— Ладно, — ворчит она.

Для Пейсли она объясняет:

— Клейн берет Оливера на угощение после футбола. Победа или поражение — неважно.

Оливер уходит с поля, рюкзак отягощает его и без того сгорбленные плечи. Его взгляд встречается с моим, и его нижняя губа вздрагивает.

Я обнимаю его, не обращая внимания на запах пота, исходящий от него.

— Ты хорошо играл. Гордись этим.

— Мы проиграли, — раздраженно говорит Оливер.

— В проигрыше есть свои уроки.

— Дядя Клейн, сейчас я просто не могу понять, в чем они заключаются.

Я киваю, прищурив глаза, словно глубоко задумался.

— Ты веришь, что двойной шарик мороженого поможет тебе это понять?

Одна сторона рта Оливера кривится в улыбке.

— Только если сверху будут плавленые зефирки и крошеные «Орео».

Иден хмыкает.

— Если ты настаиваешь на том, чтобы дать ему весь этот сахар, ты забираешь его днем.

Я похлопываю Оливера по плечу.

— Я же говорил, что смогу уговорить ее разрешить тебе прийти ко мне потом и съесть угощение размером с твою голову.

Оливер сияет. Проигранный футбольный матч остался позади, а мороженое теперь в его обозримом будущем. Он шлепает меня по ладони с такой силой, на какую только способен.

— Дядя Клейн, ты лучший.

Через голову Оливера я показываю на себя и говорю Иден:

— Я лучший.

Иден менее чем нежно шлепает меня по центру груди.

— Лучшие дяди помогают строить диорамы. Для которых у нас нет материалов, — она делает вид, что трясет помпонами. — Ура.

Оливер стонет и раскачивается всем телом, как будто это худшая новость, которую он мог получить.

Я подмигиваю ему.

— Хорошо, что я получил двойное высшее образование: по творческому письму и строительству диорам.

Взвалив на каждое плечо по сложенному стулу, я веду его через травянистое поле к парковке.

— Мой младший брат играл в футбол, — рассказывает Пейсли Оливеру. — Я помню, как ходила на его игры. Ты намного лучше, чем он.

— Спасибо, — он прищуривает один глаз и смотрит на нее. — Ты девушка дяди Клейна?

— Пейсли — моя подруга, — отвечаю я.

У Оливера уже готов следующий вопрос.

— Ты когда-нибудь смотрела, как он играет в футбол?

— Не-а, — она выделяет звук «а».

— А надо бы. Он действительно хорош.

Я ухмыляюсь Оливеру. Можно подумать, у нас с ним договор, где он должен меня так нахваливать.

Мы доходим до машины Иден, и я укладываю стулья в багажник. Обращаясь к Пейсли, я спрашиваю:

— Ты хочешь мороженого?

Она качает головой.

— Я дам вам, ребята, немного времени побыть в кругу семьи. Кроме того, мне нужно работать.

Оливер гримасничает.

— В субботу?

Она ухмыляется.

— Боюсь, что так.

— Ты должна хотя бы съесть мороженое перед работой, — уговариваю я, растягивая последнее слово.

Она поднимает на меня взгляд.

— А разве лакомство не должно быть после окончания тяжелой работы?

— Нет, — в унисон говорим моя сестра, Оливер и я.

Пейсли смеется, а Иден машет рукой на прощание.

— Было приятно познакомиться с тобой, — она бросает на меня пристальный взгляд. — Надеюсь, скоро увидимся снова.

Иден обходит внедорожник сбоку, Оливер идет следом.

— Увидимся там, дядя Клейн, — кричит он и машет рукой.

Я провожаю Пейсли до ее машины, припаркованной неподалеку.

— Ты должна поехать с нами.

Из ее горла доносится «хм».

— Для правдоподобности? Чтобы я могла сообщить своей семье о любимом вкусе мороженого твоего племянника?

Мы остановились у заднего борта ее машины. Моя рука просовывается между нами, тянется к ней, и тут я осознаю, что делаю, и опускаю ее. Мне придется быть осторожным. С Пейсли слишком легко забыть, что все это понарошку. Мы слишком хорошо умеем шутить, подтрунивать, ладить друг с другом.

Вынужденно улыбнувшись, я пожимаю плечами и говорю:

— Потому что хочу, чтобы ты пошла.

Она нервно теребит зубами нижнюю губу.

Как бы мне хотелось отказаться от своего приглашения. Зачем я вообще что-то сказал? Пойти на футбольный матч Оливера, чтобы она могла познакомиться с ним и поговорить о нем — это одно, а съесть мороженое с моей семьей просто ради того, чтобы провести с ними время, — совсем другое. Мы не вместе, и, будем честны, я не тот парень, которого она бы выбрала.

В ее взгляде читается извинение.

— Клейн, я…

Мои губы сжимаются в жесткую линию.

— Я понял. Не беспокойся об этом, — я делаю шаг, увеличивая расстояние между нами, потому что мне нужно пространство. Я не могу быть так близко к ней сейчас. Это больно.

Она протягивает руку, но меня нет рядом, и ее руки безвольно падают на бок.

— Мне кажется, ты не понимаешь.

— Я прекрасно понимаю, — я сохраняю ровный голос. — Это, — я делаю жест между нашими телами, — строго бизнес. Никаких дружеских отношений сверх необходимого.

Она хмурится.

— Дело не в этом.

Надежда, настойчивая и раздражающая, искрится в моей груди.

— В чем же дело?

Она открывает рот, но из него ничего не выходит, а ее выражение лица переходит в тихую панику.

Надежда погасла.

Пейсли издает звук разочарования, придушенный крик, и я без раздумий тянусь к ней, хватая за предплечье. Она смотрит вниз, на то место, где я прикасаюсь к ней, и резкий вздох вырывается из ее горла.

Мои мозоли.

На этой неделе я трижды помогал рушить стены. Мои мозоли очень заметны, даже больше, чем когда я прикасался к Пейсли раньше.

Она испытывает отвращение. К моему прикосновению.

Оно разрушает меня.

Словно ее кожа — горячая плита, я отдергиваю руку. Вот оно, снова смущение, прикрытое гневом.

— Как я смею прикасаться к тебе своими мозолистыми руками, — в голосе нет злости, только неуверенность.

Пейсли морщит нос, губы сжимаются, как гармошка, а брови складываются галочкой.

— Эти руки, — она указывает на меня прямым пальцем. — Перестань говорить об этих руках, как будто они отталкивают. Они почетный знак, трофей, эмблема честного человека, выполняющего тяжелую работу. То, что ты считаешь, будто я думаю иначе, оскорбительно.

Она хватает меня за руки, просовывая их под футболку. Я вздрагиваю от ощущения ее теплой, гладкой кожи, впадинки ее пупка под подушечкой моего среднего пальца. Она проводит руками по своему животу, в ее сине-зеленых глазах горит огонь.

— Я выгляжу так, будто меня заботят твои мозоли?

Шок сковывает меня, но вскоре я двигаюсь самостоятельно, проводя руками по ее бокам, обхватывая поясницу. Чувствую тело Пейсли. Она дрожит. У нее… мурашки.

Может ли это быть? Ей нравятся мои грубые прикосновения?

Мои руки остаются на ее спине, застыв, лишь большие пальцы нежно поглаживают ее мягкую кожу.

— Пейсли, — мой голос срывается на глубокий и хриплый шепот.

— Да? — ее голос негромкий.

— Мне жаль. Я…

— Болезненно реагирующий? — она приподняла бровь.

— Да. У меня небольшой груз обид. У нас было немного, пока мы росли, и… — мой голос прерывается. Есть вещи, которые я ей не рассказывал. Воспоминания, которые я предпочитаю не ворошить.

— Не волнуйся об этом, — заверяет она, отстраняясь и заставляя мои руки упасть с ее футболки. — У нас все хорошо?

Уже второй раз нам приходится убеждаться, что у нас все хорошо. Я начинаю задумываться, не является ли слово «хорошо» заменой слову «друзья».

Я сдерживаю вздох.

— У нас все хорошо, Ройс.

Она идет к двери своей машины и, открывая ее, дарит мне неуверенную улыбку.

— Скоро увидимся, Мэдиган.

Она забирается в машину, а я иду к своей. Я уверен, что Иден и Оливер уже почти добрались до кафе-мороженого.

Что касается меня, то я по-прежнему чувствую кожу Пейсли на своих руках.

ГЛАВА 15

Пейсли

Я обманула. Мне не нужно работать. У меня последняя примерка платья для подружки невесты, но это будет только через несколько часов.