— Фрея, — он как-то особенно назвал моё имя, будто до этого произносил его на автомате. Так, словно он называл его сотни раз ранее, потеряв весь смысл и значение слова. А теперь вновь произнёс полностью осмысленно, — я настаиваю на лекаре. Это может быть опасно.

— Мне сказали, что там может быть ядунька, — приложила кровавый палец к губам и прошипела, — а к лекарю не хочу, и к Ри тоже. У неё есть дела поважнее. Само пройдёт. Может, у меня гемоглобин низкий. Или пиявка укусила, хотя не помню, чтобы я купалась в пруду, да и одежда сухая, но такая противная! — Сморщившись, развязываю узелок у горла и наслаждаюсь прохладой на коже.

Я удивлённо посмотрела на принца. Он сказал: «Ядунька?» Что это значит?

— Сама не знаю, — начала я смеяться, словно это было чем-то незначительным. — Мне это сказал Жирен… Жинер… в общем, один знакомый. А у него с речью проблемы. Как и у меня. Не помню, чтобы я была такой болтливой.

В порыве этой неконтролируемой радости я стала неадекватной.

— Фрея, — взволнованно произнёс принц, а затем схватил мою окровавленную руку и слизнул немного крови с моего пальца.

Я застыла, глядя на его рот. Но Каспиан этого не замечал. Он стоял задумчивый. Красивый, высокий, с вьющимися волосами. Одна девушка в колледже называла таких парней породистыми. И я бы с ней согласилась. У этого экземпляра и порода, и родословная.

Голова начала кружиться, а голос принца я слышала словно сквозь плотную вату. Ноги не слушались, и, чувствуя на губах блаженную улыбку, я хотела упасть на пол, чтобы вернуть ногам чувствительность.

Но я не упала. А так хотелось! Упасть здесь и отдохнуть. Боги, я ужасно устала. Хочу прилечь и уснуть.

Я чувствовала невесомость, а потом крепко прижалась к камзолу, расшитому колючими нитками, которые так и хотелось оторвать, чтобы не мешали наслаждаться моментом. В поисках комфорта я потянула руку вверх, запутываясь в копне кудрявых волос. Да, теперь хорошо.

Вокруг слышался гул голосов, люди сновали туда-сюда, мельтеша, как назойливые мухи. Я не могла понять, где мы. В этой части замка я не была. Да я почти нигде не была! И это злило. Где-то отдалённо я слышала голос его младшего брата. Разлепив глаза, я увидела панику на лице Тристана. Он что-то спрашивал, а я только блаженно улыбалась и говорила, наверное, самую большую глупость в жизни:

— У тебя такие губы… Я хочу их поцеловать.

Я успела дотянуться рукой до лица жениха, а потом силы окончательно покинули меня, и я провалилась в долгожданный сон.

Открывать глаза было тяжело. В них словно насыпали песка, я хотела потереть их, но руки не слушались. По шороху тканей я поняла, что шевелю ими, но совершенно этого не чувствую.

Испуганно, как ужаленная, я села на постели и осмотрела себя. Дышать было тяжело, лёгкие горели, как от длительного бега. Я положила руку на сердце, а оно билось в бешеном ритме. Осмотрев себя, я увидела, что на мне чистая сорочка, а ноги укрыты шкурами животных. На руке была новая повязка.

Осмотревшись вокруг, я поняла, что нахожусь в тёмной комнате. В полумраке тлел камин, его слабые блики едва ли освещали пространство. Стены были из тёмного дерева, пол полностью застелен половицами. Около камина стояло кресло-качалка, а в нём мирно спал Каспиан, сцепив пальцы в замок. Голова упала на плечо, а ноги были вытянуты и упирались каблуками сапог в половицы. Я согласилась с мыслью, что будить его не стоит, и осмотрелась далее. За единственным маленьким окошком было темно и ничего не видно. Мне страшно хотелось пить. Похоже, при резком подъёме песок из глаз пересыпался в горло. Оглядываясь по сторонам, я увидела рядом табурет, а на нём кувшин и стакан. Всё ещё онемевшими руками я потянулась к драгоценной жидкости, но пальцы не слушались, и медный стакан с оглушительным звоном упал на пол.

— Фрея? — Подобрался в кресле и сощурился Каспиан. — Воды? Почему не разбудила?

Я пыталась вспомнить, когда мы перешли на «ты», и поэтому тупо молчала в ответ. Я не против, чтобы меня охраняли, но считала это прерогативой жениха, а не деверя.

Он поднял стакан, снова налил в него воды и подал мне. Не давая взять посуду в руку, он поддерживал стакан и помогал мне напиться.

— Где Тристан? — спрашиваю я, утирая капельки с подбородка и шеи. Смотрю на принца.

В полумраке сложно понять его эмоции, но мне и не хочется в них копаться. Я еле ворочаю руками, а голос мой звучит так, будто я только и делала, что пила ледяные напитки и орала во всё горло. Слабость такая, что я бы с удовольствием уснула снова.

— Обычно спрашивают, что произошло, долго ли я спала, — журит меня принц и присаживается на край кровати. Морщусь от скрипа досок, который слишком противно оседает в моей голове.

— Похоже, я необычная, — говорить вообще не хочется. — Но если настаиваешь, то что произошло, долго ли я спала и где Тристан?

— Откуда начать рассказ?

Я вспоминаю, как глупо себя вела, как разговаривала с горгульей, и как топорно она разговаривала на человеческом языке. Потом мне стало плохо, а потом я сделала предложение Тристану.

Картинки стали наслаиваться, мой смех смешался с командами Каспиана, а чьи-то ругательства — с тихим шёпотом над ухом. Мне стало плохо и затошнило. Выпитая вода поднялась к горлу, всерьёз решив покинуть моё тело тем же путём, что и попала. Опускаю голову на ладони, и волосы закрывают меня от принца.

Слишком много его стало рядом. Но даже не об этом сейчас.

— С того момента, как потеряла сознание. Что со мной случилось? — бубню в сложенные руки, а затем поднимаю голову.

— Лекарь сказала, что это было отравление. То, что вы так мило называли «ядунькой», оказалось смертельным ядом.

— В каком смысле? — Голова плохо соображает. Но желание разобраться в случившемся сильнее недуга.

— В вашей ране был яд, — отвечает он и смотрит на меня, как будто я несмышлёный ребёнок. — В зависимости от дозы у него разные свойства. Он вызывает беспочвенную эйфорию, а в дальнейшем смерть. Если доза чуть меньше, после эйфории наступает стадия так называемого искомого состояния.

— Что это значит?

— Это значит, что вы стали бы живой куклой. Выполняли бы любые приказы, не имея чувств и желаний.

— И что из этих двух вещей хотели совершить со мной?

— Мы не знаем, — он пожал плечами, а камин разгорелся ярче. — Вы были близки к состоянию эйфории. Лекарь нашёл противоядие, правда это были никчёмные крохи, и вас ввели в искусственный сон, чтобы найти мастера по ядам.

— И как, нашли?

— Ну, раз вы сейчас со мной разговариваете, это очевидно, — он усмехнулся, а меня бросило в пот. Снова смотрю на него, теперь уже трезвым взглядом, и всё равно вижу красивое лицо без изъянов.

Каспиан смотрит на меня ласково, как не должен на меня смотреть. Это неправильно. Пусть на свою невесту так смотрит.

— Эта одежда… Кто одевал меня? — вспоминаю, что сижу в одной сорочке, которая явно отличается от той, что была на мне.

— Слуги ухаживали за вами эти дни, — он отвёл от меня глаза.

— Как долго я спала?

— Около семи дней, — под его щетиной появился румянец, но быстро исчез. Клянусь, я видела его.

Шальная мысль о том, что впервые обнажённую меня видел брат жениха, притом когда я была отравлена и без сознания, больно уколола. Это же унизительно, как минимум.

— Где Тристан? Почему вместо жениха меня караулите вы? Ваша невеста наверняка напридумывает лишнего, а если ей не хватит ума, то она обсудит всё это с придворными, с которыми завела знакомство за дни пребывания здесь. Слухи множатся с геометрической прогрессией. — Я резко вздохнула, лёгкие сдавило спазмом, а голова закружилась. — А мне бы не хотелось разбираться ещё и с этим, — закончила фразу, начиная заходиться сухим лающим кашлем.

— Лягте, — заволновался принц и начал укладывать меня на постель. — Вы ещё под действием яда.

— Прекратите, Каспиан! — воскликнула я, сбросив его руку со своего плеча. — Забота обо мне — не ваша работа. Если кто-то и будет ухаживать за мной, то только мой жених и Ри.