Сжав челюсти, я делаю шаг назад. Моя нога поскальзывается на гравии, и я вздрагиваю, надеясь, что Белла не услышала этого. Но я вижу, как она вздрагивает, застывает на месте у края бассейна и медленно поворачивается. Ее глаза расширяются, когда она видит меня, ее губы слегка раздвигаются, и я знаю, что она будет в ярости. Обижена. Испугана.

Она имеет на это полное право.

— Прости, — быстро говорю я. — Я заметил движение внутри дома и забеспокоился. Я вышел проверить и убедиться, что на территории нет никого, кого не должно быть. Я возвращаюсь в дом. — Слова вылетают быстро, тесня друг друга, и я надеюсь, что она не заметит моего возбуждения, и я достаточно далеко в тени, чтобы она не смогла этого заметить.

Белла похожа на оленя, попавшего в свет фар. Ее руки обхватывают себя, и я вижу, как она снова вздрагивает, словно осознает, что на ней только купальник.

— Я пойду обратно, — быстро повторяю я, начиная поворачиваться, и тут слышу ее голос позади себя.

— Подожди!

Ее голос звучит немного дрожаще, неуверенно. Я слышу колебания в каждом слове, когда она снова начинает говорить.

— Я просто хотела искупаться. Когда была уверена, что меня никто не увидит…

И ты увидел. Ты испортил то, что она пыталась сделать для себя. Отличная работа.

— Но… ты не хочешь присоединиться ко мне? — Ее голос прорывается сквозь мою мысленную канитель, и я приостанавливаюсь, размышляя, правильно ли я ее услышал. — Это довольно весело, быть здесь ночью.

Я знаю, что принять ее предложение — плохая идея. Худшая из идей. Мне и так тяжело напоминать себе о профессиональной дистанции, которую я должен соблюдать, о том, как я должен поддерживать границы, которые я для себя установил, когда мы находимся в доме и рядом есть другие люди. Когда я делаю самые простые вещи рядом с ней. Когда мы в спортзале. Когда она спит в моей кровати. Все случаи, когда другие люди находятся на расстоянии этажа или двух, когда мы одни, но не совсем одни.

Это самое изолированное время, когда мы вдвоем. И я знаю, что идти с ней купаться в темноте, когда между нами так мало одежды в тихой интимной обстановке ночи, — это рецепт катастрофы.

И все же я заставил себя повернуть обратно к воротам.

— У меня есть пара шорт в домике у бассейна, — говорю я, закрывая за собой ворота и защелкивая их. — Я просто пойду и переоденусь.

Белла кивает, покусывая нижнюю губу, когда опускается на край бассейна, свесив ноги в воду, а затем полностью отталкивается от нее.

Мой пульс учащается еще больше и бьется в горле. Я должен вернуться в дом. Я должен сказать ей…

Я понятия не имею, что я должен ей сказать. Но сейчас все, о чем я могу думать, это то, что она в бассейне, полуголая и мокрая, и я хочу знать, каково ей под моими руками. Подо мной.

Мой член снова запульсировал, и я стиснул зубы, шагая к домику у бассейна. Я знаю, что должен уйти, и одновременно хочу сделать это. Это то же самое, что гонять на Феррари по задворкам, или тот импровизированный ужин, тот мужчина, которым я был раньше, с радостью бы согласился на поздний ночной заплыв с великолепной женщиной. Именно такие вещи я любил когда-то.

Я снова ощущаю эту тягу, потребность вспомнить, как это было, когда захожу в домик у бассейна, сбрасываю одежду в кучу и тянусь к ящику за шортами. Мой член все еще упрямо твердый, и я тянусь вниз, сжимая пальцами его основание, призывая его размягчиться. Я не могу выйти и присоединиться к ней в бассейне в таком виде, это точно.

Этой мысли, мысли о том, что я могу упустить возможность провести с ней время из-за своего упрямого возбуждения, достаточно, чтобы немного успокоить меня. Достаточно, чтобы я взял себя в руки, по крайней мере, образно говоря, чтобы я мог надеть шорты и пойти в бассейн.

Белла стоит в воде по плечи, ее каштановые волосы темными волнами рассыпаются по воде.

— Тепло, — говорит она, проводя руками по поверхности. — Очень приятно. Как в ванной.

Мысль о Белле в ванне, как провод под напряжением, и мне приходится сделать глубокий вдох, успокаивая себя. Напоминая себе, что мне нужно сдерживать свое желание. Она не моя. И никогда не будет, ни в каком смысле. И она заслуживает гораздо большего, чем то, что я могу ей предложить.

Я опускаюсь в воду и сразу понимаю, что она права. Она теплая, почти успокаивающая, и я выдыхаю.

— Честно говоря, не помню, когда я в последний раз приходил сюда и плавал, — признаюсь я, и Белла смеется.

— Правда? В собственном бассейне?

Я пожимаю плечами.

— Наверное, я просто не находил времени. Я всегда планирую, что делать с детьми по выходным, ты же знаешь. Я стараюсь их развлекать, чтобы они чувствовали себя особенными, как будто я всегда думаю о том, что мы можем сделать все вместе. Но, возможно, мне стоит больше думать о том, чем мы можем заняться здесь. Например, просто посидеть у бассейна.

Белла улыбается.

— Наверное, им это понравится. Кстати, это одна из тех вещей, которые мне в тебе больше всего нравятся, — добавляет она. — То, как сильно ты о них заботишься.

Я задерживаю дыхание, когда ее взгляд ловит мой, и признание погружается глубже, чем она думает. Я говорю себе, что это всего лишь случайное замечание, фигура речи, но то, как она это сказала, остается со мной, отдаваясь эхом в моих ушах. Одна из тех вещей, которые мне больше всего в тебе нравятся.

Я хочу спросить ее, что еще ей нравится во мне. Что еще есть в этом списке. Но вместо этого я слышу, как спрашиваю что-то другое.

— Я бы подумал, что ты захочешь, чтобы я ушел. Застать тебя здесь в таком виде… — Я делаю движение в ее сторону, не зная, как описать ее в этот момент. — В купальнике, — неловко заканчиваю я. Между нами как минимум два расстояния, и я считаю каждый сантиметр, потому что мне так хочется быть ближе к ней. Я с болью осознаю, что если один из нас хоть немного придвинется к другому, то я смогу наконец дотронуться до нее. — Я не хотел на тебя пялиться, — добавляю я, чувствуя необходимость как-то извиниться. Чтобы она знала, что я не хотел на нее глазеть, и что я понимаю, как она себя чувствует из-за этого.

— Я знаю. — Белла сглатывает, и я вижу движение в ее длинном, изящном горле.

— Почему ты пришла сюда? — Это вопрос, который я не уверен, что имею право задавать. Я знаю, что она не решалась рассказать мне вообще ничего, больше, чем мне было необходимо знать, имея ее под своей крышей. Но в то же время она рассказала мне часть того, что произошло. Она видела, как я заступаюсь за нее перед ее отцом. Она спала в моей постели.

И я хочу знать о ней больше. Я хочу знать, о чем она думает, что чувствует, чтобы я мог помочь ей, в какой бы форме это ни происходило.

Белла закусывает губу и снова проводит руками по воде.

— Мой психиатр посоветовала мне это, — наконец говорит она. — Она думает, что я должна попробовать что-то подобное, когда останусь одна. Она предположила, что, возможно, это подтолкнет меня к большему прогрессу.

Я поморщился.

— А потом я все испортил, застав тебя здесь.

Она смеется, и это меня удивляет. Это последняя реакция, которую я мог ожидать на такое заявление.

— Нет, если что, я думаю, это уже прогресс, верно? Впервые я выхожу из своей спальни в таком маленьком количестве одежды с тех пор, как… с тех пор как… и в итоге разделяю ночное купание с таким же плохо одетым мужчиной. — Она снова смеется. — Он не проявляет ко мне никакого интереса, но, возможно, именно поэтому это срабатывает.

Кровь шумит в ушах, и мне приходится заставлять себя думать здраво, стараться реагировать бесстрастно. Так, как я должен реагировать, учитывая тот факт, что Белла почему-то считает, что она мне совершенно неинтересна. Но я явно задерживаюсь на секунду, чтобы сгладить свое выражение и скрыть, о чем я думаю, потому что вижу, как меняется выражение ее лица.

Между ее бровями появляется небольшая линия.

— Ты не хочешь, да? — Тихо спрашивает она, ее голос внезапно становится хриплым, густым. — Ты сказал, что тебя не интересует ничего романтического, ни с кем.