Он словно на иголках от предвкушения. Профессор Джин Уитман — один из выдающихся судебных экспертов не то что даже штата, а всей страны. Он настоящий мастак склонять присяжных к обвинительному заключению, особенно когда у обвинения, скажем так, отсутствует одна из главных улик.

Карла едва не раздавила в руках кружку, когда узнала, что обвинение вызывает в качестве свидетеля Уитмана.

— А что такого? — недоумеваю я. — Он что, гипнотизер? У него сверхъестественные способности?

— В каком-то смысле, — кивает Карла. — Судьи его обожают. Присяжные души в нем не чают. На его выступления то и дело ссылаются в судах, когда речь заходит об обвинительных заключениях. Ты не представляешь, какой это ценный свидетель для Робертса. Именно поэтому Уитман и берёт за свои консультации ахулиарды долларов.

— Но в этом случае получается, что обвинение в отчаянии и готово ухватиться за любую соломинку, если оно готово выложить кучу денег за консультацию этого эксперта?

— Солнышко, это мы в отчаянном положении, а обвинение просто действует по накатанной схеме.

Когда Уитман дает клятву говорить только правду, по залу проносится шепоток — все понимают, что перед ними настоящая знаменитость.

Его многие знают, его имя на слуху — Джин часто появляется в разных ток-шоу.

Обвинитель Робертс, чуть не приплясывая от радости, принимается перечислять регалии, ученые звания и степени. Профессор Уитман читает лекции в Йельском университете, однако куда большее впечатление на собравшихся производит тот факт, что он вдобавок ко всему является почетным членом ученого совета Оксфордского университета.

Профессор знает себе цену и потому не реагирует на соловьиные трели обвинителя, поющего ему дифирамбы. Он спокойно сидит, подперев руками подбородок и чуть смежив веки за большими очками в роговой оправе. Подобное отсутствие реакции на комплименты еще более усиливает впечатление, что все мы сейчас находимся в обществе настоящего джентльмена. Робертс умолкает, переводит духи, наконец, поясняет, почему профессор Уитман соблаговолил почтить нас всех сегодня своим присутствием.

— Как я уже говорил, вы специализируетесь на расследовании убийств, сопряженных с отсутствием тела жертвы на месте преступления, — говорит обвинитель.

— Совершенно верно, — соглашается Уитман.

— Как раз в случае подобных дел очень многие присяжные не могут вынести подзащитному обвинительное заключение, — продолжает Робертс.

— Вы правы, — кивает Уитман. — Но так происходит далеко не всегда.

— Вот как? Не могли бы вы нам объяснить, почему отсутствие такой вроде бы важнейшей улики, как тело, вовсе не является определяющим в принятии решения, виновен человек в убийстве или нет?

— Разумеется.

Уитман выдерживает паузу.

Он отрабатывает каждый цент своего гонорара в ахулиарды долларов.

— По большому счету отсутствие тела на месте преступления должно беспокоить меньше всего, — говорит он.

— Вот как? Это еще почему? — хмурится обвинитель Робертс.

— Потому что если убийца хочет замести следы, то тело на месте преступления как раз должно отсутствовать. Если преступник оставляет тело на месте преступления, ему становится гораздо сложнее уйти от ответственности и избавиться от комплекса улик, что указывают на его вину. Труп, если позволите так выразиться, может очень много поведать толковому следователю вне зависимости от того, сколь тщательно преступник пытается избавиться от улик. Представим, что труп засыпали известью — даже в этом случае детектив может выяснить, что это за известь, где ее приобрели или произвели, когда пустили в ход. Если труп сожгли, детективу под силу узнать, чем именно облили тело, чтобы предать его огню, где эту жидкость купили, а также какие травмы получила жертва, прежде чем от тела решили избавиться. Таким образом, чтобы избавиться от целого комплекса улик, убийце жизненно важно избавиться от тела.

Обвинитель Робертс с умным видом кивает, словно сказанное профессором является азбучными истинами для всех присутствующих.

— Ясно, — говорит он. — Но умный детектив, как и умный присяжный, конечно же, способен раскусить подобный замысел убийцы, так?

— Само собой. И подобных случаев навалом по всему миру. Да зачем далеко ходить. Возьмем, к примеру, нашу страну. Несколько лет тому назад Марк Симпсон был осужден за убийство богатого вдовца Эзры Голдштейна. Тело Голдштейна так и не нашли, но было установлено, что Симпсон украл у него сотни тысяч долларов — как при жизни, так и после его гибели.

— Да-да, я помню, — кивает Робертс. — Но ведь Марк Симпсон, как и Мод Паркер, в ходе судебных слушаний все же признались, что избавились от тела Голдштейна?

— Да, — с умным видом соглашается Уитман. — И это очень помогло присяжным вынести правильный вердикт. Пожалуй, более уместным было бы упомянуть о деле Джесси Смит, убитой ее мужем. В саду было обнаружено пепелище от костра, а в нем несколько ее зубов и фрагмент кости — все, что удалось от нее найти. Ее муж был признан виновным и приговорен к смерти.

— Да, этот пример подходит гораздо лучше, — в голосе Робертса слышится одобрение. — Итак, после показаний экспертов, нам всем уже известно, что в квартире Эрин Кеннеди было обнаружено большое количество крови — гораздо большее, чем могло быть, если принять ее версию случившегося, а подзащитная, напоминаю, утверждает, что защищалась.

— Протестую! — восклицает Карла. — Объективность показаний одного из экспертов в ходе перекрестного допроса была поставлена под сомнение. Кроме того, мы привлекли к работе независимого судмедэксперта, который пришел к заключению, что потеря того количества крови, что было найдено в квартире, вполне совместимо с жизнью.

— Протест принимается, — подает голос судья Палмер.

Допрос свидетеля продолжается. В какой-то момент Карла сжимает мне руку под столом.

Может показаться, что перекрестный допрос Уитмана был бы нам на руку.

Карла может начать придираться к словам эксперта.

Но нужного эффекта тут не достичь.

Тело пропало, его нет, и уж кому как не мне знать, что в этих обстоятельствах люди поверят в то, что им скажут.

Краткая поездка домой в январе 2020 года, вызванная чувством вины, проходит примерно так, как я и ожидала.

Родители окружают меня душащей, назойливой заботой, как обычно не давая спокойно вздохнуть. Мама днем устраивает чаепития, доставая из серванта фарфоровый сервиз, а папа водит на прогулки вдоль набережной Лиффи — реки, что течет через Дублин. Родители таким образом посыпают себе голову пеплом и силятся добиться моего прощения, что подвели в тяжелый момент.

В пятницу мы остаемся дома, смотрим кино и едим суши, которые привозит служба доставки. В субботу днем мы с Таней отправляемся гулять по центру города, пялимся в витрины магазинов, устраивающих январские распродажи, а потом заваливаемся в ресторанчик, где заказываем себе дышащее паром рагу по-ирландски.

Таня немного пьяна. Она насмехается надо мной из-за «американского» говора и обзывает предательницей родной страны.

— Нет у меня американского акцента, — возражаю я.

— А ну-ка повтори, только без этого дурацкого гнусавого прононса, — веселится Таня.

Она дергает за рукав незнакомца, стоящего рядом с нами. Он похож на Майкла Фассбендера.

— Хотите познакомиться с моей сестрой-американкой? — спрашивает она.

— Да пошла ты, — фыркаю я.

Таня спрашивает меня о Кайле.

Я решаю не говорить ей, что в последнее время мало его вижу, потому что занимаюсь (о, эта чудесная тавтология!) тайным расследованием тайного расследования, которое вел мой муж, желавший добиться справедливости для сестры Кайла.

Вместо этого я говорю Тане, что Кайл пребывает в унынии. Я узнаю об этом от него самого, когда мы встречаемся незадолго до Нового года. Кайл сообщил, что его бросила девушка, заявив, что хочет найти «парня побогаче». Мне удалось проглотить все остроты, вертевшиеся в тот момент на языке, поскольку мой богатенький приятель был искренне расстроен и удивлен тем, что девушка уподобилась старателю, который, отыскав золотую жилу, внезапно пошел искать счастья в другом месте.