Секретарша нажимает на клавишу интеркома, бубнит в него что-то невнятное, и через несколько минут в комнате ожидания, стены которой выкрашены в пастельные тона, появляется Лесли Кляйн.

Доктор Кляйн грациозна и элегантна. На ней льняные брюки свободного покроя и шелковая рубашка с накидкой из пашмины[11], седеющие волосы собраны во французский шиньон, а на груди висят очки на золотой цепочке.

— Простите, вы у меня?.. — обращается она ко мне.

— Эрин Кеннеди, — представляюсь я.

Лесли выгибает брови, отчего крошечные морщинки на ее лбу, которые не настолько заметны, каку меня, хотя доктор старше меня лет на двадцать, делаются глубже.

— Простите, Эрин, но у меня сейчас все расписано, — говорит она.

— Да, я знаю, — киваю я. — Если я все понимаю правильно, сейчас должен был быть прием у моего мужа. Но он не придет.

Лицо ее хранит все тоже участливо-вежливое выражение. Конфиденциальность клиента для психиатра превыше всего. Быть может, Лесли даже не хочет признавать, что Дэнни был к ней записан.

Но глаза ее выдают, выражение в них на миг меняется, она прекрасно понимает, о ком идет речь.

Кроме того, в комнате ожидания больше никого нет.

Значит, Дэнни действительно собирался сюда прийти.

Причем не только в эту пятницу в три часа.

Он ходил сюда каждую пятницу к трем.

Он посещал психиатра регулярно.

Меня словно обухом по голове бьет. Я сама не знаю, как я это вдруг поняла.

— Он не придет, потому что его нет в живых, — добавляю я.

А вот на эти мои слова доктор реагирует. Глаза Лесли расширяются, губы чуть дергаются.

— Я вам очень сочувствую, — произносит она. — Очень.

Я не спускаю с нее взгляда. Меня что-то беспокоит, но сама не понимаю что. — Прошу вас, заходите, — кивает Лесли.

Посторонившись, она пропускает меня в кабинет, заслоняя секретаршу, которая старательно делает вид, что не слушает наш разговор, — но я при этом замечаю, что печатать она стала медленнее.

Внутреннее убранство кабинета являет собой эталонный образчик того, как должно выглядеть рабочее место психиатра. Никаких массивных столов из красного дерева. Все выдержано в тех же пастельных тонах. Широкое, обтянутое ворсовой тканью кресло врача располагается напротив мягкой бежевой кушетки.

Интересно, сколько раз мой муж укладывался на эту кушетку и вытягивал ноги?

Широкие окна выходят на лес, от которого веет тишиной и покоем. Никакого шума машин. Лишь шелест листвы и доносящийся из открытого окна, тихое позвякивание музыки ветра и едва заметный аромат благовоний.

Лесли садится, я продолжаю стоять.

— Я очень признательна, что вы нашли в себе силы приехать сюда и обо всем рассказать, — говорит она. — Когда это случилось?

— Во вторник, — отвечаю я.

— И как вы эти несколько дней?

Я открываю рот. Закрываю рот.

— В вашем положении лучше всего найти себе какое-нибудь занятие, — дружелюбно советует врач. — Поставить в известность друзей и близких. Привести в порядок его дела. Но при этом не забывайте уделять время и себе. Вам надо переварить случившееся.

— Хотите знать, что случилось? — перебиваю ее я.

— Да, если вы готовы со мной этим поделиться.

— Он покончил с собой.

Ну вот опять. В ее глазах снова что-то промелькнуло.

— Я вам правда очень соболезную, — произносит Лесли.

— Правда? — спрашиваю я.

Она кивает.

Мнется.

— Как вы узнали, что он у меня наблюдается? — Нашла вашу визитку.

— Вот как.

— Я ни о чем не знала.

Вообще никакой реакции. Хоть бы сказала «Да что вы?» или «Неужели?».

Никакого удивления.

Лесли Кляйн знала, что мой муж держал от меня в секрете визиты к ней.

Я давлю в себе всхлип (откуда они вообще берутся эти всхлипы?) и устремляю взгляд в окно.

Что она обо мне знает? Что ей известно о нашем браке?

О Дэнни?

— Я полагаю, Эрин, вы пришли сюда, чтобы задать какие-то вопросы о Дэнни. Однако я боюсь…

— Он был вашим пациентом, так? — я перебиваю ее.

Молчание.

— Так.

— И давно он к вам начал ходить?

Снова короткая пауза длиной в мгновение. Доктор явно собирается сказать: «Я не имею права этого говорить», но потом, похоже, передумывает:

— Достаточно давно.

Услышав это, я прижимаю руки к груди. Чисто физическая реакция.

Давно — это сколько?

Несколько месяцев? Лет?

Он начал ходить к ней до того или после того, как мы познакомились?

— Я не могу раскрыть вам, о чем мы беседовали с Дэнни, — добавляет Лесли. — Впрочем, думаю, вы и сами это знаете.

— Ничего я не знаю, — отвечаю я, устремляя взгляд на коврик под ногами. Мне кажется, я говорю каким-то не своим, чужим голосом, а голос Лесли будто доносится из соседней комнаты. Все, что сейчас происходит, непохоже на реальность. Это какой-то горячечный бред.

— У него… у него был какой-то определенный диагноз? — произношу я шепотом.

— Яне…

Ее голос звучит чуть иначе.

— У него были проблемы на работе, — продолжаю я. — Он говорил вам, что является объектом внутреннего расследования? Он хоть раз об этом заикнулся?

Она вздрагивает:

— Ну… я смотрю новости. Сейчас на полицию Ньюпорта оказывают серьезное давление…

— Я не об этом, — я качаю головой. — Там все дело в наркотиках. Эта шумиха не имеет к Дэнни никакого отношения. Просто я думала, вдруг вы что-нибудь знаете, раз он ходил к вам.

Я устремляю на нее полный отчаяния и мольбы взгляд.

«Прошу тебя. Умоляю. Скажи. Ну хоть что-нибудь».

Она отводит глаза.

— Эрин, вы знаете, он вас безумно любил…

Не-а.

Так не пойдет. Я не намерена выслушивать банальности.

Я пулей выбегаю из кабинета, проношусь мимо секретарши, распахиваю дверь и выскакиваю на тихую улочку. Я стою, прижавшись лбом к стальным прутьям ограды, и силюсь вобрать в грудь воздух, будто вынырнув на поверхность моря с огромной глубины.

До меня вдруг доходит, что меня так беспокоило в докторе Лесли Кляйн.

Когда я сказала ей, что Дэнни больше нет в живых, она не удивилась.

То есть она была готова к подобному варианту развития событий.

Лечащий врач Дэнни знала, что он может совершить самоубийство.

А я даже не подозревала, что он ходит к психиатру.

Сейчас

Вступительная речь Карлы на суде показалась мне до нелепого короткой.

Суть ее проста. Доказательств моей вины у полиции нет, и моя невиновность очевидна как божий день.

По большому счету все так и есть.

Потом мы долго ругались из-за ее выступления. Я ехидно спрашивала Карлу, собирается ли она и дальше весь процесс быть столь же лаконичной, а она парировала, что я начиталась романов и в реальной судебной практике таких монологов, как в книге «Убить пересмешника», практически не бывает. Потом мы послали друг друга на хер, обнялись и принялись готовиться к вызову первого свидетеля обвинения.

Доктор Лесли не в восторге от того, что ее выбрала в качестве свидетеля именно сторона обвинения. Она мне в этом сама призналась, хотя официально перед дачей показаний нам нельзя было общаться друг с другом.

Во-первых, выступление в суде в качестве свидетельницы противоречит ее профессиональной этике. Лесли не любит ни с кем делиться сведениями о своих клиентах, вне зависимости от того, живые они или мертвые. Во-вторых, она на моей стороне.

Именно это я твержу себе, пока Лесли неторопливо, сама того не желая, начинает меня закапывать.

Обвинитель Робертс продолжает щеголять перед всеми своими наманикюренными ногтями. Перед судьей. Перед зрителями. Лесли. Все внимание присутствующих обращено к нему, при этом все кажутся спокойными и расслабленными. Напряжена только одна я.

Начинает Лесли неплохо.

— Доктор Кляйн, не могли бы вы рассказать нам о психическом состоянии подзащитной в тот день, когда впервые встретились с ней?