— Но что потом?

— У нас еще есть время! — вмешался главный. — Сигналы во все города, обращать всех в веру и уводить прочь! Пусть молятся Корэллосу, добавляют нам сил, а когда мы убьем Зовущего, то явимся им и предложим выбор! Кто согласится — станет служителем Корэллоса, кто не согласится — укрепит веру него, своей кровью и телом! Мы устраним угрозу, возьмем силу и скроемся, выждем!

Трезубец тебе в дышло, подумал Бранд зло, как трусливое бегство, так сразу хорошие планы. На крови жертв и вере вполне могли создать барьер, который скрыл бы всю трещину с главным храмом. Отсидеться несколько лет и потом выйти осторожно, повторить захват. Вряд ли стоило ли волноваться о том, что будет после смерти, но Бранд все же волновался.

Ведь никто не гарантировал, что его план удастся.

— Рискованно выдавать им положение главного храма, — небрежно заметил Ролло.

— Верно! Соберем всех там, где Зовущий впервые явил себя, под водоворотами!

Что-то не то Ролло сказал, но хотя бы дал понять, что раскусил их трусливую натуру. Еще несколько распоряжений, уточнение деталей и заседание закончилось приказом быстро собираться и выступать. Вопреки словам Ролло, жрецы все же решили не спускаться, а отправиться телепортом.

— Новилла, — окликнул Ролло главный жрец, когда остальные уже поплыли прочь. — Задержись.

Долгая пауза. Ролло не подавал знаков, да они и не требовались. Бранд мысленно напрягся, прикидывая варианты, удар в потолок, обрушение, отвлечение жреца на себя, пока Ролло ему воткнет меч в горло. Смена статуса, списать жреца в нынешний облик Бранда, заявить об «искуплении кровью».

— Ты поддержала мой план, но он слишком рискованный.

— Я пойду первой, — склонила голову Ролло, слегка пристукнул зубами. — Разумеется, сразу после тех, кому суждено будет принести себя в жертву.

Ведь она бормотала «бесполезны», так что по типажу вроде все сходилось, включая извращения в метании икры. Но Бранд не спешил расслабляться, вдруг жрец что-то да заподозрил? Их, конечно, проверили, но мало ли.

— Да, малая жертва ради большого дела, — ответил главный. — Как считаешь, не стоит ли обработать одержимых?

— Наша цель — показать свой страх и отчаяние. Любое воздействие и Зовущий насторожится.

— Да, ты права, ты права, — покивал главный. — Но что, если твой удар не удастся?

— Я вспорю себя ножом! — выплеск свирепой ярости, рука на пояс, к ножу. — Пусть захлебнется в моей крови! Лучше так, чем… служить кому-то, кроме нашего повелителя.

Главный жрец еще покивал одобрительно, благословил на прощание и приказал готовиться к отправке. Трусы, подумал Бранд, все трусы, сверху донизу, и главный такой же. Убедился, что будет кому его прикрыть и обрадовался. Странно даже, что Ролло сумел частично пропихнуть свои идеи, но он, похоже, тоже сыграл на трусости. На том, что убить Проклятого не так страшно и опасно, как бегать потом от него.

— Отбери служителей! — властно взмахнул рукой Ролло, обращаясь к Бранду.

Игра на публику, для свидетелей-культистов.

— Не самых могучих, не самых лучших, но способных спуститься в глубины!

И в их числе будут сухопутные герои. Намекнуть про глубины, пусть Волна сдерживает воды.

— Вы! — рука Ролло ткнула в свидетелей. — Пойдете со мной!

Как будущие жертвы.

— Молчите о том, что услышали только что! Не дай Корэллос, Зовущий узнает о наших замыслах!

Ах вот оно что, подумал Бранд, изображая поклон. Наглость, достигшая вершины, но, пожалуй, только так и следовало сражаться, когда с двух сторон находились враги сильнее их самих. Нанести удар от имени жрецов, сообщить Проклятому об их планах, чтобы как следует порубали друг друга, а самим отлежаться в сторонке, добить оставшихся.

— Полная готовностью к бою! Лучшее оружие, лучшие зелья, артефакты, самые отборные молитвы!

Хотя бы с планом действий все ясно, думал Бранд, устремляясь коридорами туда, где держали «одержимых». Он еще и сам не знал, где их держат, но самоуверенный вид и наглые вопросы, плюс Особенность, в общем, здесь все было привычно.

Как и в сражении с врагами сильнее героев, пускай и не с такой толпой.

26 день 3 месяца 880 года, Королевский Лес, Алавия

«Молот Справедливости» разбился о «Щит Любви», и Марена вздохнула. На мгновение она ожидала повторения событий с Соблазнителем, настолько сильная любовь воссияла в Амали и окружающих ее эльфах. Ожидала и выпрямилась, встала твердо, зная, что не бывает справедливости и возмездия без жертв. Начала мысленно прощаться с Гатаром и Ираниэль, но звезда любви вдруг умерила свое сияние.

— Нападение на правителя в его же собственном доме не приветствуется нигде, — певуче произнесла Амали, изображая легкую, дипломатическую улыбку.

— Если правитель совершал преступления…

— И за спинами нападающих находится два десятка героев, — подхватила королева Алавии. — Но я не вижу здесь ни того, ни другого.

Марена замерла, взвешивая слова и поступки. Претензии подданных? Это было делом королевы, пока она сама не обратилась за помощью к другим властителям. Более того, теперь, когда в ней сияла такая любовь, можно было не сомневаться, что подданные ничего ей не скажут. Воздействие на разумы, но Амали не поддалась влиянию момента и дальше будет сдерживаться, скроет все.

Истребление живых?

Кто-то даже сказал бы, что не живых, а дриад. Марена знала, что не найдет поддержки в этом вопросе, как не находила его и раньше, когда предлагала дочерям леса убежище в Стордоре. Никто не любил дриад, и они отвечали взаимностью, и эта длинная река крови и смертей тянулась в прошлое, начиналась с зари времен. Оставалось только воздействие на Миона Три Стрелы, но что-то подсказывало Марене, что королева Амали не лжет и тот сам умолял на коленях о любви.

Преступления, но не такие, чтобы всколыхнулся весь Мойн.

Воздействия, но не такие, чтобы мстить за Миона снова собрались два десятка героев.

— Покиньте Алавию мирно, — произнесла Амали, поводя рукой, — не доводя до лишней крови.

Астарха Шип и Нимрод, Носатик! Верный древон уж точно ничем не провинился, но Марена не сомневалась, реши она настаивать и Носатику не жить. Олесса и сама была не слаба, и в свите ее хватало высокоуровневых, но стала бы она ввязываться в войну? Стоило ли вообще устраивать войну после всего случившегося?

В то же время отступить означало сбежать от собственной клятвы, не так ли? Никто не осудил бы ее, никто, кроме нее самой и этого было достаточно. Пожаловаться деду? Но что, мало ему было проблем с жрецами Адрофита, чтобы теперь связываться еще и со злой королевой любви, ибо Амали теперь стала воистину достойна своего титула из песни Минта.

— Когда эльфы Алавии пытались убить Минта Вольдорса на землях Империи, это какая кровь была? — вдруг спросила Олесса. — Лишняя? Или нужная?

— Это были дела между мной и моим мужем!

— Бывшим мужем, — с холодной улыбкой заметила Олесса. — Без разрешения, без предупреждения, высокоуровневые убийцы бегали по моей империи, желая убить барда Вольдорса. Попутно они портили жизнь моим подданным и угрожали жизни Бранда Алмазного Кулака.

Амали лишь фыркнула в ответ. Ноздри ее раздувались, словно у зверя, решившего напасть, и Марена ощутила, что слова императрицы попали в больную точку. История с Адрофитом, стало быть, не закончилась, и Амали привечала его жрецов, а также пыталась задурманить разум Ираниэль.

— Нападение на подданных правителя в их же домах не приветствуется нигде, — вернула Амали ее же собственные слова императрица Олесса. — Разве что, между нами, война и вот тогда точно прольется много лишней крови, не так ли?

— Да вы издеваетесь!

— Констатирую факты, — улыбка Олессы выглядела тоже хищной, словно она собиралась напасть в ответ.

Две влюбленные женщины, бьющиеся за свое счастье — страшное дело, подумала Марена, чуть прикрывая руками живот. На нее снова накатывала волна слабости и тошноты, слишком уж много вокруг было любви. Приторной, сладкой, лживой и ненастоящей любви, замешанной на подлинной ненависти.