Еще не открыв глаза, я тянусь за бутылкой на тумбочке и глотаю воду так, будто забыла ее вкус. Я смотрю на стоящий рядом будильник и определяю время. 10:48 утра.
Со стоном и откровенно неописуемыми звуками, которые я издаю, потягиваясь, я встаю с кровати и направляюсь в свою ванную комнату.
И тут я замечаю на своем столе коробку.
Красная, квадратная, с белым конвертом сверху.
Я сразу же понимаю, что это.
Забыв о походе в ванную, я бросаюсь к столу и открываю конверт, пока что не обращая внимания на записку.
Внутри я обнаруживаю массивное обручальное кольцо. В центре — бриллиант, по меньшей мере в пять или шесть карат, вокруг него — корона из восьми рубинов поменьше и тонкая золотая лента.
Оно совершенно уникально и не похоже на то, что я ожидала увидеть. Оно гораздо красивее, чем все, что я могла себе представить. Я осторожно достаю его из коробки, заметив, что моя рука слегка дрожит, и надеваю его.
Оно идеально подходит.
Оно похоже на меня, и я не могу объяснить, почему.
Я шевелю пальцами, позволяя свету отражаться от бриллиантов и рубинов и наслаждаясь новой тяжестью на моей руке.
Взяв конверт, я достаю записку и перелистываю ее, чтобы прочитать.
Пора сделать все официально.
Папа
Хотя я не ожидала, что Феникс купит кольцо, учитывая его несогласие с нашей предстоящей свадьбой, мое сердце все равно сжимается, когда я вижу почерк отца.
До нашей помолвки я никогда не была человеком, который много думает о дне свадьбы, за исключением, может быть, пары однодневных мечтаний.
Но я, конечно, никогда не представляла, что жених не захочет меня и кольцо будет выбирать мой отец. Не думаю, что такая реальность может привидеться кому-то в мечтах.
К счастью, у моего отца отличный вкус и, видимо, он знает меня лучше, чем я сама, потому что кольцо мне нравится.
Положив украшение обратно в коробочку, я со вздохом закрываю ее и направляюсь в ванную, чтобы переодеться.
***
Через полчаса я приняла душ, оделась, накрасилась и готова встретить день, хотя на самом деле у меня еще ничего не запланировано.
День после Рождества мы обычно проводим спокойно, так как мои родители обычно оба страдают от похмелья и любят провести утро за разговорами о том, что «они уже не восстанавливаются, как раньше».
Я бы присоединилась к их стенаниям сегодня утром, если бы не своевременное вмешательство Уолтера вчера вечером.
Надо не забыть поблагодарить его, думаю я про себя, спускаясь по лестнице.
Его и Феникса, потому что время, проведенное с ним по телефону, позволило мне протрезветь. Это было… хорошо. Это было нормально. Это напоминало мне о том, какими мы были раньше, до того как он возвел между нами стометровые стены, держа меня на безопасном расстоянии, подальше от него.
Он открыл мне частички себя, которые не раскрыл бы несколько недель назад. Доступ к его человеческой стороне, пусть даже на короткое время и в ограниченном количестве, приносит в мою душу упоительное счастье.
Перед тем как заснуть, я снова и снова прокручивала в голове наш разговор, желая насладиться им на случай, если больше никогда не увижу эту его версию.
Эгоистично я жаждала большего.
Больше разговоров, больше уязвимости, больше его.
Поэтому мысль о том, что через неделю все официально закончится, причиняет больше боли, чем мне хотелось бы признать.
Я спускаюсь по ступенькам, по пути помахав паре охранников дневной смены. Я намерена найти маму и узнать, достаточно ли она восстановилась, чтобы пообщаться с ней. Может, если я устрою спа-день, то смогу вытащить ее с похмельем из дома?
Напевая про себя, я огибаю изгиб винтовой лестницы и резко останавливаюсь. Потому что в моем фойе так неожиданно, что мне кажется, будто он плод моего воображения, стоит Феникс.
При виде его я резко вдыхаю. Он так близко, что при желании я могла бы дотянуться до него меньше чем за десять шагов.
Он смотрит на меня непоколебимо, его взгляд буравит меня. Тень на челюсти указывает на то, что он нуждается в хорошем бритье, но в остальном он, как всегда, безупречно одет.
Выражение его лица настороженное, жесткое, словно он ожидает моей реакции. Как будто он готов повернуться и уйти, если я подам ему хоть какой-то знак, что не хочу его видеть.
Он только что сказал мне двенадцать часов назад, что никогда не вернется домой, так что же он здесь делает?
Интенсивность эмоций, которые я испытываю, приводит меня в ужас. Они меня переполняют: от неверия и восторга от встречи с ним до надежды, что он пришел провести со мной время, от страха, что он пришел разорвать нашу помолвку, и еще около сотни других, дополненных вожделением и сексуальным влечением.
— Что ты здесь делаешь? — наконец спрашиваю я, мой голос слегка дрожит. Я спускаюсь по последним ступенькам, пока не оказываюсь в паре футов от него.
В его взгляде чувствуется напряженность, которая соответствует жжению в моих венах.
Он делает шаг ко мне, а я все еще не могу поверить, что он реален. Мне хочется провести рукой по его щеке, почувствовать эту грубую щетину и убедиться, что я не сплю.
Каким бы жестоким был этот сон.
Но когда он говорит, он развеивает все представления о том, что это фантазия.
— Я принес тебе рождественский подарок.
Его голос танцует по моим рукам и спине, оставляя за собой дорожку мурашек.
Как нелепо идеально он это сказал.
Я делаю еще один шаг, сокращая оставшееся между нами расстояние. Моя рука движется по собственной воле, и я нахожу его щеку, как и хотела.
Он настоящий. Он здесь.
Он не двигается и не реагирует, его поза остается жесткой, пока он ждет, что я скажу.
— Ты и есть подарок? — спрашиваю я.
Он смеется, звук глубже, чем обычно, как будто что-то застряло у него в горле. Он прочищает его.
— Нет, вот здесь, — говорит он, указывая на прихожую рядом с фойе, где мы храним обувь, пальто и другую верхнюю одежду. — Посмотри.
— Как я узнаю, что это? — спрашиваю я, проходя мимо него и направляясь к двери.
Он не отвечает, но, как оказалось, ему это и не нужно, потому что, когда я открываю дверь, первое, что я вижу, — это двое новеньких саней, прислоненных к стене.
Я поворачиваюсь к нему лицом, и моя челюсть падает на пол.
— Не может быть.
Я все еще нахожусь в шоке от того, что он здесь, и не думаю, что мое сердце выдержит такой заботливый жест. На глаза наворачиваются слезы, и я смахиваю их, пока не опозорилась.
Он кивает, и я в тот же миг бросаюсь к нему, удивляя его. Мои руки смыкаются на его шее, и я обнимаю его, крепко прижимая к себе.
С его губ срывается неровный выдох, как будто он испытывает облегчение. Его предплечья обхватывают мою поясницу и поднимают меня на руки. Мои ноги отрываются от земли, когда он зарывается лицом в мои волосы. Я чувствую, как улыбка растягивается на его губах, когда он бормочет мне на ухо.
— Я так понимаю, ты довольна подарком, — бормочет он.
Я энергично киваю.
— Это лучший подарок, который я когда-либо получала.
Он хихикает мне в ухо, и этот звук становится мелодией для моих ушей.
— Тебе легко угодить.
— Как тебе вообще удалось это сделать? Как ты здесь оказался? — спрашиваю я, отстраняясь, чтобы посмотреть на него.
Он позволяет мне скользить по его телу, пока мои ноги не касаются земли, но не отпускает меня.
— Я все организовал после того, как ты вчера вечером упомянула, что хочешь покататься на санках. Все оказалось довольно просто, не думай об этом слишком много.
Конечно, правильно. В наших отношениях ничего не изменилось, вот что означают эти слова.
— Ты взял двое, это значит… — я запнулась, не зная, как закончить предложение.
Значит ли это, что ты идешь со мной?
Значит ли это, что ты останешься?
Он отпускает меня и засовывает руки в передние карманы.
— Я решил задержаться здесь на несколько дней. — Он говорит, его лицо не выражает ничего. — По крайней мере, до Нового года.
