— Всеотец поддался влиянию ведьмы Гулльвейг, и я не смогла его остановить. Его рукой было брошено копьё, что поразило посланника ванов, и с этого началась война между двумя народами. Она была недолгой, но кровопролитной, а ведьма-великанша лишь гадко ухмылялась и продолжала сеять раздор вокруг себя. Прошло немало времени, прежде чем асам удалось изгнать Гулльвейг обратно на север и заключить мир с ванами. С тех пор закончился золотой век Асгарда, и никогда больше мы не были так беспечно счастливы, как до прихода колдуньи. Это позор для Одина и меня, для верховных богов и старших ванов, и никто не желает вспоминать об этом, потому что тогда впервые в наш светлый город пришло зло.

Послушай меня, Сигюн, послушай внимательно! Я не могу раскрыть тебе грядущее, но должна предостеречь: Гулльвейг не просто так говорит с тобой, раз её имя вернулось в Асгард, значит… — Фригг хотела сказать что-то ещё, но осеклась, и светлые ясные глаза её подёрнула мутная белая пелена. На несколько мгновений госпожа впала в забытьё, так и замерев с раскрытыми губами. Провидение не желало быть раскрытым. Вздохнув, я встревоженно глядела на неё. «Значит, вернётся и она сама…» — без труда догадывалась я, и тело бросало в холодный озноб. Мать асов закрыла глаза и обмякла — я поспешила поддержать её и бережно уложить среди подушек. Я слишком утомила провидицу, почти вынудила её сказать то, что она не могла и не должна была, и теперь ощущала себя виноватой.

Я покидала покои богини в крайне расстроенных чувствах. И хотя я узнала желанную правду, я всё же была к ней не до конца готова. Какое же отношение я могла иметь к могущественной колдунье, чем могла представлять интерес для неё? «Отдай то, что принадлежит мне! Тебе это не удержать, не защитить…» — всплыл в памяти жуткий злой голос. Неужели в моей власти было нечто, перечившее замыслам Гулльвейг? Страшная догадка заставила меня на несколько минут замереть на месте, поражённо раскрыв губы. Встряхнув волосами и немного придя в себя, я поспешила покинуть Вальхаллу и вернуться в пламенные чертоги.

Всеотец не обманул меня: не прошло и пары дней, как Локи вернулся в Асгард. Он явился под утро, осунувшийся, бледный и очень злой, как гласили вести, достигавшие моего слуха. Отчего-то бог огня миновал свои чертоги и направился прямиком в обитель Одина, ни на кого не смотря и ни с кем не разговаривая. Всю первую половину дня я не находила себе места от беспокойства. Моё злосчастное утро осложнялось ещё и тем, что с самого пробуждения я чувствовала себя просто отвратительно: голова кружилась, а в глазах темнело, и каждый раз при резкой смене положения в пространстве меня начинало мутить. Тем не менее, я поспешно одевалась, полная решимости броситься во дворец верховного аса, когда Рагна и предательница-Аста, словно сговорившись, поймали меня под руки на выходе из покоев и почти силой затащили обратно в постель.

Не помню, когда я в последний раз так злилась и досадовала. Я была настолько вне себя, что когда Ида тихонько проскользнула ко мне с ароматным отваром, я едва ли не залпом выпила его, лишь бы меня оставили в покое, не задумавшись даже, что могло скрываться на дне сосуда. Иде я так беззаветно доверяла… Усталость и слабость почти сразу же обрушились на моё тело, и я бессильно опустилась на подушки. Чувства притупились, гнев и волнение ушли. Три верные служанки сидели у моей постели и, ладно воркуя, уговаривали свою повелительницу не принимать необдуманных решений и встретить бога обмана в его чертоге, как и подобает госпоже. Конечно, они опоили меня, но, в конце концов, я сдалась. Нужно было признать, что бросить всё и бездумно нестись во дворец Одина было опрометчивым решением, особенно когда Локи не в духе. Мало ли, что им предстояло обсудить, и только взбалмошной молодой асиньи, позабывшей обо всяких приличиях и почти лишившейся рассудка, в Вальхалле и не хватало.

Я покачала головой, потёрла холодными кончиками пальцев виски. Да что же, право, происходило со мной? Ведь я всегда была такая спокойная, сдержанная, гордилась своим воспитанием и манерами, а теперь, казалось, любая случайная служанка в чертогах бога огня умнее и рассудительнее меня. Нехотя признавшись, что я немного не в себе, я сдалась во власть сообразительных служанок. К их чести надо заметить, что вели девушки себя очень внимательно, даже резкая в своих выражениях независимая Рагна (чем объяснялась её неожиданная перемена ко мне, я по-прежнему не понимала), об утреннем происшествии не напоминали и окружали меня заботой. Мне даже становилось неловко.

Спутницы не скрывали от меня никаких вестей, но сообщали их осторожно, облачёнными в бережно и скрупулёзно подобранные слова, и я с неожиданным даже для самой себя спокойствием приняла известие о том, что мой супруг несколько долгих дней находился в плену у великана Тьяцци, морившего его голодом и пытавшего холодом ледяных горных вершин. Я лишь подумала, что Локи никогда этого просто так не оставит, и горько придётся самонадеянному наглецу, посмевшему тягаться с каверзным асом.

Возможно, чувства мои всё ещё были притуплены зельем, сваренным Хельгой, но, выслушав прислужниц и некоторое время обдумав их слова, я вернулась к повседневным заботам золотых палат. Последняя весть, долетевшая до них, гласила, что бог обмана пирует вместе с асами и воинами Вальхаллы, и я вновь, скрепя сердце, дарила ему свободу, не пожелав ничем напомнить о себе. Правду сказать, я немного опасалась гнева темпераментного супруга, особенно после произошедшего, и надеялась, что весёлая шумная компания и хмельная брага немного смягчат и отвлекут его, прежде чем Локи вернётся в свои чертоги.

Однако к вечеру успокаивающий отвар выветрился из моего тела, и сердце снова начинало биться чаще. Помимо отсутствия мужа, была ещё одна мысль, которая занимала меня в последние дни. Я вспоминала и обдумывала рассказ Фригг, и чем больше времени я посвящала этому занятию, тем более тревожные чувства вызывало во мне её предостережение, оборвавшееся на полуслове. Впервые Гулльвейг явилась в Асгард, чтобы посеять печаль и раздор, стравить два прежде дружных народа и разжечь войну. И тогда ещё никакие чувства не связывали её с обитателями края богов. Выходит, она несла скорбь сама по себе, без каких-либо ясных мотивов и побуждений. И, несмотря на печальный исход, Локи явился к ней, более того, сделал колдунье одолжение. Теперь мне казалось, что какая-то тайная связь существует между ними двумя, и это не предвещало совершенно ничего хорошего. Вот почему я оказалась невольно связана с Гулльвейг — я встряла между ней и богом огня. Мысли мои снова и снова возвращались к Локи.

Я ждала его, прислушиваясь к каждому шороху. Казалось, весь дворец замер в схожем предвкушении, и повсюду было так тихо, что можно было слышать шёпот листьев, раскачивающихся на ветру. Любой скрип заставлял меня вздрогнуть, а сердце встрепенуться, а затем оборачивался горьким разочарованием, вновь и вновь перетекавшим в невыносимое ожидание. Локи явился поздно, когда я уже утратила всякую надежду увидеть тем вечером своего супруга. Я сидела в покоях, глядя на своё отражение и расплетая длинные косы. Волосы красивыми волнами спадали на плечи, и я впервые за долгое время показалась себе очень хорошенькой.

Конечно, я была немного бледна, а под глазами залегли синеватые тени, но игриво улыбаясь своему отражению, я опять становилась той Сигюн, что вышла в отцовский сад далёким-далёким вечером, чтобы столкнуться со своей судьбой лицом к лицу. Пригладив волосы, я переоделась в длинное просторное платье для сна, перехватила его пояском под грудью. Его мне преподнёс Дьярви, когда мне было особенно грустно и одиноко в пламенных чертогах. Чуткий портной всегда знал, когда стоит напомнить о себе, и его золотые руки действительно из раза в раз могли сотворить улыбку на моём лице. Жаль, Локи ещё не видел этой полупрозрачной, тонко расшитой красоты, я представляла, как загорелись бы его лукавые глаза…