Хеймдалль был высок и могуч, и мне приходилось задирать голову, чтобы посмотреть в его глаза и побеседовать с ним. Я вдруг отметила для себя, что ас-страж выше и Тора, и Локи и, возможно, мог бы тягаться с любым из них силой, если появилась бы необходимость. Эта мысль неприятно кольнула в центре груди. Хоть я и ужасно злилась на бога огня, мне было страшно представить, что могут сотворить с ним разгневанные асы, если за пропажей Идунн и правда стоял он. Как бы ловок ни был мой муж, он был один, и я уж точно не была той, кто мог бы защитить его от кары богов.

— Здравствуй, Сигюн, — глубокий и мужественный голос хранителя радужного моста заставил меня вздрогнуть и вернуться в реальность. Я так углубилась в свои невесёлые размышления, что напрочь забыла о собеседнике как о личности. Мне стало неловко, и я смущённо улыбнулась. Хеймдалль наклонился ко мне и заглянул в глаза. — Кто огорчил тебя, дочь света? Неужто каверзный Локи обижает тебя? — добрый отзывчивый ас. Рядом с ним я казалась маленькой девочкой, а он не только замечал меня, но видел также и печаль, сокрытую во взгляде. Я сжала губы при упоминании о причинённой обиде, но всё же взяла себя в руки. Если Локи в чём и был прав, так это в том, что личное на общий суд не выносят.

— Милый Хеймдалль, не проходил ли кто-то мимо тебя, не спускался ли по радужному мосту? — дрожащим от волнения голосом спросила я вместо ответа, устремляя полный надежды взор на своего мудрого собеседника. Я и сама не знала, что хотела бы услышать от него. Я боялась узнать, что это мог быть Локи, но и ничего не узнать и мучиться неопределённостью не желала тоже. Белый ас посмотрел на меня долгим испытующим взглядом, и в тот миг мне казалось, что он видит меня насквозь — все мои мелочные страхи и помыслы. Что же, я могла оправдать себя лишь тем, что любила Локи и любила Идунн и каждого хотела бы защитить.

— Никто не приходил с тех пор, как я вернулся из чертога Браги. А в саду Идунн все были перед моими глазами. Почему ты так взволнована, Сигюн? Кого ты ищешь?

— Идунн пропала, — чуть не плача, поделилась я страшной вестью срывающимся от волнения голосом, — её нет ни в саду, ни во дворце. Скоро в Асгарде поднимется переполох и…

— Ты что-то знаешь, дочь Бальдра? — доверительно приблизившись, спросил Хеймдалль, не дав мне закончить. Его внимательные глаза смотрели прямо в душу, отчего хотелось поёжиться и сделать шаг назад. Я знала, что мой взгляд не даст мне скрыть правды, но не отводила глаз. Если мудрому стражу всё было известно, всё-всё, что творилось в моей мятежной душе, быть может, он смог бы понять меня, простить то, как я собиралась поступить. Нанна учила меня всегда говорить правду, но… Сердце убеждало неизменно придерживаться слов своего избранника и защищать его от любых нападок, даже если он действительно был не прав. Как бы сильно Локи ни огорчил меня, он оставался моим супругом и господином, а значит, я всегда была на его стороне. Несмотря ни на что.

— Я знаю только, что Идунн всегда была очень добра ко мне, и в час горести и печали явилась, отринув предрассудки и сомнения. И если с ней случится беда, я себе этого не прощу. Понимаешь? Я должна помочь, сделать хоть что-нибудь. Но я не знаю даже, с чего начать… — я недоговаривала и сама чувствовала, как пылают от этого щеки. Но всё же не отводила от лица аса взволнованных глаз. Мне оставалось уповать только на то, что он и вправду сможет понять и простить меня. И Хеймдалль понял.

— Я думаю, ты знаешь, с чего начать, Сигюн. Но поторопись — скоро обо всём станет известно Всеотцу, и тогда едва ли ты сумеешь защитить всех, кого любишь… — взгляд хранителя Биврёста на миг подёрнулся мутной пеленой, словно у слепца, и я догадалась, что высокий ас уже видит то недалёкое будущее. Сердце на миг остановилось, но я должна была действовать, если желала исправить содеянное своим импульсивным супругом. Тепло распрощавшись с Хеймдаллем, я поспешила обратно в свои чертоги.

Солнце уже близилось к закату, когда я вошла в сады золотого дворца. Стража приветствовала меня сухим кивком головы. Забавно, в моём же собственном чертоге меня никто не ждал. Локи не было видно, но его присутствие и настроение ощущалось в безмолвном и незаметном поведении прислуги. Кое-где всё ещё убирали обломки и пепел — красноречивые следы гнева огненного бога. Было тихо. Так тихо, что вместе со звуком своих шагов я слышала учащённое биение собственного сердца. Я лихорадочно обдумывала, что скажу супругу, очевидно, взбешённому моими словами и поведением, и не находила слов. Быть может, это и к лучшему. Всё равно мои планы в отношении импульсивного и страстного двуликого бога никогда не срабатывали.

Это был чудесный вечер — тёплый и в то же время свежий. Сквозь могучую крону мирового дерева проглядывали бесконечные тёмно-синие небеса с мерцающими крапинками звёзд, будто весь мой мир находился внутри одного большого и диковинного драгоценного камня. Я ощущала себя такой крошечной, глядя на небосклон, общий для всех миров и всех народов. Неважно, дочь ли ты асов или ванов, человек, великан, альв, сильный ты или слабый, большой ты или маленький — все одинаково трепетали перед мощной и непоколебимой волей небес. Трепетала и я, хотя причиной моего волнения была совсем иная стихия — неудержимая и всепоглощающая, страстная и бескомпромиссная. И заключённая в одном-единственном асе. Небо до конца не склонялось ни перед кем: ни Всеотец, ни могучий сын его Тор не способны были подчинить себе высокий лазурный купол, разве что отдельные его порождения.

Локи же уживался вместе со своей разрушительной силой играючи, непринуждённо. Поговаривали, что даже молнии подчиняются ему, а не богу-громовержцу. Правда ли это, я ещё не знала. Однако уже тогда где-то в глубине себя понимала: ничто не проходит бесследно. И я могла только догадываться, как огненная сущность меняет, а то и вовсе уничтожает моего супруга. Как она рвётся наружу, и тогда шаловливые глаза его разгораются гневом, а сильные руки несут боль и разрушение в этот мир. Даже Асгард порой содрогался от проделок двуликого бога, но как часто жители обители богов в самом деле задумывались о том, что настроения вспыльчивого аса значили для нижних миров? Какие ужасные и неукротимые пожары порой бушевали в Мидгарде, вырастая из крошечных искорок? Как давно затихшие вулканы извергались в Муспельхейме, и их беснующаяся лава текла до самого Свартхейма, губя обитателей обоих миров? Даже светлые сады Альвхейма порой пылали от неожиданного удара молнии. Кто был тому виной — неосмотрительный Тор или же злокозненный Локи? И вся эта страшная мощь должна была сдерживаться волей одного существа, как бы силён он ни был. Кому было по плечу выдержать подобное?

Я выдохнула и перевела взгляд на тёмный силуэт чертога Одина. Всеотец ценил выскочку-Локи выше всех остальных. Никому не прощал он стольких ошибок, как полукровке-асу. И если правой рукой его мог считаться Тор, то левой, несомненно, стал бы Локи. Случайно ли, что именно ему отдал он дочь своего любимого сына? Конечно, нет. Могло ли это быть совпадением в мире, который тонкой нитью прядут вещие норны, коим известно даже больше, чем отцу всех богов? Я должна была прикоснуться к этой клокочущей силе, чтобы утихомирить её, но власть страстей была столь заразительна, что отныне и я не могла устоять перед ней. Если половину своего спокойствия и рассудительности я отдавала Локи, то образовавшаяся пустота внутри заполнялась бьющим через край темпераментом моего супруга.

Я, хотела того или нет, начинала ему соответствовать: могла вспылить или закричать, будучи в крайне расстроенных чувствах, иногда ревновала, а порой и вовсе становилась совершенно несносной. Мы разрушительно ругались, а затем ещё более разрушительно мирились. Как долго это могло продолжаться? Мне было неизвестно, становилось ясно только, что наша жизнь никогда не будет спокойной, чинной, текучей, как у других обитателей Асгарда. Нам двоим всё время было отведено ступать по острию клинка, и я сама согласилась на это. Каждым ядовитым словом, каждым резким жестом Локи уничтожал меня, а когда накопившаяся внутри боль выплёскивалась наружу жгучей желчью, отчаянной смелостью, вызовом и страстью, его заинтересованный, подчас восхищённый взгляд собирал меня заново, возвращал к жизни.