Вопросы, кругом одни вопросы, сейчас начинаешь сомневаться даже в очевидном.

— Ничего не понимаю, — качает головой Таня. — Должно же быть что-то, подтолкнувшее его… ну… так просто ведь человек с собой… — она обрывает сама себя. — Чужая душа потемки, — наконец произносит сестра.

Я в ответ молчу.

Ничто не предвещало случившееся.

Но вот вчера утром, когда Дэнни водил носом по моей шее, а потом мы занимались любовью… Вчера утром все было немного иначе, чем обычно.

У него ведь постоянно должна была крутиться в голове мысль: «Это в последний раз». Когда ласкал мою шею, двигался во мне… Каждая уходящая секунда — словно обратный отсчет, ведущий к тому моменту, когда он навсегда покинет меня.

Так больно, что перед глазами все плывет. Я сглатываю.

— Так, теперь по поводу похорон, — говорит Таня, и ее слова для меня словно разорвавшаяся бомба.

— Нет… сейчас не могу… — говорю я, встаю с постели и направляюсь в соседнюю комнату, но Таня меня опережает и замирает в дверях, преграждая путь. Из нее бы вышел отличных полузащитник американского футбола.

— То, что случилось с тобой, просто ужасно, — говорит Таня, не давая пройти. — Ужасно, что ты и дух не успела толком перевести, а тут я как снег на голову свалилась и донимаю разговорами о похоронах. Но… Эрин… Есть дела, их надо делать. Даже после того, что случилось с Нив, — она вздыхает. — Даже когда Нив не стало, всем занимались родители. Сейчас за тебя этого никто не сделает.

Я смотрю в пол.

— Я еще не знаю, когда мне отдадут тело.

— Почему? — удивляется Таня.

— Они будут делать вскрытие.

— На хрена? Им что, непонятно, отчего он умер?

— Да не знаю я! — ору я в ответ, но Таня от моего крика даже не вздрагивает. Она продолжает стоять как вкопанная, перекрывая мне путь.

— Слушай, надо выяснить, когда они смогут выдать тело. Ты же его жена, они просто обязаны всё рассказать. Черт, у них что, тут нету… ну… этих… как они называются-то… полномочных по связям с родственниками?

— Не знаю, — говорю я в ответ. — Тань… ну правда… я очень… очень рада, что ты приехала, но… честно, не могу сейчас об этом думать… Пожалуйста… мне очень в туалет надо.

Я закрываю за собой дверь, сажусь на унитаз, подперев руками подбородок, и даже не пытаюсь уловить, о чем Таня шепотом переговаривается с кем-то по телефону.

Сестра совершенно права, мне должны выдать тело Дэнни. Это так странно — его тело после смерти достается мне. Что хочу, то с ним и делаю. Почему мой голос ничего не значил, когда Дэнни был еще жив? Почему им распоряжались так, словно меня не существует?

И что… что вообще теперь делать? С чего начать?

В голове роями гудят вопросы, на которые у меня нет ответа. Их очень много, Таня озвучила только самые очевидные.

Зачем понадобилось вскрытие?

Зачем к нам вчера утром заявился Бен?

И кто-то, черт подери, должен дать мне на эти вопросы ответ.

Казенное здание, в котором располагается девятый участок, совершенно невзрачно. Оно белого цвета, и о его назначении можно догадаться лишь по флагам у входа да полицейскому гербу на наружной стене.

Я заверяю Таню, что справлюсь с возложенной миссией, и она в конце концов соглашается остаться внизу в фойе.

Сейчас в участке пустовато — за столами сидят несколько гражданских служащих и пара детективов, — и это действует угнетающе.

Когда я вхожу, никто не смотрит мне в глаза. Никто не подходит, чтобы выразить соболезнования.

Такое впечатление, что коллегам Дэнни передо мной неловко.

Когда полицейский гибнет от рук преступников — тут все понятно. А когда он кончает с собой — это позор.

Полиция — это семья. Ага, само собой, бладь.

Бена Митчелла мне удается застать в кабинете, который они до вчерашнего дня делили с Дэнни. Перед ним на столе исходящая паром кружка с кофе.

Закатав рукава рубашки, Бен разбирает бумаги, которые достает из картонной коробки.

Это одна из тех коробок, которые забрали вчера утром из нашей квартиры.

Несколько секунд я молчу. Меня завораживают вещи на столе Дэнни.

Во-первых, на столе компьютер. Судя по движущейся картинке на экране, он не выключен, а просто находится в спящем режиме.

Радом, в рамке, наша семейная фотография. Мы ее сделали, когда ездили на Кейп-Код[8]. Хороший был денек. Денни настоял, чтобы я заказала только жареных моллюсков и лимонный пирог, а потом мы напились допьяна «Московскими мулами»[9].

Кроме снимка мое внимание привлекает сувенирный календарь, страницы которого украшены в стиле пин-апа, вот только вместо привычных красавиц там развозчицы пиццы и почтенного вида сторожихи с автостоянок.

— Эрин?

Бен, похоже, не верит своим глазам.

Я переступаю порог кабинета, закрываю дверь и сажусь за стол Дэнни.

— Не уверен, что тебе можно… — произносит Бен, но так и не заканчивает фразу. — Кофе будешь?

В кружке Бена плещется явно не просто кофе. Глаза у детектива красные, щеки в пятнах лихорадочного румянца, хотя лицо у него обычно бледное. Все вместе выдает напарника Дэнни с головой.

— Не надо, — отказываюсь я.

— Кристина о тебе спрашивала.

Кристина. Идеальная, будто сошедшая с журнальной обложки жена Бена. Спрашивала обо мне у мужа, который даже не подозревал, что сегодня вечером мы увидимся. Я ведь не звонила, не отправляла сообщений. Молча смотрю на Бена, не высказывая сомнений в правдивости его слов. Он ёрзает и наконец говорит:

— Итак, Эрин, чем могу помочь?

— Для начала перестань вести себя со мной как детектив с потерпевшей.

Бен сразу как-то сникает. Запускает пятерню в золотистые волосы, зачесывает их к затылку, тяжело вздыхает.

— Давай ты со мной поговоришь по-человечески. Я ведь только что лишилась мужа, а он, между прочим, был твоим напарником и лучшим другом.

— Это не так-то просто.

— Херня, — я склоняюсь над столом. — Женщина, которая везла меня вчера в гостиницу, почти со мной не разговаривала. Ни один человек из вашего отделения так и не удосужился мне позвонить. От капитана Салливана ни звука. А я являюсь к тебе словно Малколм Кроу[10]к Коулу Сиэру.

— Понимаешь… Обстоятельства смерти Дэнни… они не совсем обычные, — изрекает Бен.

— Согласна, — я со скрипом отодвигаю стул. Стул моего мужа. Сейчас на этом стуле устроилась я. А вот он на него уже никогда не сядет. Бен прав. Обстоятельства смерти Денни ни хрена не похожи на обычные. — Бен, что, черт подери, происходит? Да, я не хотела дружить семьями, не ходила к вам в гости и на воскресные обеды с воздушной кукурузой и чизкейками. Да, мы не устраивали вместе оргии на яхтах и не занимались прочей лабудой, но вчера утром на моих глазах мой муж выпрыгнул с балкона и разбился насмерть, и при этом до сих пор мне никто не удосужился позвонить и хоть что-то объяснить.

Да на меня даже смотреть не хотят!

Я срываюсь на крик, на глаза наворачиваются слезы. А ведь, выбираясь из такси, давала себе торжественное обещание, что ничего подобного не случится.

Бен бледнеет.

Я глубоко вздыхаю, насухо вытираю глаза и спрашиваю:

— Зачем понадобилось вскрытие? Зачем вы забрали все его бумаги? И… Бен… Зачем ты вчера утром приехал к нам?

Стены кабинета стеклянные. Бен кидает взгляд на закрытую дверь, потом обводит глазами офис, чтобы понять, кто из работников участка на месте, а кто — нет.

— Дэнни… он… Черт, Эрин, слушай, не надо ставить меня в такое положение…

— Какое положение?

Я разворачиваю к нему календарь Дэнни.

— Гляди, — говорю. — Видишь, он обвел красной ручкой субботу, воскресенье и понедельник. Что тут написано, а?

Он читает. Начинает быстро хлопать глазами.

— Хартфорд, — наконец, произносит Бен.

— Именно. Мы туда собирались поехать. Как раз на этих выходных.