— Старая Лысина, — объявляет она. — Это самый старый действующий маяк в Северной Каролине. Он уже давно не работает, но люди могут забраться на его вершину.

— Мы заберемся туда?

— В другой день, — говорит Пейсли, перемещаясь в сторону на велосипеде, чтобы выехать на тропинку. — «Наути Боулз» ждет.

В центре острова расположился ряд магазинов. Одежда, кафе, продукты, вино и «Наути Боулз». Мы ставим велосипеды на велопарковку у входа, и я осматриваюсь, пока Пейсли идет впереди по кирпичной дорожке. Солнце заливает патио перед домом, падая на растения в горшках, стоящих у входа.

Пейсли ждет, приоткрыв дверь, и наблюдает за мной.

— Мне нравится наблюдать, как ты подмечаешь все, что видишь.

— Я хочу все запомнить.

Я перевожу взгляд с деревьев, колышущихся над головой, и нахожу Пейсли. Голова наклонена, уголки губ с левой стороны слегка изогнуты.

Все. Особенно мягкость взгляда Пейсли, океанский цвет ее глаз, то, как платье обтекает ее изгибы.

Прижав руку к открытой двери над головой Пейсли, я жду, когда она войдет в кафе. Но она не входит. Она проводит мгновение под моим взглядом, больше похожее сразу на десятки таких, достаточно близко, чтобы до меня донесся ее аромат апельсиновых цветов.

Она моргает, и заклинание разрушается. Я киваю ей, чтобы она зашла внутрь, и она отталкивается от двери, проходя вперед меня.

Помещение небольшое, оно имеет общий проход с магазином товаров по соседству, и в нем пахнет фундуком и сахаром. Длинный прилавок из мясного ассортимента завален выпечкой в индивидуальной упаковке, а на двух висячих табличках перечислены фирменные напитки и боулы.

— Что ты будешь? — спрашиваю я Пейсли. Она покачивается рядом со мной, сцепив руки, читая меню.

— Хм. «Оригинальный» звучит неплохо. А ты?

— Два «Оригинальных», пожалуйста, — говорю я девушке за прилавком, доставая бумажник из заднего кармана.

— Я сама могу заплатить за свой, — говорит Пейсли, подходя ближе.

Я отдаю наличные и смотрю на нее сверху вниз.

— На свиданиях плачу я. Да, ты независима. Да, тебе не нужно, чтобы я покупал тебе вещи. Но если я твой парень, я плачу. Конец истории.

Она на секунду задумывается, ухмыляется и радостно говорит:

— Хорошо.

Я ожидал большего сопротивления, и мне стало легче от того, что его не будет.

Мы выходим с нашими асаи-боулами на залитый солнцем внутренний дворик. Я доедаю свой в рекордные сроки, а вот Пейсли ест медленно. Она кладет ложку в рот, откидывается на спинку кресла, закрыв глаза и впитывая солнечные лучи, затем удовлетворенно вздыхает, вынимая ложку изо рта.

В этот момент становится больно. Ее красота может быть смертоносной. Возможно, я буду молить о пощаде еще до конца недели.

— Здесь все вкуснее, — говорит она, открывая глаза и ставя на стол полупустую бумажную чашку. — Здесь все чувствуется лучше. Это отпуск, но это и дом. Так было каждое лето. Я была в гостях, но остров был моим, — ее лицо заливает румянец. — Наверное, это звучит нелепо. Слишком эмоционально.

— Если хочешь поговорить об эмоциях, я тот, кто тебе нужен, — я беру ее чашку с оставшимся и молча спрашиваю, могу ли я доесть? Пейсли кивает. — Эмоции — это моя фишка, Ас. Мне нравятся большие, мне нравятся маленькие, мне нравятся беспорядочные, мне нравятся все.

Из нее вырывается смех.

— Ты цитируешь Доктора Сьюза[xlvi]?

Я доедаю ее боул и говорю:

— Я цитирую Клейна Мэдигана.

Она надавливает своей обутой в сандалию ногой на мою.

— Похоже, этот парень имеет в виду то, что говорит.

Сложив наши чашки, я выбрасываю их в ближайшую урну и протягиваю руку, чтобы помочь Пейсли подняться с места.

— Так и есть.

Пейсли кладет свою руку в мою, позволяя мне держать ее, пока она стоит. Я бы хотел держать ее и дальше, но у нас нет зрителей. Никого, кого нам нужно в чем-то убеждать.

— Готова продолжить экскурсию? — спрашиваю я, снимая велосипед Пейсли со стойки и подкатывая его к ней. Она берется за руль, и тут я замечаю крошечное фиолетовое пятнышко в уголке ее губ.

Не задумываясь, я протягиваю руку и провожу пальцем по пятну. Пейсли напрягается, рама велосипеда уже между ее бедер, затем она расслабляется.

— Асаи, — объясняю я.

Я нежно потираю место, где пятно уже исчезло.

— Думаю, ты уже стер.

Голос у нее низкий.

Я провожу большим пальцем еще два раза.

— Оно упрямое. Но уже почти все.

Еще один взмах, и я отступаю назад, садясь на велосипед с неприятным чувством стеснения в груди. Быть рядом с Пейсли — это изысканная пытка.

Мы едем по острову, и Пейсли указывает на достопримечательности, мимо которых мы проезжаем. Набережная, куда приходят паромы. Организация по охране природы, где ученые работают над защитой морских черепах и сохранением барьерных островов. Часовня (прекрасное место, по мнению Пейсли, но не там, где Шейн и Сиенна собираются пожениться). Мы делаем перерыв рядом с заливом, где поле для гольфа, пьем из бутылки с водой, которую она принесла, и пытаемся разглядеть аллигаторов в воде.

— Здесь потрясающе, правда? — горло Пейсли движется, когда она пьет. — Это уединенный остров, но здесь есть все, что нужно человеку.

— В этом есть что-то сюрреалистическое, — подтверждаю я, забирая бутылку из ее протянутой руки и не сводя глаз с воды. Мы находимся в двадцати футах, но это жутко, особенно для этого человека из Аризоны. Даже через пять минут, когда ничего не поднимается на поверхность, я все еще бдителен.

Пейсли задирает голову к небу, греясь на солнце.

— Сегодня никаких аллигаторов, Мастер Слова. Ты готов к тому, что наша операция действительно начнется? К тому времени, как мы вернемся, все должны быть на месте.

Протянув руку, я провожу кончиком пальца по ее обнаженному горлу. Она вздрагивает, открывает глаза, но не отстраняется.

— Я сыграю свою роль так хорошо, что к концу этой недели даже ты будешь думать, что я твой парень.

Кажется, она хочет что-то сказать, но не находит слов. Кончиком языка она облизывает губы.

— Хорошо. Убедись, что ты отправляешь фотографии Сесили. Ты ведь не просто так играешь роль всей своей жизни, верно?

Она садится на велосипед и неторопливо крутит педали. Воспользовавшись ее напоминанием, я достаю свой телефон и делаю снимок Пейсли со спины, когда она уезжает.

Пока не забыл, я отправляю Сесили фотографию. Она немедленно отвечает.

Сесили: Мне нужно больше.

Сесили: Присылайте мне все, что у вас есть, даже если вам кажется, что это не очень хорошо. Возможно, часть снимка будет хороша, если ее обрезать.

Я отправляю ее смайлики больших поднятых пальцев вверх и еду вслед за Пейсли.

ГЛАВА 25

Пейсли

У страха кислый вкус.

В последние пять минут поездки на велосипеде с Клейном я чувствую только этот вкус, перекрывающий сладость моего завтрака. В животе бурлит, мысли заполняет дурное предчувствие. Все хорошие чувства от пребывания здесь только с Клейном и моей бабушкой приглушены, заслонены реальностью того, почему мы здесь.

— Ты в порядке? — спрашивает Клейн, когда мы проезжаем за домом и прислоняем велосипеды к стене.

Я киваю. Я не в порядке, но единственный выход — пройти через это.

Указывая на дополнительные гольф-кары на подъездной дорожке, я говорю:

— Они здесь.

Моя мама и Бен. Мои тетя и дядя. Мой младший брат и младшие кузены. Сиенна и Шейн.

Уф. Шейн.

Я начинаю идти к дому, но хватка на моей руке возвращает меня обратно.

— Пейсли, — говорит Клейн, мягко притягивая меня ближе. — Наши отношения могут быть показными, но моя дружба искренняя. На этой неделе ты не одна.

Его заявление успокаивает меня, приносит утешение моему сердцу, снимает волнение. Мне нравится, как его глаза ищут мои, как они опускаются ниже и изучают все мое лицо, задерживаясь на моих губах.

— Спасибо, — шепчу я.

Он отпускает меня и идет со мной вверх по лестнице. Шагая впереди меня, чтобы первым добраться до двери, он открывает ее в то же время, когда его рука находит мою поясницу.