— Справедливое решение, — одобрил Анхатон и, ухмыльнувшись, добавил, — Скажите какое, и я пошлю своих людей проинспектировать ценность подарка. А то мало ли, может последние лет пять поместье это и не лучшее вовсе.

— Как можно! — горячо возразил Мерире, из чего все тут же поняли, что старый прощелыга надеялся подарить девице не самое доходное из своих хозяйств.

— А еще я заберу кисти и краски, — тихо, но уверенно заявила Неферет. И Гормери тут же понял, что поместье для нее имеет куда меньшее значение, чем эти несомненно дорогие, но все же не настолько ценные предметы, — Я знаю, они не мои. Рамосе купил их по моему требованию. Но за время, проведенное в заточении, они стали моими единственными друзьями. И теперь я обязана взять их с собой на свободу. Мы с ними уже единое целое. Они умрут без меня.

На глазах у мужчин выступили слезы умиления. Девушку выпустили из заточения, а она спасает кисти и краски.

Гормери сглотнул ком в горле. Разве эта красавица может быть совершеннее самого совершенства? Как объяснить чувство, которое наполнило его сердце? Восхищение? Любовь? Да, и еще благодарность. Благодарность великому богу Атону за то, что свел его с Неферет.

Гормери вышел из дома ювелира, ставшего на удивление живым и гостеприимным уже под навесом темного неба, в котором мерцали души ах-ах — миллионов людей живших когда-то на земле, а теперь плавающих в океане вечности. Он улыбнулся им всем расслабленно и пьяно, хотя за весь день не выпил ни глотка вина.

С тех пор как он потребовал у Мерире запрячь колесницу и вывез на ней Неферет из поместья, которое стало ее темницей на долгие три декады, время для него растянулось в сладкий сироп. Густой и очень вкусный. Девушка всегда была рядом. Она постоянно касалась его: тонким пальчиком, острым локотком, взглядом, улыбкой, легким смехом, вопросом. И всякий раз в его груди разгорался очаг такой силы, что дышать становилось больно. От его взгляда щеки ее моментально розовели, а губы и без того пухлые словно спелые ягоды наливались соком. Хотелось попробовать их на вкус до боли под языком. У него даже слюна выделялась.

Они сразу нашли общий язык. Словно были знакомы с детства. Почему-то он точно знал, что она любит стихи древнего поэта Ипувера, а еще современную любовную лирику. И ее любимый цвет зеленый, а запах — жасмин. Она пахла волнительно и пьяняще. И говорила, как пела. Даже если произносила простые фразы. А уж как смеялась. Абиссинский соловей позавидовал бы этим переливам.

Хепу их прибытие застало врасплох. Он шел куда-то, понуро опустив плечи, уже привычно согнувшись к земле, как родитель, потерявший любимого ребенка, но увидев подлетевшую к воротам поместья колесницу, в которой стояла его дочь живая и невредимая, он замер, словно разглядел призрака. И долго не мог поверить глазам. Даже когда Гормери, бросив поводья расторопному охраннику, спрыгнул на землю и помог спуститься Неферет. Но едва дочь, ласково улыбаясь, пошла ему навстречу, ювелир хлопнул глазами, втянул носом воздух и застонал. Из глаз его полились слезы, а тело затряслось в рыданиях. Девушка обняла отца и долго успокаивала, нашептывая что-то нежное, и поглаживая по спине.

А спустя час этот хмурый, замкнутый тип превратился в радушного хозяина. Непонятно откуда появились и угощения, и музыканты, и гости. Праздник возвращения дочери зашумел на весь район. Со всех сторон к дому Хепу стекались люди: соседи, знакомые, родственники, друзья, просто прохожие. И всем тут были рады. Молодая жена ювелира встречала каждого ласковой улыбкой, пожеланием здоровья и благополучия. И обязательно одаривала маленьким мешочком со сладостями.

— Наша доченька вернулась! — говорила она с такой теплотой в голосе, что в искренности ее любви было трудно усомниться.

Сама же Неферет держалась подле своего спасителя. И Гормери пьянило ее желание не отходить от него ни на шаг. Словно, она уверилась, что защитить ее от жестокости этого мира способен только он. Разумеется, и сам Хепу, и вся его семья, включая даже очень дальних родственников из пригорода, горячо благодарили столичного дознавателя.

Вездесущий Анхатон заявился со своей многочисленной свитой ближе к вечеру, и был встречен так, будто он знаменитый полководец, вернувший свое войско в родной город с богатой добычей и вереницей пленников. Точно знал, пройдоха, когда публика будет готова ему рукоплескать. Его танцовщицы и гадалки облачились по случаю семейного торжества в целомудренные полупрозрачные разноцветные платья и порхали между гостей в традиционных белых одеждах словно диковинные бабочки.

Бухали и стрекотали барабаны, мандолины запускали по ветру волнительные переливы, а трубы пронзали их прямыми звуками словно стрелами. Гормери не знал этих песен, но топал и хлопал им в такт, потому что и дом, и люди, и воздух, и небо, — все дышало счастьем. Чистым, без примеси неловкости, усталости или сожаления, как это обычно бывает. Вовсе нет. Это счастье принесло в сердце каждого пришедшего на праздник успокоение. Потому что возвращение в дом давно потерянной дочери, которую в мыслях уже проводили в другой мир — это чудо. Из тех чудес, которыми может одарить лишь бог их единственный Атон.

— Великий царь Неферхепрура Эхнатон попросил за меня отца своего небесного, не иначе, — шепнула Неферет и ее горячее дыханием на мгновение согрело его ухо, а он замер каменным истуканом, ловя наслаждение.

— Идем, — она потянула его за руку в круг танцующих.

И они танцевали. Кружились в такт ритмичной музыке, вместе с остальными хлопали вытянутыми над головой руками, подпрыгивали и кружились. Это было весело. И волнительно. В танцах, перекусах и разговорах, Гормери видел только Неферет, старался поймать ее взгляд, и когда ему это удавалось расплывался в совершенно дурацкой улыбке. А ловя такую же от нее, вздрагивал и краснел.

Он уже успел рассказать историю счастливого освобождения дочки ювелира по десятому кругу, хотя и сам до конца не понимал, как же ему так повезло. Сердце немного брюзжало, что это, мол, не по правилам. Злодеи редко оказываются такими уж простаками, чтобы спрятать похищенную девицу в своем же доме. Но, с другой стороны, он по опыту знал, что зло самонадеянно и всегда допускает нелепые ошибки. Иначе у дознавателей просто не было бы ни единого шанса раскрыть даже самое малое преступление.

Когда фиолетовые сумерки растворились в чернилах ночи, а дальние родственники-мужчины из пригородов уже мирно храпели под бурно цветущими садовыми кустами, Гормери понял, что ему следует покинуть праздник. И предоставить отцу пообщаться с дочерью без лишних свидетелей.

— Как увидел тебя, сразу понял, наш ты человек! — горячо признался ему какой-то тип, от которого воняло потным ослом и куриными потрохами.

И столичный гость не понял, принимать это признание как комплимент или как оскорбление. А потому сдержанно улыбнулся и похлопал парня по плечу. От чего тот свалился под цветущий куст и тут же громко захрапел.

Хепу просил остаться в доме и предлагал свою спальню, его жена пожимала ему руку с таким чувством, что в конце концов молодому гостю стало неловко и он поспешил раскланяться. С Неферет они уже успели проститься, договорившись встретиться завтра.

Сейчас, стоя под высоким звездным небом, он подумал, что все сложилось до невозможности замечательно. Он удачно закончил расследование, выполнил задание кебнета храма, и теперь абсолютно свободен. Он может посвятить все свое время предстоящим, как обещают, веселым многодневным праздникам Ренепет. У него все еще полный мешочек золотых дебенов, он живет в удобном доме и может вести жизнь настоящего аристократа. И главное, он встретил свою любовь. То, что Неферет и есть та самая девушка, которую он искал всю жизнь, он в этом не сомневался.

Дебен — в Древнем Египте времен царя Эхнатона это мера веса равная 90 г. Так же применялась как мера стоимости товаров и услуг. Дебены представляли собой кубики или колечки из метала нужного веса. Это не деньги, а ранняя попытка привести стоимость к какому-то общему знаменателю. Дебенами из меди, золота и серебра так же можно было расплачиваться за товары и услуги. Была так же более мелкая мера шат — это 1/10 дебена.