Но сейчас поведение Новака кажется мне нестабильным, поэтому я поворачиваюсь к ней и поднимаю бровь в немом вопросе.
Она кивает в ответ.
— Все в порядке, можешь идти. Поговорим позже.
Я сердито хмыкаю, вспомнив, о чем она вообще пыталась со мной поговорить. Это напоминание стирает все мои переживания за нее, и я, развернувшись, ухожу.
ГЛАВА 18
Феникс
Я вкатываю чемодан в свою спальню в доме моих родителей в Хэмпшире.
Технически это моя вторая спальня. После смерти Астора я съехал из старой и стал пользоваться одной из наших невзрачных комнат для гостей.
Было невозможно оставаться в комнате, которая хранила столько воспоминаний о нас с ним.
В комнате, где у меня постоянно возникали воспоминания о времени, проведенном с Сикс. Я не мог сидеть на полу, где мы играли в карты, или спать на подушке, на которую она положила цветочную корону, или смотреть на потолок, куда мы приклеивали звезды и наблюдали за их ночным сиянием.
Я иду по коридору к тому, что было и остается комнатой Астора. Тихонько открываю дверь, как будто внутри кто-то спит, хотя знаю, что она пуста, и так уже семь лет.
Комната остается совершенно неизменной, вплоть до учебника математики, по-прежнему лежащего на его столе.
Она остается такой по приказу моей матери, как святыня для него и святилище для нее. Единственная причина, по которой он сейчас не завален бутылками с алкоголем, заключается в том, что домработница каждый день убирает за ней.
Я молча закрываю дверь и смотрю на фотографию Астора, висящую рядом с комнатой в прихожей. Как и каждый раз, когда я смотрю на его фотографию, меня пугает тот факт, что я больше никогда не смогу взглянуть на его лицо и увидеть то, которое совпадает с моим по возрасту. Мы близнецы, но смерть заморозила его лицо во времени, в то время как мое взрослеет.
Я отворачиваюсь от него и направляюсь в сторону маминого будуара, решив, что пришло время встретиться с причиной, по которой я, скорее всего, здесь нахожусь.
Два дня назад я получил от отца загадочное сообщение, в котором он просил меня приехать домой на выходные. Я предположил, что это как-то связано со здоровьем моей матери, что последние несколько лет наконец-то догнали ее, поэтому я приехал, хотя и с неохотой.
Я постучал и вошел, закрыв за собой дверь. Пройдя в спальню, я не удивляюсь тому, что она полностью погружена в темноту. Бархатные портьеры, как обычно, задернуты, задушив весь естественный свет и погрузив комнату в полумрак.
Моя мама лежит в своем кресле-шезлонге и спит. Вернее, отключилась благодаря сочетанию таблеток и выпивки. Я кладу руку ей на плечо и произношу ее имя, но она не просыпается.
Я трясу ее с большей силой, и ее голова откидывается в сторону, в результате чего она просыпается, когда я сажусь рядом с ней.
Ее расфокусированные глаза растерянно осматривают тусклое окружение, прежде чем ее взгляд падает на меня. На ее губах появляется маленькая улыбка надежды.
У меня перехватывает дыхание. Она не улыбалась мне уже много лет.
Она проводит рукой по моей щеке.
— Астор? — спрашивает она, ее голос полон тоски.
Это еще один нож в грудь.
— Нет, это Феникс. — Я отвечаю, убирая ее руку с моей щеки и кладя ее себе на колени.
— О. — Этот разочарованный слог пронзает меня насквозь, и я отворачиваюсь. — Почему ты здесь? — спрашивает она незаинтересованно.
Такая реакция больше соответствует тому, как она обычно приветствует меня.
В детстве Астор всегда была ее фаворитом, и в глубине души я это знал. Но когда он умер? Я стал для нее совершенно невидимым. Она замкнулась в себе от своего горя, а мне не к чему было обратиться за утешением, кроме как к собственной растущей обиде.
Он умер, и из-за этого я потерял все три столпа своей жизни. Его, моих родителей и Сикс.
Было очевидно, что в тот день умер не тот близнец.
Я мог бы жить без постоянных напоминаний, куда бы я ни пошел, и это часть причины, по которой я игнорировал Сикс последние пару лет, а также почему я никогда не возвращался домой.
Последний раз до сегодняшнего дня я видел свою мать более двух лет назад.
— Томас прислал за мной, — говорю я, вставая. Я уже много лет не называл отца иначе, чем по имени. — Ты же не думала, что я вернусь к тебе, правда?
Она отворачивается от меня и хватает упаковку из фольги, выталкивая пару таблеток из алюминиевой оболочки на ладонь. Она бросает их в открытый рот и запивает глотком водки из стоящей рядом бутылки.
— Закрой за собой дверь, — говорит она, откидываясь на подушку и отстраняясь от меня.
Я выдыхаю через нос презрительный смех и делаю то, что она просит.
Так здорово быть дома.
Очевидно, что состояние моей матери не изменилось, так зачем же отец вызвал меня сюда? Не из личного желания посмотреть, как у меня дела, это я точно знаю.
Я бегом спускаюсь по главной лестнице и останавливаюсь на месте, когда сталкиваюсь лицом к лицу с Сикс. Она — последний человек, которого я ожидал увидеть в моем фойе, — широко раскрыв глаза и застыв на месте, смотрит на меня.
Ее родители так и не продали свое прилегающее поместье, даже после того как переехали в Гонконг. Я знаю, что после приезда в АКК она проводила здесь несколько праздничных уик-эндов со своей семьей, но мы никогда не были здесь одновременно.
С тех пор как мне исполнилось одиннадцать.
В последнее время она появлялась везде, где я бывал, но этот раз не может быть совпадением.
— Мне начинает казаться, что ты меня преследуешь, — говорю я, спускаюсь по последним ступенькам и подхожу к ней. — Разве твоей заднице не достаточно?
Она яростно краснеет, а ее щеки старательно пытаются соответствовать ее огненно-рыжим волосам.
Каким-то образом я снова оказываюсь слишком близко. Я нависаю над ней и вижу каждую ресничку, каждую веснушку, каждую родинку на ее лице.
— Нет, — отвечает она, намеренно игнорируя мой вопрос.
— Тот факт, что ты не ответила на мой вопрос, означает, что твоя задница готова к большему?
— Ты задаешь много вопросов о моей заднице для человека, который утверждает, что не заинтересован в том, чтобы переспать со мной, — замечает она.
Я недобро улыбаюсь, одним шагом преодолеваю оставшееся между нами пространство и хватаю ее за горло.
— Осторожно, ты путаешь наказание с интересом. Я спрашиваю о твоей заднице, потому что хочу знать, как сильно я тебя ранил. Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что не могла сидеть из-за боли, что была вынуждена спать на животе, потому что твоя попка очень болела. Я хочу знать, плакала ли ты, были ли у тебя синяки и сожалеешь ли ты. Больше ты меня не интересуешь.
— Тогда почему я чувствую, как твой твердый член упирается мне в живот? — она бросила вызов с самодовольной ухмылкой. — Кажется, он жаждет знакомства.
Я приближаю ее лицо к своему, не обращая внимания на то, что мой член становится еще тверже, когда она произносит слово «член».
— Даже легкий ветерок делает меня твердым, мне восемнадцать. Это не имеет к тебе никакого отношения.
Ее продолжающаяся ухмылка говорит о том, что она мне не верит.
— Ясно.
Я надавливаю на ее горло, чувствуя, как под моими пальцами учащается пульс. Ее дыхание сбивается, и этот звук смягчает мой гнев.
— Должно быть, я был недостаточно жесток с тобой в прошлый раз, если ты пытаешься заставить меня снова отшлепать тебя по заднице, особенно явившись сюда.
Я прижимаю ее к стене, но ей удается пролепетать.
— Мой отец сказал мне встретиться с ним здесь.
— Что? — спрашиваю я, отступая назад, удивление заставляет меня отпустить ее.
— Мои родители попросили меня приехать домой на выходные, но их не было дома, когда я приехала. Несколько минут назад отец прислал мне зловещее сообщение с просьбой встретиться с ним в кабинете твоего отца, вот почему я здесь.
К тому времени, как она заканчивает говорить, мои брови нахмурились.