С нее я и начала. Даже петь не понадобилось. Так, мурлыкала под нос мелодию, которая сама сворачивалась тонкой дымной змейкой на дно колбы, искрилась розоватым и золотым, а после улеглась в бусину.

Следом я взялась за Вирху. Ее называли чудом звука, хотя вопреки музыкальной магии, это опасное боевое заклинание, способное убивать мелодией. Хотя что там мелодией, с такой бусиной выдохом можно будет убивать.

Сделать Сомнис за сутки мне вряд ли удастся, но можно набрать ингредиентов и подготовить их на завтра, а самой взяться за Вешвал — заклятье вечного служения. Готовить его тяжелее прочих, но оно надежно и эффективно. На создание его аналога мне, при всем таланте, не хватало опыта. Я все еще мало знала об этом мире.

— Может, потому что все это время провела в лаборатории?

Спросила по привычке свою драконицу и тут же устыдилась. Я настолько одинока, что буквально разговариваю сама с собой.

— А ты хотела бы провести жизнь иначе? — раздавшийся рядом голос заставил меня подскочить.

Резко обернулась.

Рядом стояла Милене и, кажется, проверяла травы, которые я собирала для Вешвала.

— Наставница? — голос у меня позорно дрогнул. — Как вы здесь оказались?

После того случая с поджогом мы ни разу не виделись. И я все еще не была готова к разговору с Милене.

Слишком больно по мне ударило предательство. Хотя какое предательство… В верности она мне не клялась.

— Через дверь зашла, — Милене безэмоционально пожала плечами.

Она всегда была такой, но мне показалось ее тоже беспокоил наш разлад.

Поколебавшись, медленно отодвинула к ней половину ингредиентов:

— Вешвал делаю. Поможешь?

Та с облегчением кивнула, и мы взялись собирать первый вар в четыре руки. Впервые за последний месяц меня накрыло покоем и уютной тишью. Мы часто с Милене работали вместе, хотя разговаривали очень редко. Мы с ней, как монахи из притчи про обет молчания. Необщительные.

— Ты простила Анвара? — голос Милене буквально вырвал меня из рабочего настроя.

— Нет.

Не то чтобы не простила, просто вся эта кутерьма больше не имела для меня значения. А Анвар пусть уж как-нибудь сам. Не маленький, разберется.

— Он ведь рассказал тебе о договоре с богиней?

Так. Поработать мне сегодня не дадут. А у меня, как нарочно, просто руки горят, зовут вернуться к работе. Руки умнее головы, всегда так было.

Я развернулась к Милене, пристроив край бедра на низкий сортировочный столик.

— Ну хорошо, давай поболтаем. Да, само собой, он рассказал. Но почему мне ничего не рассказала ты?

Наставница отвела взгляд, но слишком нарочито, чтобы я поверила в ее убогое смущение.

— Либо мы говорим откровенно, либо все, — я постучала ребром ладони по горлу. — Мне ваши тайны мадридского двора поперек горла уже.

— Правда может тебе не понравится, — сказала Милене, но я промолчала, и она продолжила.

Она родилась в далекой, давно подернувшейся дымкой воспоминаний России, еще в те дни, когда девушек переодевались к обеду в платье, а мужчин называли «сударь». К моменту февральской революции, у Милене, которую в те дни звали Милицей, не осталось ничего. Только сожженый особняк, занятый пьяными рожами, мертвая семья и куча непонятных долгов. Она бы в ад шагнула, но в синем мареве в центре разрушенного дома, куда ее загнали несколько солдат, был самый настоящий другой мир.

Она даже обрадовалась. У нее снова появились семья, личная горничная, наряды, высокопоставленный жених и никаких выстрелов в округе.

Все закончилось, когда начала барахлить магия. Вместо огненных шаров на руке вспыхивали свечные огоньки и тут же гасли, а герцог, который и так-то ее не слишком жаловал, стал открыто кривиться. Счастливая судьба ускользала из рук.

Апогей несчастья пришелся на Зимний бал, когда герцог открыто назвал ее Пустой и разорвал помолвку, а спустя несколько дней задушил собственными руками. Наверное, самым странным событием было пробуждение в теле волшебной красавицы, с ее собственной земной внешностью, претерпевшей многократное улучшение. Кожа все равно что светилась, глаза посверкивали голубым огнем, а губы и красить было не надо. Она даже двигалась, словно в бесконечном невидимом танце.

Герцог, вспомнивший о непогребенных останках невесты после недельной попойки, нашел в склепе вместо мертвой уродины ее. И пропал. Даже плакал, так умолял вернуться. Но Милене уж больно хорошо запомнились его руки на горле, и замужество с любым неотесанным драконом в округе пугало ее до икоты. Она сумела пристроиться в захудалый род, который со временем перешел в ее полное владение, сделала карьеру в Академии, а после с головой ушла в работу.

А потом герцог, умер. Глупо и страшно. Разбился в полете ровно через полгода после рождения внука, которому он собственными руками отдал дар божественной защиты. Он жил особняком, отгородившись от контактов с внешним миром, передав полномочия дочери, и не снимал защиту вокруг поместья ни на секунду. А тут снял. Своими руками снял защиту и пустил убийцу в свой дом. Ходили слухи, что устал он от смерти бегать.

Милене винила себя в его смерти. До такой степени, что примкнула своим родом к сети родовых клятв, чтобы помочь его внуку обойти договор с богиней. И когда встретила Аланте, сразу узнала в ней Истинную, рожденную из тела Пустой, которой когда-то была сама. Наверное, все Истинные одного рода видят друг друга? Милене и сама не знала ответ. Она просто увидела и все.

Несколько минут мы сидели молча. Наставница вертела в руках стебель лотоса, а я по сотому кругу перекладывал травы.

— Ладно, — наконец, сказала растерянно. — Ладно… Но я все никак в толк не возьму, что мешало Анвару жениться на мне тогда? Допустим, в церкви он жениться на мне не мог, но в Сопределье есть храмы матери-драконицы. Можно было пожениться там. Вместо этого я два месяца сидела на задворках его родового Гнезда, как, извиняюсь, чернавка, с которой тайком спят, а в приличное общество не пускают.

— Есть только один способ защитить Истинную, — Милене устало поднялась со стула. — Консумировать брак, вплетая ауру супруги в защиту Гнезда, а консумировать брак Истинные могут только после двадцатипятилетия. А тебе было всего-то девятнадцать. Я думаю, Анвар просто не знал, что делать.

Об этом я читала. Истинные не равны обычным драконам, так сильно их магия стремится к

резонансу.

— Но я ведь была Пустой, — произнесла с сомнением.

— Это еще опаснее. Тебя бы просто выжгло магией Анвара, а поскольку он надел на тебя артефакт с божественной защитой, эта защита уничтожила бы и его самого.

— Тогда почему ты не сказала герцогу, что я его потерянная Истинная?

— Он должен был доказать, что достоин. Найти тебя. Почуять, признать. Выбрать сердцем, а не разумом. Я не хотела, чтобы он, как Весмор Фалаш, сломал тебе жизнь, просто потому что у тебя красивая мордашка. Осуждаешь?

Милене отобрала у меня травы и сердито распределила их на верные кучки. Даже не глядя. Лицо у нее было бесстрастное, как у куклы. У сломанной куклы. Наверное, такими бывают Истинные, которых поломали их партнеры. Я даже не припомню, смеялась ли когда-нибудь Милене. При мне ни разу.

— Не осуждаю. Тогда остался только один последний вопрос. Почему Анвар вообще заключил помолвку с Лале, если знал, что она не Истинная и что ее не принимает его дракон?

— Что Анвар говорил тебе про Лале?

Что-то говорил. Что расстался с ней. Золотая девочка, любимица и надежда рода Фьоре, оказалась выставлена за порог дома Фалаш ради безродной иномирянки. Помниться, всего года три-четыре назад у меня бродили мысли о мести, но теперь они вызывали отвращение и досаду.

Про последнее я не сказала, но Милене все равно покачала головой, словно прочла недостойные мысли.

— Лале — говорящая с богами.

Я не сразу поняла, только глупо хлопнула глазами. С кем-кем говорящая? Боги и до храмовников не сходят, предпочитая отделываться мутными пророчествами. Ну, может, с владетелями общаются, когда дары дают. Но… Лале?