И округа погрузилась в аплодисменты, к которым нехотя присоединились и они.

Церемония закончилась.

Едва утихли аплодисменты, вдвоём мы направились по красной дорожке в сторону, откуда до этого вышла Катэрия с отцом. Там нас уже ждали.

— Выглядите вместе прекрасно, — Лика сложила ладони вместе, чуть склонив голову и разглядывая нас огромными восхищёнными глазами, в которых проскакивала и зависть. — Вот бы и мне так… Ой! То есть идёмте! Идёмте, над отвести вас в банкетный зал!

Она была одета не в свою обычную рабочую одежду — сейчас на ней было синее вечернее платье, которое слегка блестело на свету, без лишних вульгарностей под стать событию. Лика вывела нас из палатки с другой стороны, проводив в поместье. Здесь, по коридорам, которыми обычно пользуются служанки, Лика провела нас в обеденный зал.

Катэрии пришлось постараться, чтобы протиснуться в проходах. Попутно мне уже приходилось поправлять её фату, которая тащилась следом, пытаясь зацепиться за любой угол, а после и вовсе взять на руки.

— А как ты сидеть в нём будешь? — поинтересовался я.

­— Как-нибудь сяду, не беспокойся, — улыбнулась она.

— Там у тебя каркас под юбкой? — потрогал я пышный низ.

— Естественно. А, по-твоему, как ещё он может держаться? — пригладила она его. — Знал бы ты, как долго мы его надевали.

Катэрия крутанулась на месте, позволив тонкому слою на юбке приподняться, словно лёгкой дымке. Серебряные подвески засверкали вспышками звёзд на свету. Катэрия будто подняла вокруг себя небольшую снежную бурю.

— Как тебе?

— Ты уже спрашивала.

— Спрошу ещё раз.

— Хорошо выглядишь в нём. Идём, — подтолкнул я её дальше.

— Интересно, ты когда-нибудь будешь более…

— Более что?

— Более открытым, а не таким зажатым, — ответила Катэрия. — Ты будто стараешься выглядеть как можно более суровым и сдержанным. Но я-то знаю, что это не так.

— А как? — поинтересовался я.

— Я видела, как ты сидел с Марой и Дорой, — ответила она. — Просто ты не такой.

Зал с прошлого раза преобразился. Пропал вытянутый стол, его заменили круглые столы с шестью стульями у каждого. Они были разбросаны по всему залу. На каждом уже были готовы тарелки, а в центре стояла ваза с белыми розами.

Наш стол стоял особняком от остальных. В отличие от остальных, прямоугольный, он расположился как бы перед всеми, словно трибуна для судей. К нему нас Лика и проводила, где несколько служанок помогли Катэрии осторожно сесть на стул.

Не понимаю смысл таких платьев. Может и красиво, но я вижу, что ей очень неудобно. Настолько, что Катэрии приходилось сидеть на самому краю стула, чтобы в принципе можно было хоть как-то сесть в такой конструкции.

Минуты через три в зал начали входить через главный вход остальные гости. Друг за другом людей провожали слуги к их местам, рассаживали вокруг столов. Марианетте и Джеферсону, которые шли под руку, выделили отдельный стол, который стоял ближе всех к нам.

Меня вообще удивило, как Марианетта так спокойно могла вести себя с Голдом. Она и на мгновение не показала, что ей как-либо неуютно рядом с ним, даже улыбалась и смеялась рядом с ним, ведя себя так, будто ничего не произошло в прошлом.

Меня поражала иногда её способность улыбаться без каких-либо теней нежелания или ненависти тем, кто был нашими врагами и хотел нашей смерти буквально несколько дней назад. Я бы назвал это лицемерием, но… таковы правила, и я знал, что Марианетта будет действовать в первую очередь так, как необходимо.

Что ещё хуже, я понимал, что в этой ситуации действовал бы точно так же.

Джеферсон Голд был куда более сдержан. Он что-то говорил, что-то отвечал, но не улыбался, пусть на его лице и не было выражения отвращения или какой-либо враждебности. Все играли свои роли, не показывая реальный расклад дел.

Наверное, из всех них самыми красноречивыми были Грог и Зигфрид, которые сидели с каменными лицами. Космодесантник женится — это было бы забавно, если бы не было нарушением всех писанных и неписанных правил. И мы втроём это понимали. Однако, если такими темпами пойдёт, то не мне одному придётся переступить черту, так как к Грогу так и лезла Нэвия, а Зигфрида одолевала его подруга Ониса.

Не могу сказать про Зигфрида, но Грогу точно недолго осталось быть одному, если всё пойдёт в том же темпе. Нэвия, как и её семья, нацелились на него, особенно после моей свадьбы и такого гостя, как сам Вальцелав Максидос.

Вскоре все заняли свои места, и зал стал действительно наполненным. Вдоль стен выстроились слуги, опустив голову и глядя в пол, будто боялись встретиться глазами с кем-то из гостей. Но даже подними их, вряд ли бы это у них получилось, так как все взгляды вновь были обращены к нам.

— А что дальше? — одними губами спросил я Катэрию, чуть наклонившись к ней.

— Тосты.

И едва она это прошептала, как со своего места встала Марианетта. Она улыбалась, смотрела на меня глазами, полными счастья, будто только что женила любимого сына. И учитывая её отношение ко мне, это было недалеко от истины.

— Дорогие гости, я счастлива присутствовать сегодня здесь и рада видеть, что на наших глазах появляется новая семья, ради которых мы все собрались, пусть и с некоторым опозданием, — хихикнула она в конце, и зал ответил ей негромкими приглушёнными смешками. Атмосфера в зале будто немного разрядилась и стала веселее. — А теперь… Мои дорогие дети, мой сын Грант и моя новоиспечённая дочь Катэрия, я поздравляю вас. Поздравляю с тем, что вы нашли друг друга и решили объединить ваши жизни в одну большую, уже подарив миру двух прекрасных детей. Я болею душой за то, чтобы ваша жизнь была счастливой, чтобы дом наполнялся лишь смехом и счастьем. Идите по жизни вдвоём, никогда не отворачивайтесь друг от друга и всегда помните — перед любой трудностью вместе вы не будете одиноки. Я желаю вам любви, взаимопонимания и безоблачного будущего.

Она подняла бокал, и все последовали за ней. По залу над головами гостей заблестело стекло, как свет на снегу. На мгновение повисла тишина, после чего все дружно, будто по команде, отпили. Мне пришлось тоже выпить. При всей нелюбви к алкоголю проигнорировать я, к сожалению, это не мог. Хотя были космодесантники, которые будто только и пили алкоголь. Да, ордена со взглядами на жизнь бывали очень разными.

Едва все выпили, на стол начали подавать еду. Застучал по тарелкам металл, зал наполнился гулом голосов, и все наконец отвлеклись от нас, обратив своё внимание на других.

— Мы так и будем есть и пить? — спросил я негромко.

— Ты не бывал на свадьбах? — взглянула на меня Катэрия.

— Нет.

— Сейчас произнесут тосты, и будут танцы.

— Танцы… — протянул я.

— Наш свадебный танец, потом танец с отцом и матерью…

— Ты будешь танцевать с отцом?

— Ну… да? — она будто растерялась. — Раз пригласили, то надо. А ты будешь танцевать со своей матерью.

— Марианеттой, — уточнил я.

— Ну она твоя мать, как по документам, так и по факту, разве нет? Как бы то ни было, не беспокойся. Мой отец ведёт себя прилично, я даже удивлена, что он ничего не сказал. Даже слова не произнёс в мой адрес. И не строй такую гримасу… О, мой отец сейчас произнесёт тост.

Я бросил взгляд на Джеферсона, который медленно и показательно поднялся, отодвинув стул. Гул в тот же момент стих, все взгляды обратились на него, и каждый выглядел так, будто ему было очень интересно, что же скажет отец невесты. Тот в свою очередь откашлялся и окинул всех взглядом. И лишь убедившись, что завоевал внимание зала, повернулся к нам.

— Я уверен, что все отцы поймут меня. Мы все любим своих дочерей и думаем, что они всегда будут рядом с нами, однако наступает момент, когда приходится отпустить их на поиски своего счастья и любви. И это радость для любого из нас — знать, что его дочь, покинув дом, счастлива и любима. Что она обрела гармонию с тем, кого выбрало её сердце, и живёт в той семье, где ей не страшны никакие невзгоды и несчастья, — он выдержал паузу, после чего продолжил. — Когда Катэрия была ещё совсем крохой, её защитой и опорой был я, отец. Однажды она сказала, что сама проложит себе путь к счастью. Что ж, так оно и случилось… Теперь я доверяю её тебе, Грант, моя обязанность хранить и защищать её ложится на твои плечи. Оберегай её, поддерживай и люби, ставя семью на первое место. Возможно, ты сможешь дать ей больше, чем хотел и мог дать я — счастья.