Он целует меня, как в последний раз. Я чувствую его губы на своих, как когда-то пробовала его губы. Но я понимаю, что его ласка для меня ничего не значит. Это просто пустота.

Он прижимается своим лбом к моему, глубоко дышит, а его ресницы дрожат.

— Ты почувствовала что-нибудь? — спрашивает он.

Мне хочется сказать «да». Доказать ему и себе, что я смогу его любить. Но я молчу, как последняя идиотка, только моргаю и кручу заржавевшие шестерёнки в своей голове.

— Прости, Тристан, — говорю я полушёпотом, уверенная, что он меня услышал. — Я очень хочу сказать «да», но не могу.

Тристан отстраняется. Кожу обдаёт холодом. Я смотрю на него, а он то ли пытается улыбнуться, то ли скрывает разочарование во мне.

— Прости, Фрея, — говорит он. — Я честно пытался полюбить тебя. Почувствовать хотя бы симпатию или влюблённость. А теперь я понимаю, что мы оба пытались это сделать. Убедить себя в том, чего нет.

— Мне так жаль, — говорю я. Чувствую себя нашкодившей трёхлеткой. Отвратительно.

— Нечего извиняться, — отвечает он. — Брак так или иначе состоится. Перед богиней или нет, но наши отцы заключат этот проклятый союз, и всё наконец успокоится.

Каждое его слово наполнено обидой, яростью и отчаянием. Я понимаю его. Только вот почему?

Ответ приходит почти сразу. Моё отчаяние связано с любовью к его брату. Значит, Тристан отдал своё сердце другой. И задолго до нашей встречи.

— Ты кого-то любишь, — говорит он, беря меня под локоть.

— Все мы кого-то любим, Фрея. Это неизбежно.

— Нет, — качаю головой, — ты любишь девушку. Ты влюблён!

— Да, только она меня не любит… — говорит он. Его голос скрипит, как старая несмазанная калитка. — Она вышла замуж и уехала в графство мужа. Возможно, ей там лучше. Во всяком случае, я желаю ей только добра…

— Она тебя не заслуживает, Тристан. Однажды тебя полюбят. Прости, что у нас не получилось, — сказала я.

— Тебе не за что извиняться. Мы оказались вместе по принуждению. Не стоит больше об этом говорить, — ответил он.

— Ты готов? — прошептала я, когда тяжёлая дверь начала медленно отворяться. Я напряглась всем телом и прижалась к жениху.

— Ты можешь на меня положиться, — не уверена, что он услышал свои слова. Его лицо выражало серьёзный мыслительный процесс.

Двери полностью отворились, и мы сделали шаг навстречу браку.

В руках присутствующих были зажжены лампадки, и света практически не было. У небольшого алтаря из белого камня стоял Верховный жрец в серебристой рясе, а позади него — процессия из шести жрецов. Наши родители стояли по правую и левую руку от верховного и были одеты в цвета своих домов. На фоне заунывно играл орган, и всё это напоминало похоронный обряд.  -Ч-и-т-а-й- -на- -К-н-и-г-о-е-д-.-н-е-т-

Около алтаря мы опустились на колени и почтительно склонили головы перед новым верховным.

Даат не дожил до этого момента. Но он свято верил в меня, и я его не подвела. Надеюсь, сейчас он рядом с Камой и счастлив.

Верховный начал молитву. Он читал нараспев, а служители богини ему вторили. За нашими спинами не слышно и вздоха.

Жрец обошёл нас по часовой стрелке и обдал дымом из своего кадило. В нос попал дым, и лёгкие стянуло спазмом. Я вспомнила о пожаре и захотела убежать, спрятаться от всех.

— Фрея Манфельдская, дочь Богини Камы, хранительница благодатного огня… — Слушаю титул и жмурюсь. Это происходит не со мной, это плохой сон. Или хотя бы пусть сейчас придёт Каспиан, украдёт меня и утащит на новые земли, как и обещал. — Готова ли ты связать свою судьбу и жизнь с Тристаном Райгардом? Наследником владыки Каменного моря, бескрайних равнин и Великих Гор? Поклянись перед лицом Богини в вечной верности будущему мужу.

Я вдыхаю больше воздуха в грудь, но он словно стал гуще и не проталкивается внутрь. Сейчас я должна сказать заветное «клянусь», и моя жизнь навсегда будет перечеркнута. Я собираюсь с мыслями, открываю рот, но не могу выдавить из себя слово. Я пытаюсь кивнуть головой, но всё будто окаменело и не позволяет мне завершить обряд. Я нервничаю и пытаюсь дёргаться. Внутри идёт страшная борьба с самой собой, я мечусь, пытаюсь вернуть тело под управление, но ничего не выходит.

Слышу, как за спиной начинают шушукаться, а жрец растерян от моей заминки. Чтобы не тревожить толпу зрителей, он задаёт тот же вопрос Тристану:

— Его Высочество, принц Тристан от рода Райгард, возьмёшь ли ты в жёны…

Жреца перебивают настолько неожиданно, что сначала я подумала, будто мне показалось.

— Нет, — спокойное и размеренное слово в стиле Тристана. — Свадьбы не будет, — он поднялся на ноги. — Я не женюсь на Фрее.

За спиной прокатился гул голосов, кто-то застонал, теряя сознание.

— Что ты такое говоришь, сын? — Голос Фауста вывел меня из оцепенения, и я вздрогнула, почувствовав мертвецкий холод. — Мы, кажется, всё обсудили, и твоя невеста — непорочная девица.

— Дело не в этом, мы оба не хотим этого брака. Его хотите вы. Коли так, женитесь сами.

Тристан снял с головы корону и подал её испуганному жрецу. Тот растерянно принял её и смотрел на скандарское украшение как на явление богини народу.

Тристан развернулся, заложил руку за спину и строевым шагом вышел из зала на небольшую веранду.

— Стой! Я с тобой не закончил, поганец! — Громко пробасил Фауст и бросился следом за сыном, по-хамски расталкивая толпу.

— Дитя, — нежно и едва слышно в обезумевшем от гула и передвижек зале раздался голос Ариадны.

Она протянула мне руку, чтобы помочь подняться.

Мой вид выдаёт меня с головой. Я растеряна и не понимаю, к чему Тристан устроил этот спектакль. Нет пути, который помог бы обойти этот брак.

Я принимаю помощь и осознаю, что под хрупкой беспомощностью на первый взгляд скрывается стальная хватка.

— Прости за нашего сына, не понимаю, что с ним творится. Ты в порядке? — Слишком много заботы в её голосе. Слишком много любви от чужой матери.

Я киваю, не зная, как ответить. Ариадна улыбается и кладёт руку мне на плечо.

— Если тебе душно, мы можем выйти в сад, — предлагает она с лёгкой иронией в голосе. — Эти двое никогда не могли найти общий язык, — говорит королева-мать о ссорах между её мужем и детьми. — Фауст слишком упрям, чтобы пойти навстречу даже собственным детям.

— Как… Как вы… — начинаю я, но она, кажется, понимает, о чём я хочу спросить.

— Я смирилась, — говорит Ариадна. — Терпение и смирение — всё, что мне осталось. Мои дети выросли, скоро пойдут внуки и наследники. Жизнь короткая, но насыщенная, но что стоит одна жизнь среди миллиардов?

Что-то подобное говорила и моя мать, но значения этих слов абсолютно разные. Жертва и жертвенность.

— Вы сильная женщина, — говорю я, хотя мой голос звучит скорее шокированно, чем восхищённо.

— Фрея, ты напоминаешь мне меня, только отдалённо. Я была слишком ветреной и легкомысленной. Мне наглядно показали, что бывает, когда выходишь за рамки устоев, сложившихся за века. Я не хочу тебе такой судьбы. Но и Тристан не дурак, он добрый мальчик.

— А ещё умный и внимательный, — соглашаюсь я.

Мы выходим на балкон. На перилах лежит смерзшийся снег, а с козырька свисают сосульки. Мы смотрим на небо и наблюдаем, как два белоснежных диска лун теряются в высоте елей.

Я в тёплой мантии, а Ариадна лишь в бархатном платье, её голова снова покрыта тканью и закреплена золотым ободом.

— Тристан обещал не касаться меня, пока я не позволю… точнее, пока сама не захочу, — говорит она.

— Он тяжело перенёс нашу с отцом историю. Кажется, он никогда не простит поступки Фауста.

— А вы? Вы простили?

— Нет, но я отпустила, — отвечает она. — Знаешь, в чём разница между любовью и плотским желанием? — спрашивает Ариадна, заглядывая мне в глаза. Я вижу своё отражение в её радужке, размытое слезной пеленой.

— В безумном желании получить плотское удовольствие мысли перестают иметь значение. А зачем они? Когда тобой движет зов тела, не нужно думать. И ты идёшь по головам, чтобы получить свой трофей.