— Бедняга, — вздыхает Таня.

— Ничего, переживет, — говорю я. — Все у него будет в порядке. Он мужчина привлекательный.

— Он ведь был приятелем Дэнни? — спрашивает сестра.

Я тут же слышу в ее голосе подозрительные нотки.

Я не тороплюсь с ответом.

— Ты имеешь полное право встречаться, с кем хочешь, — говорит Таня. — Нет, само собой, вы с Дэнни прожили вместе не тридцать лет, но… Просто… Понимаешь, вы познакомились с Кайлом при достаточно специфических обстоятельствах. Может, имеет смысл оборвать все концы и…

— Я не собираюсь возвращаться в Ирландию и…

— Я не о том.

— Ну, Кайл ко мне особого интереса не проявляет. Как, впрочем, и я к нему, — говорю я. — К твоему сведению, мужчины с женщинами могут просто дружить.

Таня на это ничего не отвечает.

Перед моим отлетом домой мы с Таней отправляемся туда, куда обычно ходим либо только вдвоем, без посторонних, либо и вовсе поодиночке.

В парк, в котором напали на Нив.

Она возвращалась домой из колледжа.

Шел сильный дождь, который продолжил лить и весь следующий день, что сильно усложнило работу судмедэкспертов.

Нив ходила через парк, чтобы срезать дорогу. Она так делала постоянно, особенно в непогоду или когда торопилась. Тропа шла через поле. Днем там обычно играют в футбол. Это поле видно как на ладони из окон близлежащих домов. Если бы не тот чертов ливень, возможно, кто-нибудь что-нибудь и увидел — просто подойдя к окну.

Он стоял у ограды парка и ждал, когда кто-нибудь появится. Стоял чуть в стороне, и потому, если торопишься, идешь быстро, да еще и опустив голову, немудрено не заметить.

Полиции он сказал, что не охотился специально на Нив. Сошла бы любая другая. Но ему подвернулась именно она.

На суде он потом заявил, что с ним говорил дьявол. Сторона защиты пыталась добиться признания его невменяемости.

По ходу судебных слушаний выяснилось, что Нив была не первой жертвой. Несмотря на то что у него была чудная любящая семья и жена, он признался, что изнасиловал двух своих бывших девушек, но они побоялись сообщить об этом в полицию. Его жертвы заявили на него, только когда увидели его в новостях, рассказывавших о деле Нив.

По его словам, в тот день в парке, увидев Нив, он решил «зайти дальше». Детективы выяснили, что он схватил мою сестру сзади и затащил в кусты. Она ему отчаянно сопротивлялась.

Она была девушкой миниатюрной. Мужчина, лишивший ее жизни, весил почти в два раза больше нее.

Она умерла страшной смертью.

Я рассказала Дэнни о том, что случилось с Нив, один-единственный раз — через пару месяцев после того, как мы сошлись. Повторяться мне не пришлось. Он все прекрасно понял. Я сухо излагала факты, а он смотрел на меня и слушал с опустошенным лицом. Под конец Дэнни не выдержал, заключил меня в объятия и заплакал.

Нив было всего девятнадцать. Ей так и не суждено было отпраздновать свое двадцатилетие, закончить колледж, выйти замуж, родить детей, стать взрослой женщиной.

Убийца отобрал ее у нас, вынужденных жить до конца дней своих с незаживающей раной на сердце.

Мы сидим на стене, огибающей дальнюю часть парка — стене, до которой так и не добралась Нив. Стали приходить сюда через несколько недель после ее гибели. Сидели и думали. Если где-то там есть рай, то Нив должна знать, что мы тут, ждем, когда она доберется до этого края парка. Ждем и всегда будем ждать. Мы никогда не перестанем грезить, что наступит день и она вернется домой. Именно здесь я сказала Тане, что уезжаю в США. Сестра думала, что я еду на год. Я надеялась, что навсегда — но ей тогда об этом говорить не стала. Мама, впрочем, догадалась. «Ты больше никогда не вернешься», — так и сказала.

Мои родители из того поколения, когда если уж уезжали, то навсегда. Впрочем, еще до знакомства с Дэнни, я опасалась, что не смогу постоянно мотаться туда-сюда.

А потом он предложил мне выйти за него замуж.

Мы сидим с Таней на стене, болтаем ногами и курим одну сигарету на двоих, хотя уже давно бросили, — просто это дань традиции. Прежде нас было трое, считая Нив. Совсем юные, невинные, мы считали, что нет ничего ужаснее быть пойманными с сигаретой.

— Когда погиб Дэнни, — говорю я, — больше всего меня злило то, что это был его выбор. Он решил покончить с собой. У Нив такого выбора не было. Мне это казалось таким эгоистичным поступком с его стороны… Особенно если учесть, что он знал, через что я прошла. А сейчас я не уверена… Думаю, может, у него на самом деле и не было выбора.

Я вздыхаю и чувствую, что меня начинает отпускать.

— Думаю, ты права, — отзывается Таня. — Я никогда не думала, что самоубийство — это выбор. Это крайняя мера. Последнее прибежище.

Я сжимаю ей руку.

— Хочу тебе сказать одну вещь, — произношу я. — Я никогда не лишу себя жизни. Я знаю, ты за меня волнуешься. Я, мол, там, за океаном, а не здесь, где ты могла бы за мной присмотреть. Но у меня все в порядке. Честно. А даже если бы и были проблемы, я бы все равно не стала кончать с собой.

— Вот и хорошо, — кивает Таня. — Потому что, если ты покончишь с собой, я тебя, блядь, убью.

Я едва заметно улыбаюсь.

Выуживаю из кармана зазвонивший телефон.

Сперва номер кажется незнакомым, а потом до меня доходит, что к нему добавлен международный код США и код штата перед ним.

— Секундочку, — кидаю я взгляд на сестру.

Спрыгиваю со стены и отхожу на несколько шагов в поле, встаю у футбольных ворот.

— Алло, — говорю я.

— Слушай, я заезжал к тебе домой, но тебя там не оказалось.

Это Дэвид Фокс.

— Я в Дублине.

— Вот оно что.

И зачем Дэвид заезжал ко мне домой, вместо того чтобы напроситься на очередной обед в ресторане пятизвездочного отеля? Это на него так непохоже.

— Я выяснил насчет твоей девушки, Лорин Грегори, — продолжает он.

Я застываю на месте. Оглядываюсь на Таню, которая сидит и смотрит вдаль, потом отворачиваюсь.

Кто-то привязал ленточку к штанге ворот, и я нервно начинаю наматывать ее на палец. Такими же лентами перевязывали букеты, которые оставляли в парке люди, узнавшие о гибели Нив. Сперва букеты выглядели очень красивыми, но потом цветы стали вянуть, и в итоге городской совет постановил их убрать.

— Ты сейчас можешь разговаривать? — спрашивает Дэвид.

— Да, — отвечаю я. — Рассказывай, что тебе удалось узнать.

Дэвид сперва перечисляет тех, с кем он успел переговорить по поводу Лорин. Я слушаю и понимаю, что он напрасно тратит время на романы. К черту карьеру писателя. Ему нужно вернуться к журналистике и добиваться Пулитцеровской премии.

— Итак, — Дэвид переходит к делу, — из того, что я узнал, у меня сложилась вполне себе определенная картина. Лорин искала правосудия, но не смогла его добиться. Весьма возможно, это толкнуло ее на самоубийство.

Примерно этого я и ожидала. Я жду от Дэвида подробностей, но он отчего-то не торопится.

— Ты знакома с кем-нибудь из родственников девушки? — спрашивает он.

— Я тебе все расскажу при личной встрече, — отвечаю я.

На том конце линии повисает пауза.

— Ладно. Слушай, что мне удалось узнать, — наконец, говорит Дэвид. — В декабре 2016 года Лорин подала заявление об изнасиловании. По всей вероятности, над ней надругались вечером на Манхэттене. В полицию ее отвела подруга. Дело завели. А потом закрыли.

Сердце в груди так и заходится. Я цепляюсь рукой за штангу ворот, чтобы не упасть. Чувствую, как к горлу подкатывает желчь.

— Не знаю, что там конкретно случилось, но все это дурно пахнет. Мой источник не просто работает в полиции, он служит как раз в том участке, где Лорин подала заявление. Так что информация, можно так сказать, чуть ли не из первых рук. Так вот, мой человек говорит, что дело закрыли, потому что девушка сперва не пожелала сказать, кто на нее напал, а потом и вовсе забрала заявление. Якобы именно так все и произошло.

— Якобы?

Я слышу, как на том конце линии Дэвид тяжело вздыхает.