— Р-равия, — повторил, сокращая расстояние между нами вне всяких приличий.

Ладонь опустилась на шею девушки, и та мелко задрожала, дыхание участилось, заставляя вздыматься молодую грудь. О таких, как она, говорят кровь с молоком — заманчивый коктейль. Желание отведать её на вкус стало непреодолимым.

— Не бойся меня, Равия, — прошептал у аккуратного ушка.

Убрал за него светлый локон, обнажая шею девочки, где пульсировала жилка, что сводила меня с ума. Служанка неожиданно расслабилась и переступала отступать, напряженные плечи опустились, взгляд подёрнулся мечтательной пеленой.

Когда губы коснулись тонкой девичьей кожи, блондинка вздохнула и сама повернула голову в сторону, открывая шею. К тому моменту я уже не понимал, что творю, и не сумел бы остановиться, даже если бы очень захотел.

Клыки вонзились в тёплую плоть, как нож в подтаявшее масло.

Равия дёрнулась и обмякла в моих руках.

Горячая жидкость хлынула в рот, и, если бы мог, я бы застонал от блаженства. От эйфории, сравнимой с сексуальным возбуждением и разрядкой, от переплетавшихся с ней приглушенных стонов служанки, неразборчивого шёпота розовых губ.

Я пил смертную жадными глотками и не мог насыться, с каждой минутой хотелось ещё и ещё, быть ближе, глубже, разделить желанное тепло на двоих, продлить удовольствие, заструившееся по венам.

Позаимствовать чужую жизнь на несколько часов.

Опьяненный новыми яркими ощущениями, я упустил момент, когда Равия затихла, опустила ресницы, руки её бессильно обвисли. Время перестало иметь значение, меня волновало только желанное наслаждение, вкус её крови, которую приходилось вытягивать из тела девушки с бо́льшим усилием.

История маленькой Равии обрела бы бесславный конец, если бы за спиной не раздался неразборчивый шум, шелест юбок и решительное:

— Марк, остановись!

Дрожащий, как струна, голос Николь отрезвил меня.

Я оторвался от шеи девушки, безвольно повисшей на моих руках, и с наслаждением облизнул губы. Отпустил её, и Равия рухнула к моим ногам, как сломанная игрушка.

Выпрямившись, зацепил взглядом своё отражение: глаза опять светились потусторонним синим цветом, даже ярче, чем в прошлый раз. Меня это волновало мало, мысли и эмоции отошли на задний план, я ощущал ледяное спокойствие и свободу — чувства чертовски приятные.

И жажду. Хотелось ещё.

— Что ты натворил? — прошептала вампиресса, словно не верила в увиденное.

«Поздний ужин», — захотелось ответить мне, но я лишь усмехнулся и стёр кровь с лица тыльной стороной ладони. Маркиза закрыла двери и бросилась к служанке. Припала ухом к её груди и прислушалась.

— Жива, — выдохнула она облегченно и убрала волосы с лица девчонки, рождая во мне смутное раздражение.

Вампиресса подхватила Равию под руку и перетащила в стоящее у камина кресло. Голова прислуги откинулась назад, русые волосы рассыпались по спине. Укрыв её пледом, Николь обернулась, светлые глаза сверкнули.

— Что ты делаешь, Марк?! — прошипела маркиза, подскочив ко мне. Красивые полные губы замерли в паре сантиметров от лица. — Ты едва не убил её!

— И что? — лениво поинтересовался, скользнув взглядом по бессознательному телу в кресле. Похолодевшая служанка больше не представляла интереса.

— Что с тобой?.. — обеспокоенная вампиресса обняла ладонями моё лицо, заглянула в глаза, ища там что-то, чего во мне не было. Во мне вообще не было ничего лишнего, только сила, клокотавшая в венах, и холодная ясность ума.

Я попытался отстраниться, но Николь удержала меня.

— Ах вот оно что, — улыбнулась без толики веселья и покачала головой. — Познакомился со своей тёмной стороной? — горько усмехнулась девушка, наконец, отпустив меня, и отступила на шаг.

Я молчал, со снисхождением наблюдая за её смятением.

— Пьянящее ощущение, не правда ли? Эта сила и независимость, когда для тебя никто не имеет значения. В таком состоянии так легко свернуть сопернице шею или, скажем, выпить невинную девочку до дна, — уколола словом и взглядом. — Каково тебе быть зверем? Утратить человеческое я?

— Приятно, — прищурился и улыбнулся. Губы Николь дрогнули то ли от обиды, то ли от волнения. В душе что-то шевельнулось, но я задушил чувство на корню. — Приятно не растрачивать себя на пустые метания.

— Ты сейчас говоришь о совести? — нахмурилась вампиресса, но всё же шагнула ко мне, провела тонкими пальчиками по груди. — Нельзя долго оставаться в этом состоянии, Марк, иначе потеряешь себя. Твоя сущность теперь состоит из двух половин, и ты должен найти между ними баланс.

— А если я не прочь потерять себя? — произнёс с вызовом, глядя на маркизу сверху вниз. Светлые глаза сверкнули, руки сжали край рубашки. — Забыть и не чувствовать. Ни угрызений совести, ни разочарования, ни слабости.

— Совсем ничего не хочешь чувствовать?.. — прошептала Николь, почти касаясь моих губ, щекоча дыханием.

Снова что-то зашевелилось, уже не в груди. Вампиресса потянулась ко мне, гипнотизируя взглядом прозрачных голубых глаз. Ждала ответа, затаив дыхание, прижималась ко мне полной грудью, прильнула бедрами.

Не размениваясь на слова, я запустил ладонь в шелковистые волосы, прижал невыносимую аристократку к себе и впился в её губы, как недавно в шею служанки. И испытал куда большее наслаждение.

Чувства обострились, нахлынули волной, сбили с ног, но я не мог от них отказаться. Вампиресса отозвалась с запальчивой страстью, разжигая пламя похлеще жажды крови.

От ледяного самообладания зверя остались угольки.

Впрочем, он не сопротивлялся.

Я опустился на кровать и рывком притянул Николь к себе. Улыбающаяся вампиресса оседлала меня, ловко справившись с длинной юбкой платья. Холод атласа и жар её бёдер создавали дразнящий контраст.

В груди стало тесно, в брюках стало тесно, спальня сузилась до нас двоих. Забыв о пострадавшей служанке, о разногласиях, об условностях, мы в исступлении целовались.

— Марк, — прошептала бессмертная, переводя дыхание, — это неправильно.

Я смотрел в её замутнённые желанием глаза, и видел в них отражение собственных гаснущих глаз. Одно наваждение уходило, вытесненное другим.

— Ничего более правильного я в жизни не делал, — возразил, покрывая нежную шею чувственными поцелуями, от которых вампиресса таяла в моих руках, словно воск.

— Ты не владеешь собой… — ответила она срывающимся голосом.

В противовес словам одной рукой подруга обвила мою шею, а вторую запустила под рубашку и прошлась дразнящими поглаживаниями по спине.

Прижав эту невыносимую женщину к себе, пока не поверила в собственные слова и не сбежала, провел кончиком языка по соблазнительной вздымающейся груди. Николь выгнулась и приглушенно застонала.

— Очень хорошо, — потянулся дрожащими от страсти пальцами к шнуровке корсета.

Бессмертная, похоже, сама собой не владела, потому что тоже коснулась шнуровки, только на моих брюках. По телу прошлась жаркая волна возбуждения.

— Это будет ошибкой, — простонала любовница, подливая масла в огонь.

И кого неугомонная надеялась остановить — себя или меня? Ведь у неё со шнуровкой получалась гораздо ловчее, чем у меня. Чёртов корсет!

На миг мы замерли, тяжело дыша и глядя в глаза друг друга.

— Ошибкой будет этого не сделать, — прошептал ей в губы и опрокинул на кровать, подмяв под себя.

Видимо, аргументы закончились, поскольку Николь собрала юбку платья у пояса, обнажая точеные ноги, обхватила мои бедра коленями и призывно прогнулась в спине, лишая последних крупиц выдержки.

Корсет жалобно треснул, стоило приложить к нему часть силы, клокотавшей в жилах. Припав к округлой груди и сорвав с желанных губ очередной стон, я собирался, наконец, высвободиться из ненавистных брюк, когда двери в комнату распахнулись, явив взору крайне рассерженную леди Шарлотту.

— Что, во имя милостивой тьмы, здесь происходит?!