Я даже говорить толком не могу. Я захлебываюсь от рыданий. Люди за соседними столиками начинают встревоженно на меня поглядывать.

— Я все понимаю, — говорит Карла и хватает меня за запястье с такой силой, словно я утопающая, которую надо во что бы то ни стало вытянуть из воды. — Эрин, ты меня слышишь? Я все понимаю. Я знаю, какого это — оказаться тут одной. Знаю, какого это, когда у тебя никого нет. Погляди на меня.

Собравшись с силами, я встречаюсь с ней взглядом и вижу в ее глазах такое безграничное сочувствие, что понимаю — она не врет. Она действительно на своей шкуре прочувствовала, что значит быть для всех чужой, находясь вдали от дома. Она тоже через это прошла.

— Только когда приходит беда, понимаешь, как на самом деле тяжело жить вдали от родных и близких, говорит Карла. — Но нас таких очень много, чика. Главное, попроси — и помощь не заставит себя ждать.

И в этот момент я чувствую, что передо мной родственная душа.

Когда-то кто-то помог Карле. Не оставил в беде. Протянул руку помощи.

И Карла, женщина, к которой я собиралась обратиться за консультацией по некоторым юридическим вопросам, только что дала понять, что будет со мной рядом и ни за что не даст пропасть.

Я в неоплатном долгу перед Дэвидом Фоксом.

За дверью моей спальни что-то настойчиво втолковывают шепотом.

Это Таня. Опять говорит по телефону. С нашими родителями. Разговор у них не клеится.

— Мам, а где ж еще ей жить? Это ж, блядь, ее квартира! Не может же она навсегда поселиться в гостинице! Господи, да ты знаешь, сколько они тут дерут за сутки? — Пауза. — Да, я знаю, что каждый раз, когда она приходит домой, она видит это окно. Но что тут поделать? Нет, пока никто не предлагал приютить ее. Ну, у нее есть один друг, бармен, он предложил… Бадом звать, фамилию не помню. Бар? Нет, мам, это бредовая идея.

Я лежу в постели и смотрю в потолок.

Я помню, как Дэнни лежал на мне сверху, помню его объятия.

Мы ведь были так близки, а я все равно ничего не знала. Как такое вообще возможно?

Какая разница, где теперь жить?

Я все равно буду думать о Дэнни.

Я снова и снова прокручиваю в голове слова Глории.

Чужая душа потемки, а работа оставляет свой отпечаток. Труд детектива в Нью-Йорке, да даже и у нас, в очаровательном Ньюпорте, тяжелый, и неизбежно приходится сталкиваться с таким, что потом очень сложно выкинуть из головы.

Нередко, когда Дэнни приходил с работы, он сразу направлялся к холодильнику, брал бутылку пива и, не успев поздороваться, сразу выпивал половину.

Проблема заключалась в том, что Дэнни предпочитал все держать в себе. Мог расследовать самое жуткое дело в своей жизни и не подавать при этом и вида, позволяя мне ныть из-за какой-нибудь сущей ерунды на работе, вроде обнаглевшего агента, требующего увеличить аванс за книгу своего клиента, или же о романе, за который мы выложили кругленькую сумму, а его теперь никто не желает покупать.

Я знала, что у Дэнни на работе куда больше поводов для беспокойства, но убедила себя, что рассказами о делах в издательстве отвлекаю его, даю возможность переключиться.

Я должна была расспрашивать, как у него дела.

Я не имела права закрывать глаза на все те случаи, когда он становился молчалив.

Я должна была дать ему понять, что всегда рядом и поддержу его, даже если он не хочет разговаривать.

Таня робко приоткрывает дверь:

— Не спится?

— Таня, — я сажусь в постели. — Я эгоистка, да?

— Так, и с чего ты это взяла?

Таня присаживается на краешек кровати. Только сейчас я замечаю, до какой степени она устала. У нее из-за смены часовых поясов наверняка бессонница, но при этом сестра ни разу не пожаловалась.

— Я вот все думаю… Мне Глория сказала одну вещь, — мямлю я. — Про Дэнни. Что он не хотел делиться со мной своими переживаниями, потому что щадил мои чувства… Ну… после того, что случилось с Нив.

Таня тяжело вздыхает.

— Солнышко, то, что случилось с Нив, просто чудовищно. Если Дэнни именно поэтому не хотел ранить твоих чувств, это говорит о нем куда больше, чем я узнала от тебя. Получается, он был славным парнем. Впрочем, тебе это, думаю, и так известно.

— Но ведь дело не только в этом! Если у него и в самом деле была настоящая депрессия, он ведь должен был мне довериться! Рассказать! Я ведь думала, что раз я жена, то я для него самый близкий человек. А теперь выясняется, что это не так?

Таня с сочувствием посмотрела на меня.

— Заинька, давай я тебе приготовлю попить чего-нибудь горячего, а потом ты примешь таблетку. Тебе надо поспать.

Я вздыхаю.

Когда она уходит, я, вспомнив о словах Карлы Дельгадо, окидываю взглядом комнату.

Я сама не замечаю, как принимаюсь копаться в ящиках с вещами Дэнни.

Возвращается Таня, видит кавардак, который я устроила на полу и кровати, вывалив туда вещи Дэнни, и тщательно пытается скрыть выражение ужаса на своем лице.

Она ставит чай с перечной мятой на прикроватную тумбочку, встает на колени и опускается на коврик рядом со мной.

— Что ты ищешь? — спрашивает она.

— Сама не знаю. Все что угодно. Все, что может показаться странным. Все, что может стать зацепкой.

Таня берет в руку стопку визиток, стянутых резинкой. Я нашла эту стопку среди трусов Дэнни. Он любил брать себе на память визитки баров и ресторанов.

Я продолжаю поиски, а Таня принимается просматривать визитки. Я даже не обращаю внимания на то, что она вдруг замирает:

— Кто у вас был семейным врачом? Как вы его тут называете? Терапевтом!

— Да не было у нас семейного врача. Когда Дэнни жил в Нью-Йорке, он наблюдался у доктора Саймона, а тут мы просто ходим в медцентр, и все.

— В таком случае кто такая доктор Лесли Кляйн?

Я хмурю брови.

— Может, кто-то из знакомых, с кем Дэнни общался по работе, — предполагаю я.

Таня протягивает визитку.

Лесли Кляйн не просто доктор. Она практикующий психиатр. На обратной стороне карточки почерком Дэнни написано: «пятница, 15:00».

Я тупо смотрю на визитку, а потом тянусь к мобильнику. Таня обеспокоенно на меня смотрит.

Карла велела звонить ей в любое время дня и ночи, если я что-нибудь найду.

Я объяснила ей, что могу позволить себе почасовую оплату за решение вопросов с наследованием и пенсионными накоплениями, но не уверена, что у меня хватит средств, если придется раскошеливаться за каждый телефонный звонок.

Стоило мне завести разговор о деньгах, она отмахнулась, заявив, что это не имеет значения.

— Для меня имеет, причем очень серьезное, — ответила я.

— Я очень обязана Дэвиду Фоксу, — пожала плечами Карла. — Он спас мою карьеру, хотя в тот момент мне требовалось несколько другое. Если ты от него, то, помогая тебе, я рассчитываюсь по старым долгам. Мы можем договориться о ставке — и все. А уж в какое время суток ты позвонишь — неважно.

Это меня немного успокоило.

— Слушай, Эрин, — продолжила она. — Я не собираюсь тебе врать. У тебя на руках все козыри. Ты пришла по рекомендации моего друга, причем с таким интересным делом, за которое я уже давно не бралась. У меня… Хм… ладно… Скажем так: у меня особые отношения с полицией. И вообще — ты иммигрантка, я иммигрантка, так что ты мне теперь вообще как родная, поняла?

И вот тут я даже рассмеялась.

Карла отвечает после второго гудка.

— Привет! Кажется, я нашла в вещах Дэнни кое-что интересное. Визитную карточку психиатра. На ней написано «пятница, 15:00». Что делать?

Подумав несколько секунд, Карла задает встречный вопрос:

— У тебя на завтра какие-нибудь планы есть?

Офис доктора Лесли Кляйн располагается на одной из тихих улочек Норт-Беллпорта по соседству с другими такими же небольшими офисными зданиями с небольшими бронзовыми табличками и аккуратными воротцами.

Ее секретарша хмуро смотрит на меня. Да, сюда приходят люди, которым требуется помощь психиатра, но, думаю, даже на их фоне я выделяюсь — я, белая ирландка, требующая встречи с врачом вместо записанного на прием чернокожего американца.