Все же сестра права. Эйлит скрепя сердце кивнула. Она отпустила ее, маленькую храбрую девочку, в лес, а сама осталась с мамой, которая вскоре вновь лишилась чувств от боли. Помогла сестре намотать подвертки на худые ноги, надеть деревянные ботинки и, накрыв плечи сестры шерстяным платком, дала кузовок, в который положила краюшку хлеба и глиняный кувшин с гречишной водкой в дар, ведь нельзя приходить к знахарям с пустыми руками, и посмотрела вслед.

В то мгновение ей подумалось, что сестра уходит навсегда.

Конечно, она вернулась. Спустя много часов, что мать провела в муках, а Эйлит пыталась облегчить ее страдания, она вернулась вместе со знахаркой, целая и невредимая, только уставшая. Когда Эйлит увидела ее уверенную фигурку на пороге дома, внутри у нее запела счастливая птица. Эйдин вернулась, ее сестренка! Умница! Словно единственный лучик света в огромной тьме! Эйлит есть на кого положиться.

Знахарка приняла у матери дурные роды, при которых ребенок родился мертвым. Несколько дней мать пролежала в постели, а когда пришла в себя и узнала, что именно Эйдин ходила за помощью, пришла в ярость.

– Как ты могла?! Она же твоя сестра! Как ты могла отпустить ее одну?! – не успокаивалась она, брызжа слюной. Взмокшие волосы прилипли ко лбу, щеки раскраснелись. Она даже занесла руку, чтобы ударить старшую дочь за проступок, но передумала, хотя та была готова получить эту несправедливую, обидную оплеуху. Однако мать опустила руку и закончила гадким, зловещим шепотом: – Если бы с ней что-то случилось, я бы никогда не простила тебя, Эйлит. Никогда, поняла?

Черт, гнев так и кипел в ней! Она ведь всего лишь хотела как лучше! Ведь ничего не произошло, а мать все равно недовольна, господи, что с ней не так?! За что она так ненавидит Эйлит?

– …Ты поняла меня? – повторила мать тем же змеиным голосом. Ее глаза горели от праведного, как ей казалось, гнева.

Эйлит, проглотив обиду, вышла из комнаты, так ничего и не ответив. За горло словно схватили уродливые пальцы шушана, существа, что живет под землей и душит молодых парней и девушек, ночующих в поле. Из глаз полились слезы, больше похожие на кровотечение из свежей раны. Хорошо, что она ничего не ответила матери, а то бы стало еще хуже.

Эйлит тяжело опустилась на крыльцо, на место, где так любил сидеть отец. Она чувствовала себя высосанной досуха. Конечно, мать даже не вспомнила, что именно Эйлит меняла ей пеленки, вытирала лоб, поила и кормила все то время, пока она лежала в мучениях. Но вот то, что дочь отправила шестилетнюю Эйдин за знахаркой, она запомнит и будет припоминать всю оставшуюся жизнь!

От этой участи стало лишь горше. Ну почему, почему все так?! Когда она уже перестанет укорять просто за то, что Эйлит делает все не так, как мать считает нужным?!

Тонкие горячие руки вдруг обвили шею Эйлит. Ди, услышав их ссору, пришла утешить старшую сестру. Они не разговаривали, это было ненужно. Ди просто протянула Эйлит один из тех сладких шариков сухого теста, что тайком делала ночью, пока никто не видит. Когда любишь кого-то, ты готов безвозмездно делиться самым ценным. Ди хотела поделиться с сестрой, чтобы той стало лучше. Разве это не настоящая любовь?

Эйлит ощутила прилив всепоглощающей нежности и немного светлой грусти, защемившей сердце. На глаза снова навернулись слезы, только в этот раз порожденные не отчаянием, а дикой, почти безумной любовью к сестре. Единственному человеку на свете, который был ей настоящим другом.

А друзей не бросают, верно?

И сейчас новая Эйлит, истерзанная, но перерожденная, сидела на камне у безымянной реки и вновь ощущала то самое чувство безграничной, всеобъемлющей любви. Как она могла даже подумать о том, чтобы отказаться от нее? Как она могла?!

– Я тебя обязательно найду, Ди. – Эйлит обняла себя за плечи, представляя руки сестры. – Обязательно, слышишь? Ты ведь последнее, что у меня осталось.

Все чертовски болело. Атис попытался пошевелить кистями и не смог – их крепко связали за спиной. Он хотел позвать на помощь, но не смог раскрыть пасть. С трудом разлепив глаза, увидел, что примотан цепью к дереву – чтобы не скользил. Ноги вытянуты вперед, сапоги испачканы хвоей и… кажется, кровью…

Неужели снова?..

Приступ ужаса захлестнул его с головой. Перед глазами снова все потемнело и расплылось, сердце забилось где-то в горле. Что, если он и правда кого-то убил, или еще хуже – укусил? Что тогда?

Варан изо всех сил закричал, но из пасти вырвалось лишь сдавленное мычание. Тогда он поджал ноги под себя и зацепился хвостом, чтобы приподняться. Тщетно! Тот, кто схватил его, явно умел вязать узлы.

– Очнулись? – раздалось сзади.

Атис повернул морду, насколько смог. Граф стоял в паре шагов, прижавшись спиной к стволу дерева. Его ладонь покоилась на рукояти меча. С виду он был спокоен, даже расслаблен, но на самом деле в любое мгновение мог прирезать наместника.

Увидев, что тот пришел в себя, Теодор подошел ближе и выдернул из пасти веревку. Наместник принялся отплевываться.

– Ничего не хотите мне сказать?

– По-моему, все и так ясно. Развяжите меня.

– Э-э-э нет, – покачал головой Теодор. – С чего бы мне это делать?

– Я должностное лицо Магистерии и приказываю освободить меня.

– Никакое вы не должностное лицо, уже нет. Маги, больные звериной ярью, не могут быть никакими должностными лицами. Теперь вы никто.

Атис молчал. А что он мог сказать в свое оправдание? Он попался и сам был в этом виноват.

– Если я развяжу вас, где гарантии, что вы ни на кого не нападете?

– Нет гарантий. Я как-то это не контролирую, если вы не заметили.

– Это правда, мой граф, – раздался звонкий голос Эйлит. Девчонка стояла неподалеку, опершись спиной о ствол дерева. – Он не ведал, что творил.

Разумеется, он не ведал! Граф только скривился:

– От вас, Варан, снова одни проблемы. Я освобожу вас, но, если только мне покажется, что вы не в себе, – он сжал рукоять корта, – хоть один намек…

– Я вас понял, – перебил его Атис. – Обойдемся без угроз.

Взгляд графа потемнел. Теодор задумчиво кивнул и принялся снимать цепь.

Атис с трудом встал на ноги и ощупал вздувшуюся бровь. Это Эйлит его так?.. А еще болели ноги и ребра, словно кто-то его как следует отдубасил.

Граф приглашающе указал вперед. Он не осуждал, нет, он был просто зол и растерян. Впервые за свою жизнь Атис чувствовал стыд, смешанный со страхом, ведь дальше будет только хуже.

– Я… я не причинил никому вреда?

– Вы разбили мне сердце, это считается?

– Все ваши шутки, – проворчал Атис, потирая запястья. Да уж, неплохо для обычного человека.

– Вы напали на меня, – отозвалась Эйлит, убирая скрещенные руки, чтобы он мог разглядеть засохшие пятна крови. Наместника будто ледяной водой окатило. Вот же черт! – Я чуть не погибла там, в могильнике. Из-за вас.

На мгновение Атису показалось, что она продолжит обвинять его во всех смертных грехах, однако девчонка молчала, лишь пристально глядя на него светлыми, как озерная вода, глазами.

– Вы надолго пропали, и я отправил людей искать вас. Эйлит мы нашли у реки, – пояснил Теодор. – А вот за вами пришлось побегать. Вы должны были сообщить, что больны звериной ярью.

– Это болезнь? Ее можно вылечить? – тихо спросила она.

Атис и Теодор переглянулись. Рассказать ей про их план? Поведать про Нефертума и их священную миссию?

– Боюсь, это невозможно, – ответил вместо него Теодор. Его лицо в сумерках приобрело призрачные очертания, словно принадлежало ожившему мертвецу. – Звериная ярь не лечится. Так что в Бисной гавани вы снимете с себя все полномочия, Варан.