Цифры танцевали на доске, привычно складывались, вычитались, делились, умножались. Известные всем действия, ведь необразованных магов не существует. Кто-то зевнул. Дворф откинулся назад. Кальварус слушал. Он отметил необычный способ деления. Алахард писал цепочку одинаковых цифр, перемноженных. Он применил новое обозначение, и назвал его степенью. От степени он вывел обратное действие и назвал его логарифмом. Цифры плясали на доске, сплетались в странном узоре.

— Теперь, что будет если вместо цифры мы возьмём букву. Букву, которой опишем действия над числом.

Цифры исчезли. Вместо них на доске появились символы. Алахард взял символы магического письма, и ими архимаг выводил формулы. Простейшие формулы, которые где-то в другом мире проходят в школе. Формулы, которые в этом мире ещё не успели открыть.

Раздался шум. На своём месте подскочил эльф.

— Кто? Кто предатель? — выкрикнул эльф.

Архимаг обернулся. Он погладил свою бороду.

— Любопытно. — сказал Алахард абсолютно спокойно. Алахард будто не замечал, что эльф тянется к клинку. Что несколько волшебников приготовили посохи, что подаёт знаки стражник.

— Я подозревал нечто подобное. — сказал Алахард эльфу. — Вы знали. Знали часть этого. Но я получил знания не от эльфа.

— Это невозможно. — дёрнул головой эльф.

— Я могу дать клятву. Или же — Алахард задумался. — Шаенара Ильвалур. Он всё ещё должна быть среди живых. Спросите её обо мне.

— Это невозможно — упрямо повторил эльф.

— Быть может, — терпеливо сказал Алахард, — стоит дослушать меня до конца? Это не эльфийский лес. Численный перевес не на вашей стороне.

Эльф оглянулся. Будто заметил напрягшихся людей и нелюдей вокруг. Он сел, накинув на голову капюшон.

— Отлично. — сказал Алахард. — Теперь продолжим.

Доску покрывали ряды буква. Цифры исчезли, и на их место встали буквы. Алахард использовал магические символы вместо чисел, и Кальварусу казалось, что на доске творится магия. Новая, неизвестная магия. Архимаг вводил новые символы, операции, взаимодействия между ними, выводил правила. Далеко за пределами привычных в этом времени. Правила усложнялись, выстроенные одно на другом, пока архимаг не остановился. На доске красовалась последняя запись:

i² = -1

— Здесь. Здесь я остановился. Мне кажется, — устало сказал архимаг, — что стоит мне продолжить поиски, я найду нечто новое. Прекрасное. Более сложное. Мне кажется, что этот подход можно расширить, продолжить правила. Пока что, это знание ускользает от меня. Я лишь в начале пути.

Зал молчал. С доски на них смотрело чудовище. Чуждое, методичное, механическое знание, которое не успело зародиться в этом мире. Фундаментальный подход, переход от простого к сложному, от малого к большему. Кальварус смотрел на доску. Потом судорожно стал шарить по карманам. На доске цифры стали символами, символы языком, языком магии, но…

— Зачем? — поднял руку один из магов с первого ряда. Неприметный человек в сером костюме. Кажется, один из дальних магов с востока. — Зачем это всё?

Алахард оглянулся на доску. Он погладил бороду и сказал:

— Я оставлю ответ на этот вопрос вам. Моя лекция закончится здесь. Здравия вам, идущие по пути знаний.

Архимаг кивнул залу, забрал свои записи и ушёл. Зал молча смотрел на чудовищное и непонятное знание на доске пятнадцать минут. Потом на сцену снова вышел стражник, и объявил следующего докладчика. На трибуну поднялся тот самый человек в сером, и начал рассказывать про магическую обработку металла. Записи Алахарда стёрли с доски. После лекции двыорф обернулся к Кальварусу, и довольно сказал:

— Вот! Вот полезное знание, а не та мешанина…

Он замолчал. Кальварус достал откуда-то несколько листов пергамента и перо, и торопливо писал. Листок за листком покрывались мелкими символами. Его здоровый глаз сверкал.

Кальварус не слушал следующие лекции и не перестал писать. Под конец собрания ему стало плохо, он потерял сознание и повалился на стол, сметая в сторону листы пергамента. Всполошилась стража, собрала рассыпанные записи, и мага унесли в лечебницу академии, где Кальварус провёл много времени. Когда он оправился, он продолжил свои исследования.

Собирая записи, стражники пропустили несколько. Два куска пергамента остались незамеченными. Один из них нашёл дворф, Харком, с интересом прочитал, почесал затылок, и отнёс в лечебницу, где просил передать Кальварусу. Он вернулся назад в горы, но не забыл полностью странные формулы.

Второй листок подобрал Мрар. Он бережно свернул его, а забрал его домой, в пустынные земли кочевников.

???

Тёмный коридор тянется вперёд. Он построен из одинаковых, грубых, больших серых плит. Небрежно они подогнаны друг к другу, и так же небрежно они сделаны. Дворф бы скривился от одного их вида и сразу же указал бы на сотни ошибок, долго расписывал бы, что можно было бы улучшить, пожаловался бы на плохую полировку поверхности. А под конец бы задумчиво стал изучать незнакомый ему материал. Если бы дворф тут был.

Коридор тянется вперёд, несколько дворфских метров в высоту и в ширину. Его серый потолок, стены и пол покрывают царапины, выбоины, сколы, следы ударов, некоторые от ударов сильных. В коридоре царит полутьма. Свет сочится вдали позади и впереди. Под потолком тянется шнур. Что-то разбитое висит на нём, поблескивает осколками стекла.

По коридору идёт человек. Немолодой, поседевший, он коротко острижен. Он одет в подогнанный костюм оливкового цвета — брюки, куртка, чистые и аккуратные. Он несёт в руках папку, с бумагами. Он держит спину прямо, и выправка выдаёт в нём военного. Он оглядывается, нервно, по сторонам, и чуть торопится, идёт быстрым шагом.

Лёгкий звук доносится издали, из конца коридора, к которому идёт человек. Далёкий шорох. Далёкий удар. Удар чего-то мягкого по серому камню.

Человек всматривается вдаль. Свет в конце тоннеля мешает разглядеть, что происходит впереди. Шорох повторяется вновь. Глухой пружинящий удар чего-то тяжёлого по камню. Лёгкий гул. Глаза человека расширяются. В далёком освещённом участке появляется чёрный шар, в дворфский метр диаметр. Он падает на пол, ударяется об него с тяжёлым звуком, и подпрыгивает. Величаво, он движется в сторону человек, колеблется в воздухе. Он ещё далеко.

Человек оглядывается по сторонам. Мечется влево, вправо. Шар ударяется об пол и медленно приближается. Вдали, за источником света, нарастает шум. Шелест. Неразборчивый гомон. Звук множества. Быстрые шаги, бег множества существ.

Человек отпрыгивает к стене, бросается на землю, вжимается в угол между стеной и полом, закрывает голову папкой и руками. Он замирает, смотрит напряжённо вперёд. Мяч подпрыгивает снова, с глухим ударом. Из коридора впереди доносится хохот.

Они врываются в далёкий поток света лавиной. Бегут по полу, прыгают, отталкиваются от пола, стен и потолка, сталкиваются в воздухе, мчатся быстрее беговой лошади. Они смеются и что-то выкрикивают. Гвалт и шум заполняет коридор, разносится эхом по нему.

Поток настигает большой и тяжёлый чёрный мяч, сливается с ним. В черном мяче не меньше сотни килограмм, лавина ударяется в него, кто-то наносит сильный удар, и тяжёлый снаряд летит вперёд с новой силой, отскакивает от пола и стен, рикошетит. С серого потолка сыпется пыль. Новый удар, и мяч летит в сторону вжавшегося в пол человека.

Они проносятся мимо за одно мгновение. Чёрный мяч ударяется в стену над человеком, отлетает в сторону. Дюжины ног и рук проносятся мимо с хохотом. В нём можно уловить слова.

"Мячик!". "Человек?". "Человек". "Человек!". "Ой".

Они отталкиваются от пола, стен, совсем рядом с человеком. Кажется, кто-то из них задевает его. Мгновение, и они несутся дальше, вслед за огромным, тяжёлым и смертоносным для людей мячом, и быстро исчезают вдали. Человек поднимает папку с головы и оглядывается назад. До него доносится звук разбитого стекла и в коридоре за ним гаснет свет.