Страшно открывать глаза. Даже с закрытыми глазами я ясно видела столбы огня, его языки преследовали меня, как ядовитые змеи. Они раскрывали свой капюшон и с ужасающим шипением нападали, кусая меня.

Во рту вкус пепла. Пепел на зубах и языке. Всё сгорело внутри меня.

Может быть, я умерла? Может быть, сейчас моя душа слепо плавает в небытии? Говорят, что убитым и самоубийцам нет места ни в раю, ни в аду. Может быть, Кама не приняла свою бракованную дочь?

Я продолжаю блуждать в темноте. Не слышу ни шороха, ни дуновения ветерка. Но ведь это очевидно. Откуда в небытии взяться звукам?

Тишина угнетает. Неужели я проведу остаток вечности в этом мраке?

Я начинаю метаться, ударяясь в темноте о что-то твёрдое и до боли сдерживающее. Словно меня привязали верёвками и продолжают пытать огнём. Хотя как можно сдержать душу? Я всегда представляла её бесполой и бесплотной, способной пройти сквозь преграды, невидимой и неслышимой для окружающих.

Однако что-то меня сдерживает. Я бесполезно бьюсь о темноту завесы, и от досады хочется кричать.

Я представляю, как билась бы руками, будь у меня тело, но сейчас мои метания ни к чему не приводят.

В мыслях звучит реквием. Очень своевременно. С каждым разом всё громче и громче. Прибавляются голоса, крики, звуки ломающегося дерева, шипение огня, когда его заливают водой, ругань и отборный мат. Кто-то зовёт моё имя.

А как меня зовут?

Я уверена, что меня зовут, но не могу вспомнить своё имя и не разбираю, как меня называют. Я хочу откликнуться, но боюсь, что это не меня ищут. Тогда будет неловко.

Звуки реквиема и испуганные голоса становятся всё громче, как будто кто-то прибавил громкость на радио. То громко, то тихо, словно слушатель пытается найти нужную волну, но везде поёт одно и то же.

Звук оглушает, заполняет собой каждый миллиметр моего замкнутого пространства. От этого становится ещё хуже и страшнее.

Я хочу сбежать. Вырваться, чтобы никогда больше не слышать подобного. Похоронный марш. Я уже умерла, что ещё от меня нужно?

— Фрея!

Кто это? Почему среди мешанины отвратительных звуков я услышала именно это имя? Это что-то значит? Я не уверена.

У меня есть только одна догадка: я не одна такая потеряшка. Кто-то потерял душу по имени Фрея и теперь ищет её среди других.

— Фрея, отзовись!

Да, её любят, она важна для кого-то. Кто-то хочет спасти её из этого мрачного заточения.

Почему-то это вызывает тоску. Хотелось бы и мне ощутить подобное — нужду в человеке, простое восприятие твоих тараканов не как нечто неподобающее или возмутительное. Испытать, когда тебя любят за то, что ты есть.

Снова крики, шипение, добавился рёв и грохот. Звон тысячи алюминиевых кастрюль разрезает слух. Хочется закрыть уши, но это не приводит к желанному результату.

Кричу, бьюсь в тишине в очередной попытке пробиться из этого кошмара и попасть хоть куда-нибудь.

Стены становятся мягче, звуки тише, а мои старания сильнее и увереннее. Подбадриваю себя: «Я смогу, я выберусь». Мягкая скорлупа, как у варёного грецкого ореха, раскалывается, из трещин проникает яркое свечение, оно слепит, и я пытаюсь не смотреть.

Трещины разрастаются, превращаются в проломы, скорлупа рушится с грохотом каменного оползня.

Свет поглощает меня, ослепляет, чувствую себя муравьём под лупой. Только мне не жарко. Меня не сжигает этот свет. Наоборот, он холодный и совсем не опасный.

— Фрея, ты слышишь меня? — Голос как эхо разносится по свету с лёгкой голубой рябью.

— Сердце бьётся. Она жива. Несите её ко мне, — отвечает знакомый голос, близкий и почти родной.

— Воды! Скорее, больше воды! Несите снег! Скорее, остолопы! Чего вы телитесь?

Вода? Зачем? А снег зачем? Кто-то хочет остудиться? Тогда почему просто не упасть в снег? Это же проще.

Меня потряхивает. Нет, это дрожь. Я словно еду по кочкам.

Свет перестал светить, настал полумрак.

Мне тихо, хорошо и мягко. Что-то едва ощутимое проникает внутрь меня холодными нитями, словно анальгетик разрушает спазм.

— Она едва дышит, — с паникой звучит голос над моей головой.

Я открыла окно, чтобы ей было легче дышать. Помогите, пожалуйста, её раздеть, — попросила я.

В комнате повисла тишина.

— Где же ваши хваленые свободные нравы? Давайте, помогите ей, она умирает, — сказала я.

Меня снова охватило беспокойство. Я ощущала, как по мне ползёт холод, но это было так далеко от меня. Я чувствовала всё меньше и меньше. Даже тонкая свежая нить истончилась.

— Голову набок, вот так, да, — послышался знакомый заботливый голос.

— Она выживет? — спросила я.

— Если вы сделаете, как я скажу, то да, — ответил голос.

— Что нужно сделать? — спросила я.

— Приподнимите ей ноги, осторожно, хорошо. Я разотру её тело, а вы возьмите ветошь и смочите её той жидкостью, что стоит на столе. Скорее! — скомандовал голос.

Я услышала звук откупориваемой пробки и нервное дыхание человека, который растирал меня.

— Так, поднесите это к её носу, она должна вдохнуть, — сказал голос уже более серьёзно.

— Это безопасно? — спросила я.

— Да, это приведёт её в чувства, — ответил голос.

Аммиак! Я узнала этот запах из сотен тысяч других. Это был нашатырный спирт.

Я конвульсивно дёрнулась, что было моей ошибкой. Запах вызвал у меня рвотный рефлекс.

Я успела повернуть голову и тело, и всё содержимое моего желудка отправилось в подставленный таз с характерным звуком и запахом.

Человек, державший мои волосы, вздохнул с облегчением.

— Фрея, ты можешь говорить? — спросил он.

Я слушала себя, пытаясь понять, закончилось ли это извержение желудка или будет ещё. Когда я поняла, что всё вышло, я подняла голову и увидела Тристана. Позади него спиной к нам стоял Ри.

Принц был весь в копоти, от него пахло дымом и огнём.

Я киваю. Боль пульсирует в висках. Спрашиваю:

— Что произошло?

— В твоей комнате случился пожар. Возможно, упала свеча или выпал уголёк из камина.

Я вспоминаю и понимаю всё. От этого боль в голове становится сильнее. Со стоном хватаюсь за корни волос и подтягиваю колени к груди.

— Дар… мой дар… кулон… его запечатали… я не умею, не смогу… он меня убьёт…

Раскачиваюсь на кровати вправо-влево.

— Что? — переспрашивает Тристан.

— Родители, мать, она подарила мне кулон, а он сдерживал мой дар огня. А вчера он раскрылся, и я… и он… не могу…

— Её заперли родители в покоях за недостойное принцессы поведение на приёме, — говорит Ри, поворачиваясь к нам. — До свадьбы она должна была сидеть там. Никто не ожидал, что это вызовет такие эмоции, что невозможно будет сдержать свою силу.

— Что значит «заперли»? — Впервые вижу сердитого жениха. — По какому праву мою невесту держат в её же дворце?

— Я не могу знать, ваша светлость, — отвечает лекарь и возвращается к своему ремеслу.

— А что с покоями?

— Их тушат, — говорит принц с необычной грубостью в голосе, которая настораживает.

Дверь широко открывается, и я вижу в проёме две фигуры, которые по иронии судьбы называются моими родителями. Палачами они звучат куда лучше.

— Мы пришли справиться о твоём здоровье. Мы очень испугались, — начинает представление мать.

— Тогда зачем вы заперли её? Чтобы она могла спокойно спастись? — отвечает за меня принц и встаёт на ноги.

Я даже не поднимаю голову, продолжая раскачиваться. Так я не чувствую тошноту и могу отвлечься от боли в голове.

— О чём вы говорите? — в голосе отца слышались истерические нотки.

— Ключ. Единственный ключ от покоев Фреи был у вас. И сейчас он у вас, иначе гвардейцы при первом же дыме вывели бы её из пожара и не тушили бы покои. А вашу дочь не приводили бы в чувства.

Повисла тишина. Я заволновалась, что мою рвоту увидят все.

— Она вела себя неподобающе, — возразил отец. — Мы приняли решение запереть её, чтобы она не позорила вашу честь и не очерняла честь вашей семьи, Тристан.