Он поглощает меня так, будто это в последний, а не в первый раз.
С отчаянием, а не с любопытством.
Как будто ему нужно наверстать годы, которые он не целовал меня.
Головокружение от его поцелуя одурманивает и опьяняет. Все рациональные мысли покидают меня, все мое существо сосредоточено на том, чтобы получить больше, почувствовать больше, и я неистово хватаюсь за него руками.
Твердый контур его члена трется о мой центр, пока он продолжает атаковать мой рот. Мои ноги обхватывают его талию, а руки — шею, жадно прижимая его к себе.
— Ты такая горячая, такая чертовски горячая, — пьяно бормочет он, его руки сжимают мое платье на бедрах, когда он жарко прижимается к моему рту. — Ты больше никогда не будешь скрывать от меня свой рот.
Он снова прижимается своими губами к моим, заглушая мой протест и продолжая наступление.
Я оцепенела от вожделения и судорожно пытаюсь притянуть его ближе, хотя мы уже находимся грудь к груди.
— Никс, нет, — эротично задыхаюсь я, наконец-то сумев оторвать свой рот от его рта, когда его пальцы впиваются в мою голую задницу. — Мы должны спуститься на ужин.
— Тогда тебе лучше кончить побыстрее.
Он сдвигает мои трусики в сторону и погружает два пальца в мой тугой проход, обнаруживая, что я мокрая и готова к его приходу.
— Дом, милый дом, — говорит он с придушенным стоном, все его тело содрогается, когда он проникает в меня. Его глаза на мгновение закрываются, а когда снова открываются, то горят от вожделения. — Ты так готова ко мне, твоя киска, должно быть, соскучилась по мне.
— Да, — задыхаюсь я, — соскучилась.
В его груди раздается довольное рычание, и он начинает проникать в меня пальцами. Я выгибаюсь навстречу его прикосновениям, отталкиваясь спиной от стены и толкаясь тазом в его руку.
— Ты такая нуждающаяся маленькая шлюшка. Ты трогала себя, когда меня здесь не было?
— Да, — задыхаюсь я.
— Ты думала обо мне, когда заставляла себя кончить?
— Д-да. — Я так близко, еще несколько движений, и я кончу.
— Расскажи мне. — Он требует, в его голосе слышится возбуждение.
— Ты был зол, — удается мне сказать, когда глаза закатываются на затылок. — Ты был… груб со мной. Ты делал то, что хотел.
Он одаривает меня маниакальной улыбкой и вынимает пальцы. Я тихонько вскрикиваю от потери, мой рот кривится в гримасе.
— Не такая уж хорошая девочка, в конце концов. — Он одобрительно мурлычет.
Никс протягивает руку между нами и расстегивает пуговицу брюк, одним быстрым движением расстегивает молнию и вынимает свой член. Он ударяет им по моему клитору, пирсинг царапает чувствительную кожу, и приставляет его к моему входу.
Он проталкивается внутрь и продолжает двигаться, пока не оказывается внутри меня, его таз трется о мой клитор и сводит меня с ума.
Его лоб прижимается к моему.
— Да, черт возьми, — бормочет он.
Он отступает назад, пока во мне не остается только кончик, а затем подается вперед, вставляя свой член обратно до упора. Он повторяет это движение, пока я не чувствую, что теряю рассудок.
— Феникс, — говорю я, выкрикивая его имя.
— Я знаю, детка. Это так приятно, правда? Ты так полна моим членом, как я и хотел.
Я ошеломленно киваю, мои ногти жестоко впиваются в его спину, несомненно, оставляя следы когтей даже на его рубашке.
— Я хочу, чтобы ты кончила, когда я буду тебя целовать. — Он требует, его темп становится безумным.
Он вколачивается в меня, пока я не ударяюсь спиной о стену позади меня, подбрасывая меня, как тряпичную куклу. Его рука обхватывает мое горло и сжимает его, заставляя меня поднять голову и посмотреть на него.
Его губы с силой прижимаются к моим. Он заглатывает мои стоны в свой рот, сливая нас в единое целое, не давая вырваться, пока он вбивается в меня.
Это грязно, безумно и совершенно по-нашему, и он целует меня так, будто я что-то для него значу.
Сердце замирает в горле, когда я понимаю, что совершила ужасную ошибку. Потому что неделями сдерживалась от поцелуев с ним, только чтобы наконец дать ему это сделать.
Это делает поцелуй намного более значимым. Как будто я уже отдала ему свое тело и сердце, а теперь вручаю последний кусочек своей души.
Он шлепает меня по заднице, прикусывает губу и с силой входит в меня в последний, жестокий раз, сбрасывая меня со скалы оргазма в процессе.
Мои мышцы сжимаются вокруг его члена, когда я кончаю, высасывая из него его собственный оргазм, и я чувствую, как его семя заливает меня.
Мы остаемся в таком положении несколько мгновений, прижимаясь друг к другу и задыхаясь. Наконец он вырывается, его губы снова прижимаются к моим, пока он приводит себя в порядок.
— Пойдем, — говорю я, с трудом отстраняясь от него. — Мы опаздываем на ужин.
Я хватаю подол платья и опускаю его на бедра, направляясь к двери с ним на буксире.
— Подожди, — говорит он, беря меня за руку и возвращая в свои объятия. Его губы снова жарко прижимаются к моим, удивляя меня.
Поцеловавшись еще пару минут, он отстраняется.
— Ты даже не представляешь, как давно я хотел это сделать, — прошептал он, прижимаясь лбом к моему. — А теперь давай накормим тебя и зарядим энергией. Я еще не закончил с тобой на эту ночь.
Мое ответное хихиканье эхом отдается в комнате, когда я выхожу за ним за дверь и иду ужинать.
ГЛАВА 38
Феникс
Ужин — это урок того, как должна выглядеть настоящая семья. Даже с учетом того, что Каллум бросает на меня взгляды через стол, это самая большая часть семейной ячейки, которую я чувствовал после смерти Астора.
Они принимают меня в свои ряды, хотя я не намерен доводить дело до конца, и нечто, подозрительно похожее на чувство вины, вцепляется мне в горло, когда я думаю о том, что обманываю их.
Особенно когда я смотрю на Сикс.
Она о чем-то шутит с отцом и смеется с матерью, и трудно представить, что в недалеком будущем я предам ее.
Два месяца назад такое решение было легко принять.
Сегодня — не очень.
Я просто должен постоянно напоминать себе об очень веских причинах, по которым я не могу пойти на этот брак, и сосредоточиться только на следующих пяти днях.
А потом… мы закончим.
Мы вернемся к прежнему порядку вещей, пока у меня не будет достаточно денег, и тогда мы разойдемся навсегда.
Верно?
Тогда почему мне кажется, что я должен убеждать себя не отступать от своего плана?
***
— Когда ты собираешься в Париж? — спрашиваю я.
Мы только что закончили ужин, и Сикс объявила родителям, что мы идем наверх «смотреть кино».
Ее отец пробормотал несколько едва скрываемых непристойностей в ответ на это заявление, но замолчал, когда мать Сикс положила свою руку на его и сказала ему «вести себя хорошо».
Сикс поворачивается ко мне лицом, когда выходит на лестничную площадку, и идет в обратном направлении к своей комнате. Мои руки находят ее бедра, когда я следую за ней, не в силах не прикасаться к ней, когда она так близко ко мне.
— На Новый год с девочками. Мы идем в Pachamama’s, — говорит она. Она колеблется, прежде чем добавить. — Ты должен пойти с нами. Там будут Роуг и Рис.
— Мне нужно вернуться в Женеву. — Я не говорю ей, что это для встречи с моим банкиром, чтобы мы могли утвердить план. — Полагаю, это означает, что мы должны максимально использовать время, которое у нас есть до этого момента, — добавляю я, прижимаясь к ее губам, когда заталкиваю ее в свою комнату.
Если она и разочарована, то ничего не говорит. Я подталкиваю ее назад, пока ее колени не упираются в кровать, и она падает на нее, подхватывая себя на руки.
Она поднимает на меня глаза и облизывает губы, наблюдая, как я медленно ослабляю галстук.
— Прежде чем ты начнешь совершать развратные поступки, которые запланировал для меня, нам, наверное, стоит договориться о прикрытии. Какой фильм ты хочешь сказать, что мы смотрели?
— Мне все равно. — Я говорю, снимая галстук и закатывая рукава рубашки, чтобы показать свои татуированные руки. — Ты знаешь, что весь ужин я думал о том, как моя сперма стекала по твоим бедрам, пока ты передавала картофельное пюре своим родителям?