— Сейчас, Пейсли.

Чудом ей удается включить поворотник, чтобы перестроиться в правую полосу, а затем выехать на съезд. Остановившись на травянистой обочине, она переключается в режим «Паркинг».

— Мне очень жаль, — слезы душат ее голос.

— Ты едешь на свадьбу, от которой, наверное, стоило отказаться, и тебе предстоит неделя свадебных мероприятий, кульминацией которых станет то, что ты будешь стоять рядом с невестой во время церемонии. Честно говоря, я только удивлен, что ты не плакала из-за этого до сих пор.

Пейсли переводит взгляд на меня. Она выглядит очаровательно с залитыми слезами щеками, ее нос розовеет.

— Ты, наверное, думаешь, что я сошла с ума, раз согласилась на это.

Я наклоняю голову из стороны в сторону, делая вид, что размышляю.

— Немного.

Сквозь слезы ей удается неуверенно улыбнуться.

— Представь, что у тебя есть брат и он женится на твоей бывшей девушке. Что бы ты сказал?

— Мой гипотетический ответ тебе не поможет. Ситуация гораздо более тонкая, чем это. Банальности давно вылетели в окно. И дело не только в том, почему ты возвращаешься на остров, но и в том, что ты вообще туда возвращаешься, — я почесываю шею, собираясь с мыслями, чтобы не сказать что-нибудь обидное. — Твоя сестра выходит замуж за твоего бывшего не в шикарном бальном зале на курорте. Она выходит замуж за твоего бывшего в месте, которое хранит для тебя как хорошие, так и плохие воспоминания.

Пейсли всхлипывает.

— Лучшие и худшие, — она лезет в сумочку и достает оттуда дорожную упаковку салфеток.

— Все это — полный бардак, — это наиболее сглаженный способ, которым я могу выразить все, что хочу сказать. До сих пор все, о чем я думал, содержит много слов на букву «х» и убийств персонажей.

— Что, если они увидят нас насквозь? — она сморкается. — Ты писатель, а не актер.

Я ухмыляюсь.

— Кто-то однажды сказал мне, что написание книги похоже на самую длинную и запутанную ложь. Если это правда, то актерство не так уж далеко от моей специальности.

На ее лице появляется едва заметная улыбка.

— Посмотри на это с другой стороны, Пейсли. Я плету историю, и у меня это чертовски складно получается, так что поверь мне, что я сделаю эту историю хорошей, ладно? Когда мы окажемся на острове, все увидят, что я безумно предан тебе. Если мое обожание не вызовет у них тошноту, значит, я не преуспел.

Пейсли шмыгает носом и кивает, выглядя нехарактерно ранимой.

— Я собираюсь сплести настолько продуманную историю, что даже мы с тобой можем в ней увязнуть, — я не знаю, откуда берутся эти слова. Из сердца? Уж точно не из головы. Голова знает лучше. Но сердце? Болтливый ублюдок.

Пейсли с трудом сглатывает. Она расслабляется на своем сиденье, наклоняясь ко мне.

— Я счастлива, что ты здесь, Клейн.

— Мы в этом деле вместе, Пейсли. Даже если сегодня лишь понедельник, но ты решишь, что с тебя хватит, только скажи. Я посажу тебя к себе на спину и уплыву с острова. Поняла?

Ее губы изгибаются вверх.

Я готов на все, лишь бы улыбка не сходила с ее лица, лишь бы уголки ее рта приподнимались выше.

— Я еду ни по какой другой причине, кроме той, чтобы поддержать тебя.

Моя цель достигнута. Она улыбается.

— И съесть торт, — добавляет она. — Я обязательно пойду, чтобы съесть торт.

Я улыбаюсь шутке.

— Точно. Торт. Я тоже здесь ради торта.

В этот момент я понимаю, что сделал бы это для нее, не взяв ничего взамен. Никакого цифрового маркетинга. Никаких социальных сетей. Никакого торта.

Она смотрит в лобовое стекло и делает глубокий вдох.

— Клейн, послушай, я тут кое о чем подумала, — ее нервный взгляд пробегает по моему лицу.

— Скажи это, — подбадриваю я. — Ты можешь сказать мне все, что угодно.

— Я не хочу, чтобы наш первый удачный поцелуй произошел на глазах у моей семьи.

Это ангелы ликуют в моей груди? Трио трубачей? Я бы не хотел ничего больше, чем перебраться через эту консоль и немедленно завладеть ее ртом.

Единственное, что меня останавливает, — это то, каким ужасным был наш первый поцелуй. Наш первый удачный поцелуй не может быть просто хорошим. Он должен быть феноменальным.

Пейсли сосредотачивается на моем рте, и ангелы и трубачи возобновляют свою работу.

Я довольствуюсь тем, что беру ее за руку и сжимаю мягкую, теплую ладонь.

— Я никогда, ни на секунду, не собирался сопровождать пьяный беспорядочный поцелуй фальшивым целомудренным чмоканьем, призванным успокоить каких-то зрителей, — перевернув ее руку, я прослеживаю линии на ее ладони. Я не знаю, как она воспримет то, что я собираюсь сказать, поэтому опускаю взгляд. — Я намерен сделать наш первый удачный поцелуй таким невероятно хорошим, что тебе будет трудно вспомнить, что у нас когда-то был плохой.

Ее пальцы внезапно смыкаются, останавливая мои блуждающие прикосновения. Наши руки переплетаются, она подталкивает меня под подбородок и побуждает мой взгляд встретиться с ее взглядом.

— Я с нетерпением жду этого.

С ее лица исчезли все следы нервозности. В ее глазах — голод, который я узнаю, потому что это все равно что смотреть в зеркало. Все мое тело хочет Пейсли.

Она переключается на «Драйв» и выезжает на дорогу, одаривая меня провокационной ухмылкой.

— Остров Болд-Хед, мы идем.

Честно говоря, меня предупреждали.

Пейсли сказала мне, что если я буду стоять в передней части парома, перевозящего нас на остров, то буду весь мокрый. Я думал, она имела в виду небольшие брызги.

Не-а. Моя рубашка промокла насквозь.

Не то чтобы меня это волновало. Я слишком занят тем, что впитываю все это.

Соленые брызги попадают мне на лицо, и я моргаю от них. Вдали вырисовывается остров. Прямоугольники и квадраты заполняют весь вид, превращаясь в объекты по мере приближения. Дома.

Двухэтажные, с крышами серого и светло-голубого цвета, с белой отделкой и соответствующими крыльцами. Перед ними — пляж, а перед ним — темно-синяя бурлящая вода.

Я ищу глазами Пейсли, желая поделиться с ней этим. Увидев остров Болд-Хед лишь издалека, я могу с уверенностью сказать, что это место особенное. Уникальное.

Пейсли прислонилась к борту судна, поставив ноги на залитый водой настил. На ней желтая бейсболка с надписью «Витаминное море», но ветер все равно развевает ее волосы так, что пряди трепещут вокруг лица. Перед отплытием она сменила свои треники на светло-розовые в белую полоску шорты. На ней осталась белая майка, в которой она путешествовала.

— Иди сюда, — кричу я, перекрывая шум огромного судна, разбивающего неспокойные волны.

Она качает головой, показывая на свою белую майку.

Как бы я ни был не против увидеть ее белый топ, промокший насквозь, я не желаю делить это зрелище с кем-либо еще.

Капитан проходит по каналу и заходит в гавань.

Люди направляются к выходу, ожидая высадки. Пейсли ждет меня и ухмыляется, когда я присоединяюсь к ней.

— Мне нравилось наблюдать, как ты все это впитываешь. И я сделала пару твоих снимков. Для Сесили.

Мое лицо ожесточается, неуверенность в себе берет верх. На кого я похож? На неудачника, который никогда не видел Атлантический океан? Никогда не был на пароме?

Мы находимся позади медленно движущейся толпы, и Пейсли скользит рукой по моему предплечью. Она тянет меня, безмолвно прося посмотреть на нее. Я так и делаю. Ветер окрасил ее щеки в розовый цвет, растрепал волосы. Она великолепна.

— Я ценю твою открытость и готовность почувствовать магию острова.

Я позволяю ее словам пройти сквозь меня, впитаться. Сколько раз Пейсли должна дать понять, что я ее устраиваю? Что ее устраивает, кто я такой и чем занимаюсь на работе?

Мы сходим с парома, но прежде чем нас захлестнула толпа людей, ищущих свой багаж и нужное направление, я накрываю свободной рукой руку Пейсли, которую она все еще держит на моем предплечье. Затем я сжимаю ее, пытаясь за то короткое время, что у нас есть, одарить ее многозначительным взглядом.