Но центром этого небольшого мира была хрупкая девушка. Она сидела на низком стуле возле стены, поглощенная работой. И, обернувшись на звук открывшейся двери, недовольно сдвинула брови. Она оказалась настоящей красавицей. Стройная, изящная, с длиной шеей и тонкими руками, с пышными, забранными в платок волосами и удивительными глазами цвета вечернего неба. В такие хочется смотреть и смотреть, надеясь, что в них вспыхнут звезды. Те, которые зажигаются только для тебя.

— Дорогая Неферет, — Мерире вздохнул, но по другой причине. Судя по его бледному виду, он балансировал на грани между жизнью и Дуатом, решая, в какую сторону ему выгоднее свалиться, — Этот писец из столицы явился тебя забрать. Хочешь ли ты покинуть мой гостеприимный дом?

В вопросе явственно слышалась надежда. Словно Мерире умолял свою пленницу подыграть ему. Она с удивлением посмотрела на Гормери, потом перевела взгляд на хозяина дома, и в глазах ее вспыхнуло недоумение.

— Я могу вернуться к отцу? — неуверенно уточнила она. Наверняка она умоляла об этом своих тюремщиков все долгие три декады.

— О, конечно! — старик растянул во все лицо притворную улыбку, — Разве ты не сама решила пожить в моем замечательном доме?

Гормери пресек поток вранья, напомнив:

— На ее двери засов со стороны коридора. Вряд ли она принимала решение в такой ситуации.

— А это от злодеев, — не сдался Мерире, хотя заявление и выглядело абсурдным.

Гормери и Неферет переглянулись и, не сговариваясь, улыбнулись. Он искривив губы в саркастической ухмылке, она мягко и по-доброму.

— Зачем вам в поместье столько злодеев? — он нарочито высоко вскинул брови, тут же почувствовав себя артистом на площади, — И как от них можно защититься, запирая дверь снаружи?

— Э… — вопрос поставил хозяина дома в тупик.

Он только руками развел, а губы его затряслись.

— Прошу вас, господин дознаватель, не губите!– с этим Мерире пал на колени и, схватив его за руку, прижался лбом к тыльной стороне его ладони, — Я же выполнил ваше условие. Мой внук Рамосе хороший человек. И мужчина видный. Но он влюбился в нее, ни есть, ни спать не мог. И посмотрите, разве в Неферет можно не влюбиться? Она же мечта любого мужчины. Красавица, умница, художница…

Гормери невольно бросил взгляд на девушку. Та все еще сидела с перепачканными разноцветной краской кистями в руках, щеки ее нежные и гладкие подернулись розовым румянцем, глаза слегка увлажнились, а губы приоткрылись в немом вопросе. Да, эта девушка вызывала восхищение и желание опекать, и поклоняться, и служить, и обладать… Она была так прекрасна, что он понял порыв мерзопакостного внука Мерире закрыть ее в клетке. Только для себя. Больше никому. Любыми средствами.

И тут же, устыдившись своих мыслей, густо покраснел. Как он может видеть девушку лишь объектом чужого желания. Ведь она такой же человек, как и он. У нее есть не только тело, у нее есть Ба, и Ка, и Рен, и часть божественной сущности Ах. Она личность, а не чья-то возможность устроить свою судьбу получше.

Писец повернулся к ней и, поклонившись, счел долгом представиться:

— Меня зовут Гормери. Я помощник писца храмового кебнета Ахетатона. Вы можете мне сказать, кто вы?

Она уже поняла, что пришел час освобождения, поднялась с низкого стульчика, распрямилась, вскинула подбородок… И Гормери задохнулся от восхищения. В ней сочеталось все в правильных пропорциях: красота, достоинство, ум, изящество, а еще недоступность и притягательность. Два последних любого могли довести до исступления. Легкая полуулыбка играла на слегка припухлых губах, а в необычных глазах мерцали загадочные искры.

— Я Неферет, дочь царского ювелира Хепу, — она покосилась на оцепеневшего от страха Мерире, и продолжила, — Три декады назад меня похитил внук начальника городских закромов Рамосе и привез в это поместье.

Она уперлась взглядом в старика. Глаза ее наполнились чувством, а улыбка стала шире:

— Это гостеприимный дом. Я не испытала тут ни нужны, ни страданий.

Мерире заметно приободрился. Но тут сквозь них протиснулся Анхатон, о котором Гормери совсем забыл, оставив его чесать макушку в гостевой комнате. Он подошел к Неферет, и оглядел ее придирчиво снизу верх. Столичному дознавателю стоило немалых усилий не кинуться к ней на помощь. Хотелось отшвырнуть наглого мужика, который вот так без всякого почтения пялился на совершенство.

— Рамосе склонил тебя к близости? — карлик облизал губы.

— Анхатон! — Гормери сжал кулаки.

Мерире застонал. А девушка моргнула и спокойно ответила:

— Рамосе лишь просил выйти за него замуж. Довольно навязчиво, и это было неприятно. Но никаких действий он не допускал. Говорил, что я должна сама возжелать. Разве это не забавно? Что в сердце у таких мужчин?

Она попала в точку. Гормери не мог с ней не согласиться. Любовь — это нить, натянутая меж двух сердец. И натягивает ее бог Атон. А не какой-то самонадеянный дурак, который полагает, что завоевать девицу довольно просто. Достаточно запереть ее в комнате, лишив возможности общаться с родными.

— И где же ваш сладострастный сынок, а Мерире? — Анхатон повернулся к хозяину дома.

Тот снова затрясся так, что парик на его голове замотался из стороны в сторону.

— Отъехал, — донеслось до них, — По неотложному поручению. Вернее, с инспекцией в поля… Вы же понимаете, я уже не в силах путешествовать.

«Да ты вообще зря занимаешь эту должность», — в сердцах подумал Гормери, но отчитывать старика или язвить на счет его возраста в присутствии Неферет ему не хотелось. Как раз наоборот, он изо всех сил старался произвести на нее самое приятное впечатление. А потому улыбался и благожелательно смотрел на всех, даже на мерзкого старикашку. А еще страшно сожалел, что оделся так просто. Ведь на его голове даже парика не было. Не говоря уж, что из всех украшений на шее висел лишь прокусанный крокодилом медальон. От чего-то припомнилось, как матушка собирала для неизвестной ей дочки ювелира трогательные подарки и запоздало устыдился своей строптивости. Теперь он с удовольствием подарит ей все, что только сможет. А не жалких нефритовых павианов.

Он решил, что непременно сегодня же зайдет в лучшую ювелирную лавку и приобретет для нее что-то совершенно необыкновенное. Или может быть стоит отыскать в лавке папирусов старинное стихотворение, красиво написанное, с изумительными картинками, которое можно повесить на стену. Тут он припомнил как выглядит комната Неферет в доме ее отца и пришел к выводу, что любая чужеродная картинка на стене, разрисованной ее рукой, будет смотреться неряшливой холщовой заплаткой на парадном одеянии из тонкого льна.

— Эй, парень, ты на работе, а не на свидании!

Он вздрогнул и, сдвинув брови, глянул вниз, на карлика, который отпустил замечание тихо, почти шепотом, но при этом совершенно неуважительно шлепнул его пониже спины. Ну, до чего же возмутительный тип!

Но Неферет, к его облегчению, не заметила конфуза. Она вообще ни на кого не обращала внимания. Получив свободу, она принялась упаковывать кисти и краски. Еще и сыпала вопросами.

— Здоров ли отец? Все ли порядке дома? Не заболели ли ее младшие братишки? Не наказали ли за недосмотр ее служанку? Ведь на ни в чем не виновата! В самом деле, ни в чем!

Неожиданно она замерла, словно вспомнив о чем-то важном, растерялась.

— Какой сейчас день?

Атон! — мысленно простонал Гормери и сурово глянул на Мерире, который съежился еще больше. Так ему и надо прыщу! Держать девушку в комнате, не пускать даже в сад погулять. Так, что она потеряла счет дням! Может зря он решил выполнить данное ему обещание о прощении. За такое злодеяние следует наказать, да публично. Чтобы другим неповадно было. Старый чиновник тут же уловил его настроение, принялся кланяться и подобострастно лепетать:

— Прости меня госпожа Неферет, я сознаю свою вину. В моем доме совершили с тобой непростительное злодейство. Но я искуплю свою вину. Я отпишу тебе лучшее из своих загородных поместий в вечное пользование. Немедленно прикажу отправить заявление в кебнет города.