Ладно, договоримся. Я готов изменить концепцию.

– Нет, Бармалей, мы знаем, что ты всегда будешь в свою сторону тянуть. Поэтому, не взыщи, дальше мы расходимся. Будем двигаться, как самостоятельные единицы, и в разные стороны.

– Кто у вас петь-то теперь будет? Вместо меня?

– Найдем, не волнуйся. Уже нашли.

– Кого нашли?

– Не важно.

– Да, не важно. Уже не важно.

– Ладно, – Насос поднялся. – Я пойду. Ты это, зла не держи. Просто такой расклад случился. Жизнь, брат, такая штука, неумолимая. Бывай. Еще пересечемся.

– Иди, иди...

Так, – сказал себе Бармалей, когда Аркаша с турбонаддувом исчез в облаке морозного пара и грохоте входной двери. Собственно, это все, что он мог пока сказать. Удивительно, злости он не испытывал, но была досада, что вот так, не поняли, а еще показалось, что солнечный свет за окном померк.

Он хотел было подняться, да уйти следом за Насосом, и даже было привстал немного, но тут почувствовал, что голод никуда не делся, а яичница стояла на столе такая аппетитная, и за нее Аркаша, должно быть, уже заплатил, так что он сел обратно и съел все подчистую. Без особой радости и просветления, но с аппетитом и в охотку. Что же теперь, не есть, что ли? – оправдывался он.

Нет, не заплатил Насос ни за яичницу, ни за свой кофе. Видимо, хотел показать, что денег мало, а виноват в этом он, Бармалей.

Поедая завтрак, Борис думал, что с Насоса взятки гладки. Парни решили, что ж, значит, так тому и быть. Сегодня они так решили, а завтра, вполне вероятно, все переиначат. Зависит от того, как карта ляжет. Но вот Марфуха пусть за базар ответит. Ведь откуда-то же она прознала про все заранее? Откуда? Как она могла? Сказочка про ведовство его не убеждала. Значит, сейчас он пойдет, возьмет девку в оборот и все из нее вытрясет. Расскажет! Никуда не денется!

В таком забористом состоянии и очень решительном настроении Бармалей оставил кафе и широким шагом направился к дому деда. Впрочем, шаг вскоре пришлось сузить. Идти хоть и недалеко – всего-то выбраться на соседнюю улицу, но надо было пройти дворами, которые все еще под завязку оставались забиты снегом. А по снегу, по пробитым в нем тропкам, широко не пошагаешь.