Я стану женой Феникса.

Нежеланной женой, но все равно его женой.

Телефон отца пищит. Он поднимает его, взгляд отца перемещается по экрану, пока он читает сообщение, прежде чем положить телефон обратно.

— Это был Томас, — говорит он нам, прежде чем произнести слова, которые неразрывно переплетают мою судьбу с судьбой Феникса. — Феникс тоже согласился.

ГЛАВА 20

Аделаида

Я обнимаю дочь и смотрю, как она тихо выходит из кабинета с напряженными плечами и склоненной головой. Я в сотый раз задаюсь вопросом, правильное ли решение мы принимаем.

Мой муж, как это часто бывает, вторит мне.

— Ты уверена в этом?

Я поворачиваюсь к нему, где он сидит в своем офисном кресле, как король на своем троне, его массивное тело комично перечеркивает сиденье под ним.

Его глаза прочерчивают благодарный путь по моему телу с тем же похотливым взглядом, что и в день нашего знакомства, а затем снова встречаются с моими.

— Нет, не уверена. — Честно говорю ему, огибаю стол и подхожу к нему. Его рука находит мое бедро, и он возвращает меня к себе на колени, где я прижимаюсь к его теплому телу. — Но если ничего не выйдет, то мы хотя бы попытаемся.

После смерти Астора и нашего переезда в Гонконг Сикстайн замкнулась в себе. Она всегда была застенчивой, но во время нашего пребывания в Хэмпшире она начала выходить из своей скорлупы и расцветать.

Мы решили, что это было из-за горя, и обратились за помощью, чтобы помочь ей пройти через этот процесс и понять, что чувство вины, которое она испытывает, — это нормально.

Только после того как она отправилась в АКК, она снова начала жить, но не успели мы привыкнуть к этой ее смелой версии, как она снова ушла в себя.

Потребовалось совсем немного вопросов, чтобы понять, что Феникс сыграл в этом большую роль.

Они встретились в первый день занятий после всех этих лет, и в течение следующего года она расцвела, как цветок под солнечными лучами. Даже когда она утверждала, что не любит его за все, что он делает, она краснела при одном только произнесении его имени.

А когда он игнорировал ее, она отстранялась.

Я люблю свою дочь независимо от того, застенчива она или уверена в себе, замкнута она или экстравертна. Я не пытаюсь ее изменить, я просто хочу, чтобы она была по-настоящему счастлива.

Я наблюдала за ее борьбой в течение нескольких лет, пока не смогла больше терпеть. Я устала наблюдать за их постоянными «может между ними что-то есть или нет», когда в глубине души думала, что они могут быть второй половинкой друг друга.

Мой муж заметил это раньше меня. Я отчетливо помню, как он смотрел из заднего окна на детей, игравших в поле за нашим домом.

Он указал на одного из близнецов и сказал.

— Нам нужно присматривать за этим. Мне не нравится, как он смотрит на Сикстайн.

Я не видела, какого мальчика он имел в виду, но предположила.

— Астор?

— Нет, другой. Феникс.

— Они всего лишь дети, Кэл, — засмеялась я.

— Попомни мои слова, — ответил он. — Однажды он доставит неприятности.

Я не обратила на это внимания, слишком сосредоточившись на организации идеального бранча.

Когда Сикстайн начала свой последний год с вновь обретенной уверенностью и подтвердила, что Феникс снова с ней общается, хотя и только для того, чтобы драться и задирать ее, я наконец приняла решение.

Это была моя работа как ее матери.

Мы должны были помочь им осознать то, что всю жизнь было у них на глазах. И если для этого потребовалась помолвка, значит, так тому и быть.

В конце концов, брак по расчету сработал для нас. Разве так уж безумно думать, что это может сработать и для нашей дочери?

— Хм, — сердито хмыкнул он в ответ, — он мне чертовски не нравится, как он на нее смотрит и как с ней разговаривает. Я не должен был позволять тебе уговаривать меня на это, женщина.

Каллума пришлось долго уговаривать, прежде чем он согласился выдать замуж свою единственную дочь. Мне пришлось немало потрудиться будучи перед ним на коленях, и даже тогда он согласился только после того, как я согласилась, что у него есть карт-бланш на пытки Феникса по своему усмотрению, если он когда-нибудь обидит нашу Сикстайн.

Хотя если до этого дойдет, ему придется встать в очередь.

Я поднимаю на него бровь.

— Женщина?

Его руки крепко сжимаются вокруг моей талии.

— Моя женщина.

— Лучше, — говорю я, гладя его по шее.

Он стонет во все горло, его голова откидывается на спинку стула, чтобы обеспечить мне лучший доступ.

— Надеюсь, мы не ошиблись, — бормочет он, полуобморочный от вожделения.

— Ты дал ей идеальный выход, если это так, — говорю я ему, целуя его горло, — и по крайней мере тогда мы сделаем все возможное, чтобы попытаться исправить то, что между ними произошло. Если это не сработает, значит, этому не суждено было случиться.

Он одобрительно хмыкает и встает, крепко прижимая меня к своей груди.

— Думаю, мне нужны дополнительные убеждения, чтобы позволить этому продолжаться, — говорит он, провожая нас в коридор и направляясь к нашей спальне.

Я хихикаю.

— Ты ненасытен.

Он прижимается своими губами к моим на долгий миг, прежде чем промурлыкать.

— Только для тебя, принцесса.

Я позволяю мужу отнести меня в нашу спальню, где показываю ему, насколько убедительной я могу быть.

ГЛАВА 21

Феникс

Я уже на полпути к домику на дереве, прежде чем до меня доходит, что именно туда я и направляюсь. Я теряюсь в мыслях, перебирая все, что произошло, и не обращая внимания на то, куда ведут меня ноги.

Я соглашаюсь на происходящее до тех пор, пока мне нужно привести в порядок свои дела, но потом я ухожу. Это последняя капля в моих отношениях с родителями. Меня не заставят жениться на ней, хотя когда-то я желал именно этого, задувая одиннадцать свечей.

Это была другая жизнь, другой Феникс, и оба они давно ушли в прошлое.

На меня нахлынули видения Сикс в белом платье, стоящей передо мной у алтаря, откидывающей вуаль и открывающей свое прекрасное лицо, с которым она ожидающе смотрит на меня.

Странные вещи шевелятся в моей груди при этих образах. Ее предлагают мне на выбор. Она может стать моей, если я захочу…

Нет.

Она никогда не будет моей.

Я знаю это.

Хотел бы я раз и навсегда вырезать ее из своего мозга с помощью лоботомии. Если бы я мог прижечь серое вещество и выжечь те части, которые думают о ней и только о ней, это было бы менее болезненно, чем жить с этими мыслями постоянно и никогда не иметь возможности ничего с ними поделать.

Отвращение вместе с желанием бурлит в моем желудке. Мне нужно лучше контролировать эти мысли. Я встряхиваю головой, как будто могу физически изгнать их из головы, и поднимаю взгляд, замечая, что приближаюсь к домику на дереве.

Это осознание второстепенно, потому что первое, что я вижу, — это Сикс, стоящую перед деревом, на которое я когда-то потратил целый день, вырезая на нем все три наших имени.

Она протягивает руку и проводит пальцем по нашим именам, а ее указательный задерживается на имени Астора.

Я наступаю на ветку, и она громко щелкает, заставляя ее дернуться от шума. Ее зеленые глаза ненадолго расширяются, а затем становятся настороженными.

— Что тебе нужно?

— Я здесь не ради тебя, — говорю я ей, но сам не уверен, ради чего я здесь. Что, как я думал, я найду в домике на дереве, если не ее? Могила Астора находится в пяти минутах ходьбы, но мне пришлось пройти мимо нее, чтобы попасть сюда.

Она насмешливо сказала.

— Не волнуйся, я никогда не ошибусь, полагая, что ты когда-нибудь будешь меня искать.

Интересно, что бы она подумала, если бы узнала, что я однажды прилетел в Гонконг только для того, чтобы провести пятнадцать минут, наблюдая издалека, как она заказывает обед.

Я не могу удержаться, чтобы не подколоть ее.