Он лишь пожал плечами, но Лен хотел добиться ответа. Ведь Димитрий был единственным, кто не поддался ненависти, что накручивал глашатай.

— Скажи, ты ве’гишь, что все, что он сказал — было пг’авдой? — Настойчиво повторил Лен.

— Какая разница, правда или неправда? Во что верить положено в то и верю. Так живется спокойней. А ты случаем не из Шира?

— Нет, я жил в ба’гонстве Батто’ги. — Соврал Лен.

— Да, слышал о ней. Дура баба, хоть и благородная. Бабе вообще править нельзя! Надо было ей раньше на поклон к Герцогу идти, глядишь и жива была бы…

Но Лен не поддержал разговор. В Рейкланде жило не так много людей, чтобы можно было оставить женщин слоняться без работы. Напротив, сложилась довольно забавная картина, из-за большего количества свободного времени, женщин в школе было куда, чем мужчин, как следствие они быстрее становились грамотными и как следствие, женщины все чаще и чаще занимали чиновничьи должности, к немалому ворчанию мужского пола. Впрочем, Лена это совершенно не тревожило. Тот, кто может работать — должен работать, прикладывая все силы ради светлого будущего. Лишь труд делает человека — человеком и двигает прогресс вперед. Если бы женщинам было по силам работать в шахтах — он их бы и в шахты загнал. Но увы, далеко не всюду они могли хорошо показать себя… Если же им по силу заполнять бумаги — лучше пусть это делают они, чем тот, кто мог бы заниматься более тяжелым трудом. От каждого, как говорится, по способностям.

— Как протекает работа? — Поняв, что Лену это не интересно, Димитрий тут же сменил тему.

— Па’га дней и можно будет испытать. Доб’говольцы только нужны будут.

— Ну, на такое дело целая очередь добровольцев выстроиться, ха-ха. Благостно знать, что уже заканчиваешь, томко ты это… Знай. Ты унизил нашего гостя, он того не простит. Я прикрою тебе перед надсмотрщиком, он мужик понимающий, если ты будешь полезным — он не станет от тебя избавляться. Но если из твоей затеи ничего не выйдет, то не обессудь. Я предупреждал тебя не создавать проблем.

Лен лишь улыбнулся. Димитрий еще не знал, какие проблемы он собирался создать всем им.

Спустя три дня, плотно закрытый крышкой котел, свирепо бурлил.

Пар шел через медную трубку, опускался в медную емкость, после чего, оставив дрянные, летучие масла — шел дальше. По извилистым медным внутренностям, сквозь ящик, полный ледяной водой — пока каплями не стекал в подставленную кружку.

Димитрий ловко поменял кружку на пустую, не позволив ни капли напитка пропасть даром, и приложился к самогону.

— Очень крепкий, но чистый. — Выдал свой вердикт он.

— Можно попробовать? — Попросил один из крестьян. Кружка быстро пошла по рукам.

— Это можно пить для удовольствия, а не просто чтобы забыться. — Удовлетворенно прокряхтел один.

По всему подвалу разнеслись призыва отметить. Никто даже не хотел ждать, чтобы дать напитку отстояться.

— Неплохо, неплохо. Томко раньше с этой браги три литра получалось, а теперь и литра нет. — Огорчил всех Димитрий.

Лен мог бы указать на то, что теперь его можно разбавлять, делать на основе напитки. Но тогда его победа была бы неполной.

Перед ним стоит еще одна задача. Масштабировать выпуск браги.

Он даже вполне представлял, как это сделать, ведь лично посещал целлюлозный завод. Вот только… Для него это закрытый путь. Он не сможет собрать паровую машину, даже зная, как она устроена.

Однако, у него было еще кое-что. Знание.

Знание того, что гнать брагу можно было из чего угодно, главное, это что-то должно быть сладковатым. Лорд называл это углеводами, но причем тут вода и уголь, Лен так и не понял. Однако зато он знал, где этой штуки вполне прилично. В проклятом трубочнике, что заполонил всю округу! Конечно, чтобы с него получилась брага, придется постараться, однако она должна была получиться, он уверен.

— То есть, мы в самом деле сможем пить… это? — Недоверчиво спросил один из крестьян, не веря своему счастью. Что ж, даже после лишь одного глотка той бурды, что они пили раньше — Лен вполне понимал его радость.

— Как бы надсмотрщик к руке не прибрал, если узнает… — Обеспокоился другой. В его голосе звучала враждебность и готовность костьми лечь ради райского источника.

В голове Лена словно зажглась искра. Вот оно.

С первого дня, как он понял, где оказался — его грызла неуверенность.

Жизнь обычного крестьянина тяжела. Даже если лорд не лютует с оброком, все равно ему приходится очень много работать, всегда держать в уме риски.

Крестьянская семья — не так уж сильно отличалась от ремесленников. Община во главе старосты решала, какие излишки продавать, сколько оставить на посевную, лорд очень редко вмешивался в такие дела. Те, кто пытался воровать у общины — получали затрещину у самой общины, ведь все понимали — что выжить в этом мире можно лишь сообща. Кто прикроет твою спину, если нападут гоблины? Кто отправится вместе с тобой искать пропавшего ребенка? Крестьяне привыкли брать ответственность за свою жизнь даже в большей степени, чем наемники. Напротив, наемниками зачастую были те, кто бежали от ответственности перед своей общиной, перед своей семьей.

Эти же «крестьяне»… Совершенно не походили на своих собратьев по рабочему классу. Слишком привыкли вредить общине, ради крошечного кусочка себе. Они готовы были не просто попытаться зарезать чужую курицу ради мяса, они были готовы умереть в этой попытке и сами. Ведь жить им было настолько противно, что они сознательно топили свою жизнь в алкоголе.

Они не видели ценности в своей жизни, и тем более не видели ее в чужой. Взаимопомощь? Пустой звук. Лен был уверен, если на деревню нападут гоблины, каждый спрячется в своем бараке, а не попытается совместно дать отпор.

Таким людям невозможно дать свободу, они не понимают, что это. Напротив, дать ее им насильно — обернется катастрофой. Слишком уж они привыкли паразитировать, оставь им запас на посевную, они перегонят его на брагу и умрут с голода. Привыкли, что лорд позаботится о них и не даст им умереть. Оставить все как есть, лишь сменив руководство… И они начнут подтачивать и его.

Но почему так происходило?

У этих людей не было ничего. Они получали еду, что валилась на них практически просто так, потому что надсмотрщик провернул мошенническую схему. Все, что им было нужно — это не поднимать голову и молчать. Им не платили деньги, поэтому они не могли накопить и что-то поменять в своей жизни. Единственная их валюта — это алкоголь. Единственная радость — бессмысленная гордость за успехи Герцогства, ведь своих успехов у них не было. Бессмысленная ненависть ко всем вокруг, ведь на самом деле теми, кого они в глубине души ненавидели — были они сами.

Он нашел ответ на вопрос, что мучил его почти с первого дня — «как заставить их бороться»? Ведь у них нечего отнять, им не за что было бороться. Ответ оказался прост. Надо сделать жизнь людей лучше. Только так, когда у них появится то, что можно отнять — они начнут за это бороться. Нет ни малейшего смысла рассказывать им, что работник может жить в тепле и сытости. Им надо это показать.

Пусть даже первый шаг — это все лишь приличное пойло, что не пахнет клопами.

Месяц пролетел незаметно. Деревню засыпало снегом. Каждый день Лен старался провести на благо общины, залатал щели в бараке, срубил неопрятные стебли травы, что выглядывали из-под снега. Прочищал тропинки и дорожки, чтобы по ним можно было легко пройти. Разумеется, он не делал это просто так. Его цель была не обслуживать погрязших в лености людей, а заразить их своим примером. Показать, что может быть лучше. Грубым словом, матом, упреками, угрозами, спорами, пари и добрым словом — постепенно он добился того, что все больше людей выходили с ним заниматься полезными делами.

Вскоре каждую субботу он выводил на морозные улицы почти половину деревни. Конечно, не всем это пришлось по вкусу, но видя улучшения вокруг, эти люди могли лишь ворчать и напиваться.