Я снова разворачиваю календарь к себе. Листаю до августа. Дата моего дня рождения. Тоже обведена в красный кружок.

Он строил планы на будущее. Ждал радостных для него событий.

— Почему мой муж покончил с собой?

Мой вопрос адресован и к самой себе, и к Бену.

Он отвечает так тихо, что, если бы за стеклянной стеной стоял обычный для участка гам, я бы и вовсе не расслышала его голоса.

— По Дэнни велось внутреннее расследование.

Я смотрю на Бена, разинув рот, и силюсь понять смысл сказанного.

— Что? Но почему?

Он вздыхает.

— Мне запрещено тебе об этом говорить.

Сейчас

Еще до свадьбы я сказала Дэнни, что не стану брать его фамилию. Я решила, что лучше предупредить его об этом заранее — если он начнет возмущаться, это станет тревожным звоночком.

Вот как? — его голос звучал удивленно, может даже чуть обиженно, но даже если мои слова задели Дэнни, у него хватило мозгов это скрыть. — Что ж, похоже, сейчас уже стало старомодным ожидать от женщин, что они будут брать себе фамилии мужей.

— Если б у тебя была какая-нибудь крутая фамилия — тогда другое дело. Ну, типа Эльба, или Клуни, или Питт.

— Погоди, ты сейчас перечисляешь мужчин, с которыми хотела бы переспать?

— Ага, угадал.

— А почему тебе не хочется стать Эрин Райан? — спросил он. — Нет, я не то чтобы настаиваю, просто интересно.

— Да все очень просто, Дэнни. Ты сам послушай, как звучит: Эрин Райан. Давай мы еще лепрекона мне на лбу нарисуем и в таком виде будем туристам показывать.

— На самом деле я буду даже рад, если ты останешься Кеннеди, — ответил мне он.

— Что, правда?

— Ну да. Люди будут думать, что ты родственница президента. Кеннеди с Лонг-Айленда! Только прикинь, на какие тусовки и вечеринки нас станут приглашать!

Забавно, но сейчас мне как раз хочется носить имя Эрин Райан. Сейчас, когда меня судят за убийство собственного мужа.

Карла меня хорошо подготовила.

— Вступительная речь обвинения — штука очень неприятная, — твердила она. — Мерзкая. Обвинитель будет пытаться тебя уничтожить. Пройдется по твоему характеру, личной жизни, всем поступкам, которые ты когда-либо совершала или просто собиралась совершить. Его цель — чтобы присяжные увидели в тебе сущее исчадие ада, а ты все это должна будешь сидеть и слушать. И чтоб ни тени гнева в твоих глазах, никаких нахмуренных бровей, ни кривящихся губ. Давай так, ты даже не будешь вслушиваться в то, что он будет говорить. Не обращай внимания. Отвлекись. Посмотри на меня. Посмотри на судью. Посмотри на пол. Повторяю еще раз. Пока обвинитель рисует тебя людоедкой, способной сожрать собственных детей и убить одним взглядом, даже не вздумай хотя бы на секунду посмотреть в глаза присяжным.

— А ты что будешь делать? — спросила я, когда у меня, наконец, появилась возможность вставить слово.

— Буду делать свою работу. Я с этим справляюсь на редкость хорошо.

Мы поняли, что фортуна не всегда благоволит нам, когда узнали, что обвинителем по моему делу назначен Робертс. Карла меня о нем предупреждала, но, лишь увидев его в деле, я поняла, насколько он опасен. Одна его улыбка сама по себе по своему эффекту могла сравниться со всем грузом улик, что полиция имела против меня.

Робертс учтив и обходителен. Хорош собой, как Дэниэл Крейг в роли Джеймса Бонда. Не особо красив, но излучает уверенность. Обаятелен. Говорит просто, без закавык, с юмором, который пришелся бы по вкусу простому рабочему человеку, однако по его тону становиться ясно, что он никогда не занимался физическим трудом. И это само по себе околдовывает. У Робертса наманикюренные ногти и прическа, над которой долго трудился профессионал. Робертс шикарен, но это шик особого, аристократического рода, который не криклив и не бросается в глаза.

Когда он с жеманной улыбкой принимается обрабатывать присяжных, я невольно сглатываю.

Присяжные под номером пять и шесть — женщины за тридцать без обручальных колец на пальцах выглядят так, словно уже готовы раздеться и отдаться ему прямо в зале суда.

— Адвокат мисс Кеннеди станет рассказывать вам, что все улики, которыми располагает полиция против обвиняемой, косвенные, — произносит он доверительным, располагающим тоном, опершись на ограждение скамьи присяжных. — И все же мне бы хотелось кое-что вам сказать. Убийцы часто, подчеркиваю, не всегда, но очень часто, оказываются очень умными людьми. Нет-нет, я не хочу сказать, что наши стражи закона уступают им в уме, однако время от времени работники правоохранительных органов сталкиваются с преступником, который не просто умен, хитер и обладает стратегическим мышлением. Достаточно вспомнить Мода Паркера, которого судили совсем неподалеку, на Манхэттене…

Карла вскочила со своего стула с такой скоростью, словно его внезапно раскалили докрасна.

— Протестую, ваша честь, — выпалила она. — Это возмутительно.

Судья Палмер тяжело вздыхает. Он настоящий здоровяк — высок, широк в плечах, с пышной копной волос на голове. Создается впечатление, что он вот-вот начнет раздуваться и займет все место в зале.

— Вы выдвигаете протест в ходе вступительной речи? Я правильно вас понял? — уточняет он, глядя на Карлу поверх очков. — Это что-то новенькое.

— Ваша честь, мистер Робертс ссылается на печально известное дело, в ходе рассмотрения которого обвиняемый был признан виновным. Это не только косвенное давление на присяжных, но и попытка ввести их в заблуждение, поскольку в деле Мода Паркера у стороны обвинения имелись против подзащитного прямые улики.

Обвинитель Робертс всем своим видом пытается изобразить возмущение, но я вижу, как он кидает взгляд на Карлу и прячет ухмылку.

Это игра. Они просто забавляются.

— Я нисколько не сомневаюсь, мисс Дельгадо, что обвинитель относится к вашей подзащитной предвзято. К вашему сведению, это его прямая обязанность, — произносит судья Палмер. — Что же касается присяжных, в отборе которых вы принимали участие, то подозревать их в необъективности не приходится. Мистер Робертс, я бы попросил вас тщательней подбирать сравнения. Мисс Дельгадо, прошу вас сесть.

Судя по виду Карлы, слова Робертса ее несколько обеспокоили. Она успела мне объяснить, что вне зависимости от того, отклонит судья протест или примет его, время не обратить вспять. Присяжные — живые люди, если уж они что-то услышали, они это запомнят — память им не сотрешь. В данном случае, насколько я понимаю, на уровне их подсознания отложилось, что я столько же виновна в убийстве своего мужа, сколь печально известный душегуб Мод Паркер — в своих злодеяниях.

Я прикладываю максимум усилий, чтобы не вслушиваться в остаток выступления обвинителя.

А Робертс пока рассказывает, как я отказалась брать фамилию мужа, будто это служит доказательством совершения мною преступления.

Я не слушаю, как он излагает события того вечера — пять месяцев назад, когда в моей жизни опять все пошло наперекосяк.

Я смотрю по сторонам, оглядываюсь через плечо.

Мне известно, кто свдит непосредственно за мной, но интересно узнать, что за люди расположились на другом конце залы, позади стола стороны обвинения.

Наконец я натыкаюсь на них взглядом.

На родню моего покойного мужа.

Все очень напоминает свадебные торжества. Родственники жениха и невесты сидят на скамьях, разделенных проходом.

Вы со стороны жениха или невесты?

Я со стороны жениха. И мне очень хочется, чтобы невеста провела остаток своих дней за решеткой.

На короткое мгновение я сталкиваюсь взглядом со свекровью и чувствую, как меня обдает волной жара, словно пламенем охватывает.

Она меня ненавидит.

Карла едва заметно толкает меня локтем в бок, и я, отвернув голову, снова устремляю взгляд вперед.

Именно в этот момент обвинитель Робертс произносит:

— Впрочем, возможно, этот невероятный план мести созрел в голове Эрин Кеннеди в тот самый вечер, когда она узнала, что полицейский департамент Ньюпорта вел внутреннее расследование, объектом которого был ее муж Дэниел Райан.