Едва я призналась себе в этом, как пропасть, уже начавшая было разрастаться между нами, остановила движение, а через неё перекинулся мост взаимопонимания прочнее Биврёста. Я чувствовала, что меня любят. Я ощущала, как безраздельно муж увлечён мной. Стоило ему вернуться в золотой чертог, как он был у моих ног, забывая обо всём, и мы проводили время вместе, предавались страстным порывам, лишь изредка вспоминая про ужин и сон, словно не виделись целую вечность. Эти чудесные месяцы были такими счастливыми, что я забывала прежние страдания и горести. В моменты крайней близости и высшего наслаждения мне казалось даже, что ради подобного непередаваемого счастья я могла пережить любые невзгоды снова, простить любую вину, подставить себя под удар, если придётся. Кто бы мог подумать, нужно было только подарить Локи столь вожделенную для него свободу действий, как он перестал замечать других. Его осознанным выбором стала только я. Ничего больше я не просила у судьбы для счастья.

Однако благополучие и спокойствие, как водится, длились недолго. Одним недобрым днём Один и Локи, привычно покинув Асгард, отправились странствовать в Мидгард и дальше, куда заведут ноги. Поначалу ничто не предвещало беды. Конечно, мне предстояла долгая разлука с любимым асом, но я не унывала. Это была возможность повидать родных и друзей, по которым я так скучала, а ещё встретить гостей на пороге своего нового дома, что в присутствии бога огня казалось невозможным, потому что Локи всё так же категорично не желал впускать в пламенные чертоги посторонних. Однако, освоившись в качестве госпожи и хозяйки, в его отсутствие я позволяла себе небольшие вольности. Прислуга поначалу роптала, но вскоре смирилась с подобными порядками. Я научилась у своего несгибаемого супруга быть упорной и добиваться желаемого.

Дни медленно проходили один за другим. В заботах и разъездах я поначалу не замечала времени, но даже самые любимые лица, в конце концов, утомили меня, а в сердце закралась необъяснимая тоска. Я волновалась, и день ото дня всё чаще вздрагивала от самых привычных тихих шорохов, коими всегда был полон многолюдный дворец. Мне казалось, грядёт нечто страшное, будто тучи сгущались надо мной, золотыми палатами и всем Асгардом. Оно было рядом и неустанно следило за мной, разливалось в воздухе, поглощая свет солнца, а я была не в состоянии противостоять наваждению. И в одну из одиноких тёмных ночей мне приснилась Гулльвейг. Мне никогда не доводилось видеть великаншу, я ничего о ней толком не знала, да и успела благополучно позабыть, но когда она явилась мне во мраке, я была в полной уверенности — передо мной ведьма Гулльвейг.

Локи называл её старухой, но в моём сне она предстала ещё сильной и высокой женщиной средних лет, растрепавшиеся волосы которой едва только тронула седина. Глаза колдуньи были широко распахнуты и сияли зловещим зелёным огнём, воспоминания о котором заставили меня похолодеть, но всё же не проснуться. Рот её был перекошен, словно великанша не до конца владела лицом или была немного не дружна со своей головой. Пальцы у неё были тонкие, костистые, с длинными темными когтями на концах, тянувшимися ко мне. Каждый из них был украшен золотым перстнем, но драгоценности казались слишком широкими и тяжёлыми для этих безобразных, не по возрасту сморщенных рук. Чем ближе они были ко мне, тем сильнее я цепенела от страха.

«Отдай то, что принадлежит мне, — требовала во сне женщина, вытягивая свои цепкие, противно изогнутые руки к моему лицу. — Тебе это не удержать, не защитить. Оно будет моим, тогда и ты, дочь бога света, падёшь передо мной на колени, и некому будет тебя защитить. Что-то собирается, грядёт, и это будет лишь первый шаг, который Асгард сделает в бесконечную тьму…» — голос её зловеще затих, а затем изумрудные околдовывающие глаза сверкнули совсем рядом с моим лицом, обезображенный рот попытался то ли укусить, то ли поглотить меня, и, задохнувшись от неуправляемого ужаса, я проснулась и закричала, не сразу отделив кошмар от реальности. Покои тут же наполнились стражей и обеспокоенными служанками, но я словно не видела и не слышала их, в моих ушах всё ещё звучал тихий, почти шипящий, холодящий кровь голос Гулльвейг. Наваждение было такой силы, что по телу бежали колкие мурашки испуга.

Не слушая ничьих уговоров, я нетерпеливо покидала постель и босая бежала в один из отдалённых укромных залов, где хранились диковинные вещицы бога огня, слишком хорошо ощущая, как сердце бешено бьётся в груди, норовя разорваться на тысячу частей. Едва дыша от волнения и отчаяния, я сбрасывала с полок древние реликвии в поиске чего-то, в существовании которого я даже не была уверена. Я просматривала всё подряд — рунические записи, деревянные фигурки, искусно вытканные на полотнах ткани картины — всё, что могло хоть как-то пролить свет на существование проклятой ведьмы, по неясным причинам преследовавшей меня в чертоге Локи. Она говорила со мной! Она знала, кто я такая, и знала несоизмеримо больше, будто ей было открыто неизбежное будущее. Словно я могла помешать ей в том, о чём знала только вездесущая колдунья. Взгляд лихорадочно бегал по угловатым символам, но я была так взволнована, что совершенно не понимала, о чем читаю.

Мне понадобилось несколько очень долгих минут, чтобы немного унять сердцебиение и вернуться на землю из мира своих страшных догадок. Только тогда я заметила позади двух самых верных подруг и служанок, ставших мне почти сёстрами. Узнавая госпожу всё лучше, наученные опытом девушки просто были рядом, ожидая, пока я сама заговорю с ними. И тогда их присутствие оказалось очень кстати. Вскоре Ида и Аста уже усердно помогали мне в поисках хоть одного упоминания о Гулльвейг. Но, кажется, это имя было проклято, а то и вовсе предано забвению. Уйма времени вплоть до рассвета была потрачена впустую. Нигде не находилось даже намёка на существование колдуньи.

К утру я утомилась и выронила ловко вырезанную деревянную дощечку, которую держала в руках. Сдавшись и прервавшись хотя бы на время, я медленно брела в сопровождении своей свиты в зал купален, чтобы взбодриться и привести себя в порядок, затем трапезничала, насильно заталкивая внутрь каждый кусочек, хотя мне совсем не хотелось есть — так бывало всегда, когда я сильно переживала или расстраивалась. Но я осознавала, что мне нужны силы и поесть, так или иначе, придётся. Я смотрела на алый перстень на пальце и вспоминала своего отчаянного возлюбленного, отчего мне становилось легче, хотя волнение закралось глубоко в душу, пронзив сердце ледяными когтями, и, кажется, больше не собиралось покидать своего убежища. Я боялась, что беда могла произойти с Локи или, что ещё хуже, этой бедой мог стать он сам, и даже присутствие Всеотца могло не сыграть своей роли. Но что же всё-таки связывало Гулльвейг с Асгардом? А с Локи? Чего, в конце концов, она требовала от меня?

При воспоминании о её околдовывающих глазах, страшной кривой улыбке и тощих скрюченных пальцах, мне стало нехорошо, и волна тошноты заставила кусок застрять в горле и пойти обратно. Таким образом, моя трапеза прервалась. Оставив Рагну за главную, я велела готовить мне колесницу. Ида и Аста неизменно сопровождали меня. Не найдя ответов во дворце бога огня, я намеревалась отправиться в чертоги Одина. И хотя голова у меня кружилась так, что перед глазами время от времени всё плыло, я была непоколебима. Рагна лишь неодобряюще покачала головой, провожая нас, но спорить не стала. Неглупая девушка уже давно смирилась с тем, что в моём случае это было совершенно бесполезное занятие.

Однако у судьбы в тот день были свои планы. Я торопливо шла, едва не бежала к главным дверям золотого чертога, когда навстречу мне почти что вывалился такой же взъерошенный и взволнованный стражник. Я узнала его: это был Эйнар — тот самый юноша, что первым из воинов заговорил со мной во дворце Локи. С тех пор, казалось, прошло так много времени, и мы стали очень дружны, насколько позволяло положение слуги и госпожи. Казалось, все важные поручения я могла доверить только ему одному. Я была несказанно рада видеть молодого человека: несколько невыносимо долгих дней назад я приказывала ему всё время оставаться начеку, каждый день обходить Асгард и доложить мне сразу же, как только Локи вернётся в страну богов. Едва сдержав судорожное желание броситься ему на шею от нетерпения, я медленно и чинно приблизилась к стражнику, в коем веке вспомнив, что я госпожа.