Как же я отчаянно разозлилась.

Устроить жизнь сестре и брату? Серьезно?

Так она сама не промах.

Таскается с моим супругом.

Или отец мне еще посоветует делиться и не жадничать?

Сердце мое забилось в груди сильнее, а мысли метались как пойманные в ловушку птицы. Я с трудом подавила желание кричать, вместо этого на моих губах застыла горькая улыбка.

— Отец, Элизабет и Ройберг… Они не оставили мне выбора.

Отец вздохнул тяжело, его лицо на мгновение омрачилось.

— Марисса, ну что ты как маленькая! Повздорили еще и с сестрой? Но ты ведь всегда ей уступала, так почему сейчас решила упереться рогом, а? Язнаю, это сложно. Но мы должны думать о благе семьи. Ты должна быть покорнее.

— Покорнее? — переспросила я, почувствовав, как в горле подступает ком. — Покорнее для кого? Для Элизабет, на благо которой я должна трудиться? Для Ройберга, который… который…— я просто не могла это произнести. — Или для семейного блага, которое никогда не включало мое счастье?

Отец покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то вроде жалости.

— Ты всегда была более чувствительной, чем нужно. Мы родились в этом мире не для того, чтобы искать личное счастье, Марисса. Мы здесь, чтобы сохранить то, что построили наши предки.

— Неужели ты не видишь, что Элизабет вьет из тебя веревки? Она не святая, она… — мое сердце стучало все громче.

— Достаточно! — резко прервал барон, когда я уже была готова бросить ему в лицо неприглядную правду. — Я твой отец, и ты будешь слушать меня. Ты вернешься к мужу утром, и все будет как прежде. Это конец разговора.

Он отвернулся, оставив меня стоять одну в холодном коридоре. Я чувствовала, как по щекам начали стекать слезы, но я была слишком горда, чтобы позволить ему это видеть.

В моей голове зрело решение. Необходимо было что-то изменить. Я не могла больше жить так, как они хотели. Нужно было найти выход, свой путь.

Я оглядела место, где пыталась найти поддержку.

Стены были украшены портретами предков и пейзажами, написанными местными художниками. На полу лежал изношенный, но аккуратный ковёр с традиционными узорами, приглушающий шаги.

По дороге в спальню я проходила мимо гостиной, где стояло несколько старинных кресел, обитых велюром пыльного розового оттенка. Рядом с камином располагался небольшой столик с парой фарфоровых чашек и книгой, которую любила читать матушка.

Отец не пошел спать, а решил закончить вечер в одиночестве.

Я расстроила его, не оправдала надежд. Взбрыкнула против его воли. Ещё и из-за денег.

Я покраснела от стыда и злости. Ройберг оказывается повесил на свою шею всю мою семью. Сказать бы ему спасибо, что я бы и сделала раньше, но сейчас… всё изменилось.

Я ощущала себя племенной кобылой, проданной и преданной, но по-прежнему приносящей деньги семье.

Мне так хотелось просто обнять отца. Найти утешения в его объятиях. А что получила? Ворох претензий и осталась виноватой. Знал бы он правду…

Хотя она его просо подкосит…

Да лучше бы отец вообще ничего не говорил, а просто молча пустил в дом.

Нет же. Он разозлился из-за того, что я не привезла ему денег. Именно поэтому он вышел ночью встречать меня.

Как же тяжело разочаровываться в людях, а в близких это просто смерти подобно. Я и так не была любимой дочерью.

Разве можно любить того, кого вскоре может не стать? Конечно, можно.

Но моя семья выбрала другой путь. И я принимала его, сама пыталась согреться как могла от их тепла.

Но ощущать себя вещью было больно. Когда мне действительно понадобилось просто прийти туда, где был мой дом, где я бы могла снова почувствовать себя защищенной, мне просто указали на дверь.

Даже черствость и сдержанность отца не оправдывали подобного.

И тут меня тоже никто не ждет. Но и не отпустят. Слишком много моим отцом поставлено на меня. Репутация Элизабет (хотя хочется истерично смеяться от этого!) и честь рода Гарас, не пристало братику оставаться без должного его статусу наследства.

Лестничный пролет бы освещен мягким светом настенных бра. На втором этаже, вдоль коридора, располагались двери спален. Моя комната была в конце коридора.

Злость и обида разливались во мне, как ядовитый поток, пока я шла по коридору к своей спальне. Шаги мои были тяжелыми, каждый из них отзывался эхом в пустом доме, который еще недавно казался мне убежищем.

Я прошла мимо старых фотографий на стенах, мимо угасающего света бра. Моя спальня всегда казалась мне островком спокойствия и уединения.

Войдя в спальню и закрыв за собой дверь, я стояла на месте несколько секунд, пытаясь сдержать дрожь и слезы, которые уже наворачивались на глаза.

Я проморгалась, прогоняя непрошенные слезы. Обвела взглядом спальню.

Комната была небольшой, но каждый предмет здесь был на своем месте. Узкая кровать с белоснежным покрывалом и высоким изголовьем, украшенным резьбой.

Рядом стоял небольшой ночной столик с лампой и парой книг, которые я читала перед сном. Напротив кровати находился невысокий комод с зеркалом, на котором располагались мои украшения и пара фотографий семьи.

Окно, выходившее в сад, было приоткрыто, позволяя свежему воздуху проникать в комнату и наполнять ее ароматами цветов. Невесомый тюль слегка колыхался на ветру. Я прикрыла окно и открыла дверь в небольшую ванную комнату.

Я подошла к умывальнику, открыла кран и брызнула водой на лицо. Холод остро ударил по коже, но это было необходимо, чтобы хоть как-то остудить пылающий гнев.

Я смотрела на своё отражение в зеркале, видя, как капли воды скатываются по щекам, смешиваясь со слезами.

«Достаточно», — сказала я себе, вытирая лицо полотенцем. Переоделась в ночную рубашку.

Укрылась тонким одеялом, устроившись поудобнее в кровати, и закрыла глаза, пытаясь убежать от навязчивых мыслей. Но сон не шёл ко мне. Вместо этого ярким пламенем вспыхнуло решение, которое сформировалось в моей голове.

«Завтра после академии я пойду в храм», — твёрдо решила я.

Мне нужно узнать, есть ли на мне метка истинности. Сейчас её не было, и верить ему я больше не могла.

Я должна узнать правду, понять, кем я являюсь на самом деле Ройбергу.

Ощущение, что я только закрыла глаза, мгновенно сменилось резким пробуждением.

Отец стоял в дверях моей спальни, и его голос был жестким и не терпящим возражений.

— А ну быстро встала! Собралась. И на выход. И не забудь попросить у супруга прощения.

— В этом доме мне, наверное, и чаю не нальют? — сонно проворчала я.

— Что за овечку я воспитал? — скривился отец.

— Жертвенную овцу судя по всему.

— Умная какая. Говорил я твоей матери, что бы следила за тем какие книги ты читаешь. С тебя бы и «Домостроя» хватило бы. А рожать ума много не надо.

Вот уж точно!

Я встала и, подхватив академическую форму скрылась в ванной комнате. Привела себя в порядок, почистила зубы, заплела высокий хвост, облачилась в форму и только тогда вышла. Думала, отец уже ушел, но тот все продолжал стоять.

— И не забудь, что я тебе вчера сказал, — он пригрозил мне пухлым пальцем.

— Я сделаю, как просишь, отец, — проговорила я, стараясь скрыть свое истинное решение. Я больше не могу жить по чужим правилам.

Отцовские слова отозвались во мне горечью. Он продолжал стоять на пороге. Я подняла на него взгляд.

— Так бы сразу. А то примчалась при первой же ерунде в отчий дом. Помни, на тебе ответственность за всю нашу семью.

Эти слова звучали как приговор. Каждое из них напоминало мне о тяжелом бремени, которое я несла не по своей воле.

Я посмотрела на него, чувствуя, как в груди нарастает смесь гнева и разочарования. Но я не позволила этим чувствам взять верх, отразиться на моем лице.

— Я понимаю свою ответственность, отец, — тихо произнесла я, стараясь контролировать своё волнение.