В доме царит абсолютная тишина. Я иду к лестнице, ступая осторожно, чтобы не скрипеть, не желая никого будить. Особенно Габриэля, который заслужил хороший сон после того, чего я ему стоила, и мне удается добраться до кухни и задней двери никого не разбудив, и не насторожив.

На улице теплая безоблачная ночь, прекрасная ночь, достаточно далеко от города, чтобы я могла видеть звездный полог над головой. Несмотря на тепло, меня пробирает дрожь, но я продолжаю идти вперед и быстро выхожу на площадку у бассейна.

Нет лучшего момента, чем этот, — одна, ночью, без ничего, кроме тихого гула темноты вокруг меня и моих собственных мыслей. Эти мысли — не лучшая компания, но я снова и снова сосредотачиваюсь на одном, я могу это сделать.

А если я могу это сделать, то, что еще возможно?

Я никогда раньше не думала о том, чтобы купаться ночью, но это удивительно спокойно. Лунный свет отражается от темной, неподвижной воды в бассейне, домик у бассейна — тень в дальнем конце, шезлонги — аккуратные силуэты рядом. Я подхожу к одному из них и делаю глубокий вдох.

Я в полном одиночестве. Никто не шевелится, ни в главном доме, ни в коттедже в полумиле от поместья, где мирно спят Агнес и Альдо. Я могу это сделать.

Я тянусь к подолу своей толстовки и стягиваю ее через голову.

ГАБРИЭЛЬ

Без Беллы кровать кажется пустой. Я думал, что буду засыпать быстро и легко, не беспокоясь о том, насколько близко я к ней нахожусь, чтобы вдруг не перевернуться, коснувшись ее посреди ночи и случайно напугать. Я думал, что одного факта, что вся моя кровать снова будет моей, будет достаточно, чтобы погрузиться в глубокий, спокойный сон, упасть посередине, раскинуться и снова радоваться собственному пространству.

Вместо этого я долго лежу без сна, скучая по ней.

Агнес сегодня постирала и поменяла постельное белье, и простыни пахнут порошком и крахмалом, а не теплым, мягким запахом кожи Беллы. Я не понимал, что вообще замечал в ней это все ночью, хотя так старался не замечать, но теперь понял, что бесполезно. Я замечал все: как она всегда быстро забиралась под одеяло, как немного извивалась, прежде чем устроиться поудобнее, как тихонько мурлыкала под своим дыханием, прежде чем заснуть.

Замечал вещи, которые я не должен был замечать. На которые я не имею права. То, о чем я вообще не должен думать, потому что это было лишь временным решением. Я не должен хотеть, чтобы Белла вернулась в мою постель, потому что это означает, что ей снова снятся кошмары. Ее безопасное пребывание в собственной комнате означает, что с ней все в порядке.

Все так, как должно быть.

Но я все еще не могу заснуть. Я беспокойный, возбужденный, полутвердый, и я лениво тянусь вниз и снова настраиваю себя, стараясь не думать о Белле в спортзале. Я мог бы подрочить и надеяться, что это расслабит меня настолько, что я смогу уснуть, но все, что я сделаю, это буду представлять ее, пока кончаю.

А это совсем не поможет.

Разочарованный, я резко выдыхаю, откидываю одеяло и встаю. Я натягиваю пару тренировочных штанов поверх трусов-боксеров и провожу рукой по волосам. Тихо выхожу в коридор, стараясь не шуметь, когда спускаюсь вниз.

Я даже не знаю, куда иду. У меня уже давно не было такой бессонницы, которая заставляет меня бродить по дому по ночам, но я обнаруживаю, что направляюсь на кухню. Стакан воды и поздний ночной перекус звучат неплохо. У Агнес обычно есть фрукты, сыр и тому подобные вещи в холодильнике, и я открываю его, заглядывая в поисках чего-нибудь съестного. Думая, чем вообще заняться.

Снаружи загорается свет — один из световых индикаторов движения, и я замираю, наполовину высунувшись из холодильника с куском сыра в руке. Медленно закрываю дверь и иду к большому окну в дальнем конце кухни, пульс бьется в горле.

Снаружи кто-то есть?

Я не ставлю в доме ночную охрану. И никогда не ставил. У меня отличная сигнализация, и мне никогда не угрожали так, чтобы я почувствовал необходимость в охране. Джио бывает рядом днем, но я, конечно, не жду, что он будет работать двадцать четыре часа.

И тут я вижу фигуру, движущуюся по лужайке.

Я мгновенно напрягаюсь, думая о Братве, о возможной угрозе для Беллы, о той угрозе, которую я, возможно, позволил приблизить к своей семье, привезя ее сюда. Я прокручивал это в голове десятки раз, каждый раз приходя к выводу, что все не так страшно, что я все равно был прав, наняв ее, что она должна остаться, и я не могу с чистой совестью отправить ее домой. Но каждый мой нерв находится в состоянии повышенной готовности, до того момента, когда я вижу, как к ограде вокруг бассейна приближается фигура, и там загорается свет.

Это женская фигура. Я очень хорошо ее знаю, потому что думал о ней чаще, чем хотел бы признаться.

Белла по какой-то причине гуляет у бассейна в полночь.

Глубоко вздохнув, я иду к задней двери. Я говорю себе, что иду проведать ее, потому что беспокоюсь о ее безопасности. Потому что она призналась, что ходит к психиатру и что у нее посттравматическое стрессовое расстройство и панические атаки. Я не знаю, как прошел ее сегодняшний прием. Я не знаю, может, она достигла какого-то предела, о котором мне не сказала.

Я говорю себе, что это не имеет никакого отношения к возможности того, что на самом деле все в порядке и что Белла может быть в бассейне ночью, в купальнике.

Но мой пульс снова учащается, сильно бьется в горле при одной только мысли об этом.

Я тихо пересекаю двор и подхожу к внешней ограде вокруг бассейна. Мне требуется мгновение, чтобы увидеть, где она стоит, вокруг бассейна горит всего несколько фонарей, но, когда я это делаю, мне кажется, что на мгновение у меня перехватывает дыхание.

Белла стягивает через голову толстовку и бросает ее на шезлонг, и мой член мгновенно твердеет при виде ее в одних джинсах и бикини. Черная ткань облегает ее полные груди, приподнимая их, ее грудь, руки и плоский, подтянутый живот обнажены, и я вижу, как напрягаются мышцы на ее животе, когда она снимает футболку.

Когда я шел сюда, у меня не было ни малейшей эрекции, но мой член вдруг стал болезненно твердым, натягивая переднюю часть треников.

Ее рука тянется к пуговице джинсов, и мне приходится стиснуть зубы, чтобы подавить стон.

Она чертовски великолепна. Такая же красивая, как я себе представлял, и даже лучше. Ее густые каштановые волосы собраны на голове, оставляя изгиб гладкой шеи обнаженным, вплоть до острой линии ключиц. Когда она спускает джинсы с бедер, обнажая под ними лишь нижнюю часть бикини, мой член опасно пульсирует.

Ее ноги длинные и мускулистые от бега, и, когда она изящно выходит из груды джинсов, моя рука сгибается рядом с боком, так и норовя обхватить мой ноющий член. Я не успею подняться наверх, как мне придется снять с себя одежду. Возможно, я даже не успею вернуться в дом. Я не испытывал такого болезненного возбуждения, боже, я не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь был таким твердым. У меня кружится голова от желания, и я хочу ее так сильно, что это причиняет боль.

Ни одна из моих фантазий о том, как она может выглядеть в столь скудной одежде, не могла и близко подойти к реальности того, насколько она великолепна.

Только когда она отходит от шезлонга в сторону воды, я вспоминаю, что делаю. Мне нужно вернуться в этот чертов дом.

Меня захлестывает чувство вины, потому что я делаю именно то, чего боится Белла. Стою и смотрю на нее, наблюдаю за ней, когда она беззащитна и уязвима. Я понятия не имею, что она делает здесь ночью в купальнике у бассейна, но у меня есть слабая догадка, и если в ней что-то есть, то самое дерьмовое, что я могу делать, это стоять здесь и глазеть на нее, фантазируя о ней.

Вожделеть ее.

Моя грудь болит, боль в ней воюет с пульсирующей болью в моем члене, и все, о чем я могу думать, это о том, что мне нужно уйти. Мне нужно вернуться в дом. Но я не могу перестать смотреть на нее. Она самая великолепная из всех, кого я когда-либо видел. Какая-то часть меня думает, что я сплю, что все это не реально. Что я не могу видеть то, что столько раз с чувством вины представлял себе, и что это превосходит все мои фантазии.