— Тут господин найдет полотенца и чистую рубаху. Вашу одежду служанка позже заберет и выстирает. Мы накроем ужин на крыше, но, если вы пожелаете, принесем еду в комнату.

Гормери кивнул, надеясь, что она правильно расценит его жест и наконец удалится. Женщина поняла, развернулась к выходу, но в проеме двери оглянулась:

— Вы можете выбрать любую свободную девушку. Они у нас все здоровые и весьма умелые.

Девушку молодому писцу совсем не хотелось. Не то, чтобы он чурался подобных развлечений. Но сегодня на любовные утехи он вряд наскребет силенок. Возможно, его молчание Хеси поняла по-своему. Она кивнула на все тот же единственный в зале сундук с полотенцами:

— На дне есть мешочек с рыбьими пузырями. Если вы не желаете, чтобы наша девушка родила от вас потомство, очень рекомендую воспользоваться.

С этим она вышла из комнаты, а вскоре он услыхал, как захлопнулась входная дверь. Он наконец-то остался один. Правда, одиночество его сильно разбавлялось звуками, доносящимися со всех сторон. Через потолочные окна проникали нежные переборы мандолин и шуршание бубнов, женский грудной смех, стоны и скрип кроватей. Дом наслаждений жил своей насыщенной ночной жизнью. Но в этом хаосе порока его купель казалась островком спокойствия. Гормери снял медный медальон и с осторожностью положил его на гладкий пол. Потом расстегнул браслеты, стянул с головы платок, и наконец, скинув одежду, погрузился в приятную, слегка прохладную воду. Купель была настолько большой, что он смог даже немного проплыть от одного края до другого. Вода доходила ему до середины груди. Он оттолкнулся и погрузился в нее с головой, жмурясь от удовольствия.

А вынырнул в кромешную тьму. Замер, превратившись в слух. Сколько он находился под водой? Неужели за это короткое время кто-то успел потушить все лампы? Но зачем?

— Не смешно! — он вытер лицо рукой, — Анхатон, хватит!

Мимо него стремительно пронеслось что-то. И это точно был не карлик. И вообще не человек. Более плотный чем ветер, оставивший на лице смесь ужаса и полыни. В горле мгновенно пересохло. Молодой писец замер, поняв, что снова попал в тот черный кошмар, в котором побывал уже на корабле.

— Ххххорошшш…

Не то шепот, не то смех разлетелся, ударился о стены и скатился с них в воду. Гормери ощутил рябь на поверхности.

— Кто ты? — выдавил из себя, надеясь, что не звучит жалко.

— Ктттооо… — повторил за ним шепот и заколыхался в листьях пальм.

— Отвечай! — потребовал писец.

Он вдруг почувствовал дыхание на своих губах. На затылке волосы всколыхнул ветер, а по телу побежали мурашки.

— Ттттыы Гомери! — ветерок влетел ему в рот и вылетел через ноздри, заставляя тело напрячься до боли в мышцах, — Ты должен уйти! Не мешшшаай мне!

— Господин! Господин!

Он вздрогнул и, обхватив руками кого-то, прижал к себе, ища защиты. От того черного ветра, который казался ему самой смертью.

— Вы… вы дрожите, — его ухо согрело дыхание. Великий Атон, человеческое!

Он распахнул глаза. Ненавязчивый, слегка дрожащий свет разноцветных ламп, прохладная вода и девичье теплое тело, которое он сжимал в объятиях.

— Кто ты? — губы едва слушались. А позвоночник все еще скручивали спазмы страха.

— Неша, господин. Хозяин прислал меня прислуживать вам.

Девица поерзала, устраиваясь между его ног. По животу царапнули золотые ракушки, подвешенные на ее тонком пояске. Писец поморщился, расцепил руки и, наконец, смог рассмотреть ее лицо. Миленькое. С большими, густо подведенными глазищами, с пухлыми губками и нарисованными черными бровями. Сойдет.

— Господин желает ужинать в комнате? — бесстыдница сделала вид, что смутилась. Покраснела даже. Хотя с чего бы.

— Господин желает, чтобы ты не покидала его до утра, — ни за что на свете он не останется один на один с тем ужасным черным призраком. Кем бы он ни был.

— Я могу помыть господина, сделать массаж, растереть благовониями…

Он обхватил ее тонкие запястья и потянул на себя:

— Иди ко мне.

Не всякий молодой человек понимает, зачем нужны дома наслаждений. Гормери в эту ночь нутром ощутил их предназначение. Он занимался любовью с чужой женщиной, чтобы не было одиноко и страшно перед надвигающейся неизвестностью

Утренний свет ударил в полумрак комнаты целым аккордом лучей, брызнув во все стороны и тут же осветив все углы. От стены к стене металась проснувшаяся муха, одуревшая от духоты и невозможности выбраться наружу. Гормери открыл глаза. Рука затекла, став подушкой для головки продажной девицы. В лучах утреннего солнца она казалась совсем молоденькой. От силы лет семнадцать. А уже такая опытная в любовных делах. Писец аккуратно высвободил руку, не желая будить Нешу, поднялся с кровати и с удивлением узрел свою рубашку, постиранную и высушенную, а также платок, браслеты и медальон. Все это было аккуратно сложено на полу возле кровати. Он потянулся, чувствуя приток силы в мускулах. Одевшись, он осторожно вышел из комнаты и спустился на первый этаж. Никого в этот ранний час не встретив, он покинул дом и потрусил по дорожке к воротам. Каждое утро по давно заведенному правилу Гормери пробегал пол-итеру, а потом еще час занимался упражнениями. Это тренировало тело и напрягало Ка. Что приносило пользу. Тело и Ка крепли день ото дня.

(Итеру — мера длины в Древнем Египте равная 10,5 км).

Сегодня Гормери ощущал острую необходимость напрячь и то, и другое. Сонный стражник распахнул перед ним узкую дверь, выпуская на мягкую и уютную в утреннем свете улочку. Из-за заборов на нее падали тени от деревьев, а обочины поросли цветущей травкой.

— Эй! — успел вскрикнуть писец, прежде чем отлетел и ударился спиной о шершавую стену.

Напротив него, по песчаному забору соседей распласталась темная фигура в ослепительно белой одежде.

— Смотри, куда идешь, безглазый, — проворчала фигура. И тут же стало понятно, что голосок женский. Девичий даже.

— Сама смотри, — огрызнулся Гормери, отлепляясь от стены.

Все было сказано, и смысла продолжать диалог он не видел. А потому побежал дальше, намереваясь осилить поставленную задачу.

— Эй! — девица и не подумала отставать, пристроилась рядом, тут же поймав его темп, — Это ты на меня налетел!

— Если тебя умиротворит, приношу свои извинения.

— Ты где-то учился оскорблять, извиняясь?

Он слегка замедлился оглядел приставучую нахалку. Молоденькая. Хорошенькая, хоть и полукровка. Слишком смуглая для горожанки даже такого захолустья как Уадж. Один из ее родителей точно из Куша.

(Во времена правления царя Эхнатона в Древнем Египте Царство Куш существовало на территории современного Северного Судана и было частично завоевано Египтом (Хемит). Жители Куша чернокожие. В результате перманентных войн и подавлений восстаний на подконтрольной территории этого царства в Египте появилось большое количество темнокожих рабов (из числа поверженных врагов). Кроме того, жители Куша работали на территории Египта как вольные наемники. Из выходцев Кушитского племени маджоев состояла вся городская стража (полиция). По названию племени именовали и саму службу Маджои).

Но она точно не рабыня. Одета прилично, хоть и странновато. Платье из добротной материи зачем-то перехвачено толстым солдатским поясом, вместо изящных женских украшений мальчуковые кожаные браслеты, почти как у него, только вместо медных заклепок бусины из голубого камня. Вьющиеся мелкими кольцами пышные волосы перехвачены лентой, на плече болтается сумка.

— Топай в школу, а то опоздаешь, — ругаться с ней совсем не хотелось. Он усмехнулся.

Девчонка закусила губу и залилась румянцем. Темным и густым. Глаза полыхнули гневом.

— Я на службе, дурак! — пропыхтела она.

Он слегка замедлился:

— Кому же ты служишь?

Невольно оглянулся на торчащую из-за забора крышу дома Наслаждений «Веселая лилия». Поняв, куда он смотрит, девчонка сглотнула и покраснела еще больше. Буркнула: