Вместо ответа я попытался встать на ноги и увидел его одобрительный взгляд, когда упёрся руками в стену и сделал пару неуверенных шагов.

— Но? — спросил я с надеждой, что канох поймёт вопрос. Это местоимение я выучил накрепко.

— Мне име Готлод, — сказал он, и я с облегчением выдохнул. — Но?

— Андрей, — ответил я взаимной любезностью и споткнулся, от чего чуть не выронил ткань, которую прижимал к себе. — Куда мы?

— Но поможе мне, я поможу но, — сказал он медленно, но немного более понятно.

Последнюю фразу я расшифровал и несколько опешил. Если я правильно понял, он хотел, чтобы я помог ему, а взамен он поможет мне. Сложно сказать, что это значило, но в какой-то момент, проходя мимо факелов, я рассмотрел его лицо. Не Бор и не Корук. Даже не тот боец, который оставил мне заметный шрам на предплечье правой руки. Может, кто другой из той злополучной команды?

Так и не вспомнив, кто передо мной, я чуть постоял, отдохнул и спросил:

— Что надо делать?

— Олор… — Готлод осёкся. — Освоба ми, — еле выговорил он.

Так и не поняв его, я несколько более твёрдым шагом двинулся дальше. То, что он опознал меня, не сильно удивило. Кто знает, может, Бор как-то замешан в моём похищении? С другой стороны, его слова могли значить и худший вариант «свободы», который мне не то, чтобы нравился, но в какой-то момент я стал спокойнее относиться к возможности собственной смерти.

Пройдя очередной поворот и, увидев в конце коридора массивную дверь, через щели в которую проникал дневной свет, я понял, что выход совсем рядом, и присел отдохнуть.

— Готлод, — Он обернулся и бросил на меня спокойный взгляд. — Что-нибудь известно про яла?

— Ял? Каки йал?

Коротко рассказав ему про Халуна, я в надежде посмотрел на его задумчивое лицо.

— Нье. Прости, — ответил он, с трудом выговорив последнее слово.

— А что вообще произошло?

— Я знае толек но здесь. Ш-то был, не знае.

— Жаль, — ответил я, потирая запястья и шею. Они в этот момент отчего-то начали немилосердно зудеть. Истыканную же занозами спину приятно холодила стена, на которую я облокотился, но одновременно с этим мне становилось зябко.

Канох, увидев, как я неловко кутаюсь в ткань, сказал:

— Жиди.

— Хорошо.

Он исчез в одной из комнат, двери которых отличались от тех, которые мы оставили позади. Здесь их сделали деревянными, кое-где среди досок даже просвечивали щели, и я предположил, что нахожусь в канцелярии темниц.

Снова вздрогнув от холода, я не выдержал и напряг магический резерв, разогрев пространство вокруг себя почти до тропических значений. Готлод, который вышел из-за двери с каким-то деревянным ящиком, похоже, даже не заметил изменения температуры, поставив принесённое передо мной.

— Твóе вещи? — спросил он, и, глянув внутрь, я усмехнулся:

— Ты мне даже оружие вернёшь?

— Óдэвай.

Ну, я и принялся «одэваться», пока не докопался до фляги. К сожалению, она оказалась пустой. Перевернув её, я не дождался даже капли и разочарованно вздохнул. В отличие от воды, еда была на месте. На ней, к счастью, следов порчи ещё не появилось, и это могло сказать, что между тем, как меня вырубили, и пробуждением здесь прошло не так много времени. Может, пара-тройка дней.

К счастью, силы постепенно возвращались, и когда вещи оказались на мне, я настолько осмелел, что отступил от каноха на шаг и, молниеносно вынув из ножен Полосатик — свой чуть загнутый меч из дамасской стали, направил его острый кончик прямо на каноха. Он не дрогнул, а лишь понимающе посмотрел мне в глаза.

— Пить? — спросил он, одной рукой отцепив от пояса бурдюк.

— Сначала ты.

Он откупорил пробку и сделал небольшой глоток, после чего бросил мне полную ёмкость. Ловко поймав её свободной рукой, я, не сводя глаз с каноха, зубами вынул пробку и отпил немного. Там и впрямь плескалась самая обыкновенная вода.

Больших иллюзий на его и на свой счёт я не строил, но раз уж дали шанс, почему бы теперь не попытаться выжить? Но, чёрт возьми, как мне не хочется снова доводить до жертв. Может, как-нибудь снова вырубить каноха и дать дёру? Сил, вероятно, не хватит, но чем чёрт не шутит?

— Анрéе, — сказал канох, вытянув руки в примирительном жесте, — я не хоче но зло. Но ви едезесь один. Но олоре. Сво-бо-ден.

Канох достал из левого украшенного кармана на камзоле какой-то блестящий в слабом свете факелов шарик, после чего до стеклянного хруста сжал его в ладони и ей же приложился к собственной шее. Глаза начали закрываться, а на лице показалась еле заметная улыбка. Когда же рука, прижатая к шее, безвольно упала, я увидел там несколько ранок от стекла, из которых спускалось несколько красных капель. Только в следующее мгновение до меня дошло, что же было в том проклятом шарике, и что канох только что сделал. Бурдюк сам собой выпал из руки, и я подбежал к телу, но ничего поделать уже не смог. Сонная артерия, к которой я машинально приложил пальцы, молчала, как и сердце каноха.

— Что ты натворил, — с горечью в голосе сокрушался я.

Может, канох и не стал мне другом, но ушёл он слишком быстро. Проклятие! Что тут вообще творится?

Закрыв глаза и глубоко вздохнув, я усилием воли опустошил голову и нашёл в себе силы смириться с потерей каноха.

Только потом, шагая в направлении приоткрытой воротины, я думал, что тело рано или поздно найдут. Уверен, у соглядатаев вряд ли возникнут вопросы, ради кого он пожертвовал собой. Впрочем, что бы ни произошло, мне самому нельзя терять голову. Надо обдумывать собственные планы, а не возможные шаги врага. Кроме того, у меня не самая плохая фора — еды на несколь дней, оружие, силы и немного времени, чтобы придумать, как снова сбежать с континента. Возможно, это покажется немного циничным, но ещё я сожалел, что потерял проводника, который вывел бы меня к ближайшему порту или хотя бы показал направление. Вместо этого придётся ориентироваться по солнцу.

И всё-таки, что же толкнуло его на такой шаг? Вряд ли другие представители его народа стали бы жертвовать собой ради чего бы то ни было. А у этого даже в речи чувствовалась какая-то осознанность. Тот же Бор или Корук разговаривали практически, как зомби, если такое сравнение вообще уместно. Готлод говорил с разной интонацией и казался мне по-настоящему живым среди других канохов, у которых я видел лишь чувство страха.

Задерживаться в здании темниц больше не хотелось. Появилась идея спрятать Готлода, но на то, чтобы подвинуть и, тем более, поднять массивное тело каноха у меня сил не хватило. Впрочем, я закрыл его той простынёй, которая лежала на мне, сдержанно поблагодарил и прошептал напутственные слова.

Что ж, пусть я снова один, но теперь свободен и намерен этот промежуток растянуть на столько, на сколько возможно.

Разумеется, я решил сразу же не выпрыгивать наружу, а посмотреть в щёлочку приоткрытых ворот в темницу. Никого в тот узенький угол обзора я рассмотреть не смог. К счастью, способ ночного и дальнего взгляда — сокращённо СНДВ — позволил рассмотреть ближайшее пространство. Этому я научился у марна Вадиса после своего первого побега от ялов.

Уперевшись ногой в пол, я толкнул воротину. Она неожиданно легко поддалась, и дави я чуть сильнее, вывалился бы наружу, но успел остановиться и устоять.

Попал я прямо на старую дорогу, мощённую природным серо-жёлтым камнем, а вокруг шумел густой лиственный лес, посаженный, похоже, искусственно. За ровными рядками деревьев просвечивало небо, и я понял, что лесополоса не такая уж и широкая. Дорога же, минуя несколько десятков метров, брала в сторону, а солнце подсказало, что вышел я прямиком на юг. Судя по его расположению, пробило около двух трёх часов дня. Почему не девять? Всё просто — на улице устоялось тепло, давно прогнавшее утренний холод. Так определять время меня научил Роулл.

Шум листвы вокруг не сильно помогал успокоиться, я постоянно осматривался и ждал случайных канохов. На этой дороге у меня даже временных союзников быть не могло, поэтому вскоре я вовсе ушёл на край леса, откуда, не переставая, смотрел на дорогу и оглядывался на поле.