Он потупил взор и пролепетал как школьник перед строгим учителем:

— Простите мою наглость. Я не должен был высказывать нелепые предположения.

— Отчего же? — она вовсе не выглядела смущенной.

Как будто странную смерть ее мужа обсуждали чуть ли не каждый день, и она уже привыкла к подобным нападкам.

— Мой муж Панехеси сам полез в ту проклятую колесницу. Пожелал участвовать в гонках, представляете. Мужчины… вряд ли вы умнеете с возрастом.

— Я сочувствую вашей утрате, — он поднял взгляд и тут же вздрогнул, столкнувшись с ее прямым, ничуть не смущенным.

Вдова отпила из кубка, облизала губы кончиком языка и улыбнулась довольной львицей:

— Это несчастье случилось почти 10 лет назад. С тех пор я уже немного пришла в себя и, как видите, даже сняла траур.

Гормери выдохнул гнев через ноздри и покосился на Бекет-Атона. Но тот только что слюни не пускал. Кажется, и он пленился чарами Хорит. Как ни странно, но именно вид жреца с выпученными глазами и учащенным дыханием, вернули Гормери силу жизни. Он выдохнул, его тело уже не трясло, не кидало в жар, во рту больше не сохло. И он тоже ей улыбнулся:

— Уверяю вас, мое сердце на вашей стороне. Давайте сменим тему.

Бекет-Атон икнул, как показалось столичному гостю, с благодарностью. Эта дама, похоже, крутила веревки из здешних мужчин. И Гормери только оставалось удивляться, отчего они все тут такие слабовольные, что не могут противостоять всего лишь женщине. Красивой, уверенной в себе и напористой, — этого у нее не отнять.

Тут он усмехнулся.

Эти разодетые мужчины еще не сталкивались с Тамит. То-то будет им потрясение.

В этот самый момент Гормин посмотрел на дочь маджоя с недоверием. На лице его отразилось усилие. Он очень хотел рассказать ей все как есть, но боялся. И тогда она выдвинула последний аргумент на свой страх и риск. В конце концов, когда, если не сейчас. Она вытянула перед ним правую руку запястьем вверх и слегка сдвинула тонкие медные браслеты, явив значок Хонсу. По округлившимся глазам соседа она поняла, что попала в точку.

— А я и не видел тебя на наших собраниях, — выдохнул он и показал свою татуировку на внутренней стороне запястья правой руки. Для этого ему тоже пришлось сдвинуть свой массивный золотой браслет.

— Это потому, что я в другой группе, — соврала Тамит изо всех сил надеясь, что в полутьме, которая теперь затопила двор, Гормин не разглядит подделку.

Она все-таки не художница, и натурально изобразить татуировку подручными косметическими средствами было не так-то просто. Вряд ли этот трюк сработает у нее в следующий раз, особенно при свете солнца. Так что надо бы пойти к портовым рабочим и попросит набить ей настоящий знак под кожей. Хотя с другой стороны расследований в ее жизни может быть довольно много, и какие-то будут требовать или татуировок или еще чего-то ненормального. А тело у нее только одно. Стоит ли приносить его всякий раз в жертву своему желанию выяснить правду?

— Я не знал, что нас делят на группы, — пробормотал писец сокровищницы, очевидно переживая, что его надежды на уникальность разбиты. Оказывается, существуют какие-то группы, и эта никчемная с его точки зрения девчонка, возможно, посещает более привилегированную.

— Мы собираемся в первый и пятый день десятидневки. А вы?

Он склонил голову на бок, глаза его пронзали ревностью. Тамит едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. Но вместо этого спросила серьезно:

— Ты познакомился с Хеннутаве на собрании?

Он вздохнул, очевидно вспомнив погибшую в момент их первой встречи, и кивнул:

— Да! Мы все там потерялись. Столько на нас валилось в первый же день. Мы призывали не бога, а демона. Это в храме-то! Многие плакали. И я… мне было так неуютно там, среди всех этих одержимых. А она взяла меня за руку. И в мое тело потекло ее тепло. Ее понимание. Ее нежность. Я больше не чувствовал себя таким одиноким и таким лишним. Я был нужен ей. И в этом я нашел свою силу. Но теперь…

Он покосился на стол для подношений и сглотнул большой сухой ком в горле.

— Даже не думал, Тамит, что смогу вот так с тобой! Как же хорошо, что ты одна из нас! Мне сейчас очень плохо…

— В общем у всех девиц, которые пропали, был выбит знак Хонсу на запястье. Такой же как у бедняжки Хеннутаве. Я вчера специально в Западный город плавала, расспросила жриц из Джесер-Джесеру, они ж там лекари, значит браслеты им во время работы запрещены. И многие подтвердили, что видели у пропавших девчонок те значки. И в школе супруги Бога тоже подтвердили. Там вообще такая татуировка у каждой второй.

Храм Джесесер-Джесеру (Прекраснейшее из прекрасных мест) теперь известен как заупокойный храм царицы Хатшепсут. При нем находилась больница. И тут Тамит имеет в виду, что общалась с работницами этой больницы.

Тамит в это утро светилась энергией и, видимо, для ее поддержания, стремительно поглощала его завтрак, расставленный заботливой кухаркой на большом столе под навесом веранды. Гормери все это время обескураженно молчал, но едва она припала к его кубку, шумно глотая, задал тот вопрос, который занимал его сейчас больше остальных:

— Как ты узнала, где я теперь живу?

Она оторвалась от его утреннего напитка, который чарующе пах розами и, оглядев вскользь, пожала плечами:

— Подумаешь тайна!

После чего она снова сконцентрировала все свое внимание на его завтраке. И пояснила уже, на него не глядя, решая, какую из пяти аппетитных сладких булочек с золотыми бочками ей ухватить.

— Я разыскала дома родителей всех пропавших девушек. Поверь мне, узнать, где остановился столичный дознаватель труда не составило. Сейчас об этом даже на рынке уже перестали судачить.

— Судачить о чем? — ему не только есть, но и пить расхотелось. Он и не подозревал, что за ним ведется наблюдение сотней глаз и каждый его шаг обсуждается на рынке! Плохая новость для того, кто ведет тайное расследование.

— Ну как…

Она схватил булку из середины и откусив почти половину заработала челюстями. А потому Гормери сначала ничего не понял, а когда попросил повторить, услышал следующее:

— Вчера все только и говорили, что жрец храма Атона вытащил тебя из пут разврата. Что, прости, снова сыграло против вашего бога.

— Это еще почему?

— Потому что разврат — это весело, а храм скучно, — она усмехнулась, — Покажи мне хоть одного нормального мужчину, который променяет ночь с блудницей, на молитвы и жертвоприношения!

— Жрицы, например.

— Пф… — она снова потянулась к его кубку, но он успел выхватить его и со значением сделал глоток. Она вздохнула, — У жрецов есть жрицы. Так что они прекрасно совмещают приятное с полезным.

— В храме Атона нет никаких жриц! — он поставил кубок на стол с такой силой, что часть его содержимого выплеснулось на белую скатерть.

— Ну вот, поэтому все и решили, что ты сделал неверный шаг. Оставался бы лучше при Бэсе, больше бы тебя в городе уважали. А так…

И подхватив его кубок, она допила его тремя большими глотками.

— Тебя что дома не кормят? — справедливо удивился он.

Тамит дочка богатого купца, в конце концов.

— А тебе жалко, что ли⁈ — возмутилась она, — Я уже проголодаться успела, понятно? Я тебя тут с последнего часа ночи караулю. А сейчас уже три часа дня на башне отбили!

У древних египтян ночь начиналась в шесть вечера по нашему, а день в шесть утра. Таким образом, последний час ночи в переводе с древнеегипетского на современное время — это пять часов утра. Три часа дня, соответственно, девять утра.

— Э… Как это?

— Да вон в тех кустах, — она кивнула на цветущие заросли у пруда, — Не могла дождаться, когда ты проснешься. Ты так долго спишь! А потом моешься еще целый час. У меня ладони чесались постучать тебе в дверь душевой!

— Спасибо, что не постучала, — Гормери понял, что стремительно краснеет, невольно представив, что подумали бы его слуги, если бы застали его в душе с Тамит. Хотя в городе он бы свой авторитет уж точно поправил.