Облизав губы, он приблизился ко мне, окинул взглядом сверху. Размахнулся снова. Я закрыла глаза, сжала губы. Только бы не кричать! Но, конечно, мне не сдержаться, не устоять. Тело трясло от напряжения, боли, усталости. Может, этот удар станет последним, а может, и нет. И даже не знаю, что было бы хуже. Неожиданно хлыст упал рядом со мной на камень, всё же заставив меня вздрогнуть и непонимающе поднять глаза.

— Тьма Нифльхейма с тобой, — глухо, устало произнёс Локи, несильно оттолкнув меня ногой. Впрочем, этого было достаточно, чтобы завалиться набок, чтобы боль снова обожгла кровоточащие полосы от кнута. — Пошла вон. И больше не смей приближаться к моим покоям.

Просыпаться в обществе Хельги — главного лекаря золотых чертогов — входило у меня в печальную привычку. Женщина почти никогда не задавала вопросов и, казалось, бодрствовала целый день. Я смутно помню, как покидала покои огненного бога и как пришла к ней, приходила ли вообще. Но, так или иначе, наши пути пересеклись, и исцеляющие руки Хельги снова выручали меня из беды. В этот раз всё обошлось — я догадывалась по тихому, недоверчивому ворчанию целительницы. Когда ситуация была серьёзной, лекарь всегда работала молча, максимально сосредоточенная. Тогда она вся собиралась воедино и действовала точно, не ведая промахов. Движения её становились отрывистыми, но быстрыми и ловкими. Если же она успевала отчитывать меня за безрассудство или сетовать на неуправляемую ярость повелителя, значит, случай у меня был пустяковый. По меркам вспыльчивого аса, конечно. Бедная Хельга! С крутым нравом Локи работы у неё никогда не убывало в пламенном дворце.

Я слепо подчинялась повелениям лекаря, словно безвольная деревянная фигурка. Мысли мои были где-то далеко и от Хельги, и от жестокой реальности. На всё тело навалилась усталость, тяжесть бесконечных горных хребтов. Злость улетучилась, уступая место слабости, и воспоминания в голове сменяли друг друга очень медленно, нехотя. Я сожалела обо всём произошедшем. Я желала спокойной беседы, но когда увидела эту девушку верхом на мужчине, которого любила, его отстранённый, жестокий взгляд… Стало так больно, что лучше не вспоминать. Оставалось только надеяться, что и Локи отойдёт, остынет к утру, как всегда и бывало.

Мысль о том, что отныне путь в его покои может быть для меня заказан, обжигала неприятным холодком где-то между лопаток, заставляя поёжиться. Одно обнадёживало: повелитель пощадил меня. Наказание Локи было зрелищным и доходчивым, это несомненно, но мне уже доводилось видеть, какой силы может быть удар кнута, если он призван покалечить. В первый момент меня ослепило болью, но я смогла подняться на ноги, добраться в свои покои самостоятельно. Хельга обработала алую полосу жгучей мазью, а затем перевязала, и ей не понадобилось ни останавливать кровь, ни сшивать воедино края раны. Хитроумный супруг позаботился о том, чтобы не рассечь кожу слишком глубоко и не оставить шрамов, уродующих тело. Это была очень своеобразная забота, и мне становилось жаль. Забавно, любая другая асинья пришла бы в ужас и непременно лишилась бы чувств, расскажи я ей хоть малую часть того, что мне довелось пережить в чертоге бога обмана, а я… Верно, со мной было что-то не так.

И, слабо улыбнувшись, под уютное, почти родное воркование лекаря я заснула. Я спала очень крепко, мертвецким сном и не видела ни сновидений, ни воспоминаний о прошедших днях. Ночь пролетела незаметно, будто её и не было, и я очнулась на рассвете вместе с пением птиц оттого, что кто-то, как мне показалось, не сводит с меня глаз. Первые несколько минут я не разнимала век, надеясь продлить сладостные мгновения забвения, в которые мне не надо было ничего помнить или решать. Но, увы, я окончательно проснулась. Притворяться спящей не было смысла, и я приподняла ресницы. Солнечный свет привычно ударил в глаза, заставляя зажмуриться и часто заморгать, пока зрачок не привыкнет к нему. Рядом сидел он — этот профиль я бы узнала с одного быстрого взгляда. Воспоминания о прошлой ночи нахлынули яркой эмоциональной волной, и я сама не заметила, как вздрогнула. Длинные пальцы коснулись моих волос, убрали волнистые после сна пряди с лица. Я испытывала смешанные чувства от едва ощутимых нежных прикосновений, а потому молчала, боясь проронить неверное слово. Сердце в груди билось подстреленной птицей.

Локи был, как всегда, непростительно хорош собой. Яркие волосы, почти золотые на солнце, собраны в высокий хвост — было так непривычно видеть его в новом образе, который, несомненно, был богу огня очень к лицу. На плечи была накинута тонкая рубашка насыщенного изумрудного цвета, перетянутая поясом. Глаза горели, и было решительно непонятно, что читать по ним, да и я всё как-то не смела остановить на них взгляд. Почему мне было так тягостно общество собственного мужа? Такого восхитительно притягательного в своей лёгкой небрежности и природной грации и силе? Не потому ли, что меня мучило чувство вины? Или обиды? Страх утратить его любовь? Или свою?.. И в то же время страхи более низменные, земные. А он лишь смотрел на меня своим внимательным задумчивым взглядом и не говорил ни слова. Кончики пальцев красивого аса дотронулись до саднящего плеча, заставив меня немного поморщиться, мягко проскользнули по ключице, коснулись перевязи на груди. Воздух между нами замер в напряжении. Молчание становилось невыносимым.

— Я хочу уехать, — тихо сорвалось с моих губ. Я даже не узнала своего голоса. Я смотрела невидящим взглядом в окно и понимала, что мне страшно. Но боюсь я вовсе не Локи, хотя иногда и его тоже, а скорее себя саму. Что я вчера сделала с собой? Руками мужа, пусть, но зачем я провоцировала его, разжигая в нём ярость, губительную для нас обоих? Даже если моральная боль была невыносима, куда делось моё чувство самосохранения? Я словно старалась узнать, где же та грань, после которой уже не вернёшься назад. Может быть, это было связано с тем, что где-то в глубине души я не могла поверить, что всё это правда, что Локи — Локи! — действительно любит меня.

Я обещала доверять ему, но всё время сомневалась и в муже, и в себе самой, потому что безумно боялась. Каждую минуту своей новой жизни я боялась, что всё это лишь обман. Я так рассердилась, когда он утаил от меня правду, ведь я просила его, глядя прямо в глаза! А он смотрел на меня своим насмешливым нежным взглядом, заранее приняв решение поступить наперекор чужим мольбам. Выходило, что ни моя жизнь, ни моё слово не значили ровным счётом ничего. И я наговорила супругу таких вещей, каких не стоило бы произносить даже наедине, не то, что в цветущем чертоге. А потом увидела эту девушку, так, по сути, похожую на меня, и поняла: я действительно одна из многих. И всё, как в тумане. Весь мой иллюзорный мир обрушился. Я ощутила себя бесконечно одинокой и ненужной и переступила грань, только преумножавшую боль. Глупая.

— Ты останешься, — бескомпромиссно отрезал Локи, но голос его звучал спокойно, хоть и твёрдо. Глаза смотрели ласково, но я уже не знала, чему верить. Такого искусного умельца по части обмана и лицемерия было не сыскать больше во всех девяти мирах. Его ладонь мягко коснулась моего лица, обратила взгляд на себя. Я смотрела в родные глаза, и почему-то к горлу подступали слёзы, губы дрогнули, и я шумно вздохнула. Эмоции обуревали меня, и я чувствовала, что не владею ясностью мысли. — Что так огорчило тебя? Ты ведь знала, с кем связываешься, и если бы ты не спровоцировала меня этой ночью, то не пострадала… — я жестом остановила его. Закусив нижнюю губу, я молчала. Сама не знаю, почему мне было так трудно сказать ему всё, что терзало душу. Может, боялась, что над моими чувствами посмеются. В конце концов, мною уже не раз играли.

— Я больше не знаю, кто ты такой, — наконец, с трудом вымолвила я после долгого молчания, — я просила тебя только, чтобы между нами не было тайн. Но, очевидно, я не могу заслужить твоё доверие, не то, что верность... — я запнулась слишком красноречиво, чтобы проницательный бог огня не заметил этого и не понял, что на самом деле огорчило меня. Было так мучительно больно вспоминать и тем более говорить о его предательстве, не состоявшемся только волей случая. Как он смотрел на неё! Любимый мной ас вожделел другую женщину, и от этого я страдала так сильно, что не могла вздохнуть полной грудью. Сжав тонкими побелевшими пальчиками ключицы, я задыхалась от горя. По щекам струились горькие слёзы отчаяния и бессилия. Мне понадобилось несколько минут, чтобы я сумела снова овладеть собой и продолжить: — И я сама пугаюсь той, кем становлюсь под влиянием разных твоих личин. Я себя не узнаю.