До этого у него всегда был противник. Люди и твари, жаждущие его крови всегда находили его сами, а тут… степь, и гудящий ветер в волосах, проносящийся холодом по всему телу, не дающий нормально дышать, не прекращающийся почти никогда.
Вечерами им едва-едва удавалось зажечь маленький костерок. Лошадей они оставляли как можно ближе к себе, чтобы греться от животных ночами, но, бывало, что конь Тодда во сне наступал на него, и пару раз он едва успевал успокоить себя, чтобы не сломать неосторожному коню ноги. В конечном счёте животное точно не ожидало, что под его копытами будет кто-то спать. И даже там, под вонючим потным конём, рядом с крошечным, но невероятно чадящем костром, Тодд чувствовал нестерпимый холод и голод… такой голод, какой обычной едой не насытить. И каждую ночь ему снилось, как он разрывает людей на части, и губами прижимается к разорванной, пышущей жаром плоти… просыпался с полным ртом слюней, недовольно ворочался, пытаясь устроиться поудобней на твёрдой земле, но уснуть вновь уже не получалось, и до рассвета он молча сидел, и пялился в крошечный язычок пламени, пытался согреть от него руки.
***
Так они достигли большого поселения. Шумного. Празднующего какой-то местный праздник. Люди вокруг ходили чистые, довольные, со свёртками в руках.
Чтобы не задавить никого, странники спешились, и друг за другом продвигались среди местных, одичало оглядываясь по сторонам.
Селение это было немаленьким, но всё же оно не было городом. Называлось «Дорлак». Из защитных сооружений имело только хлипкую деревянную ограду, с пяток смотровых башен с неказистыми, но зоркими подростками и стариками в качестве часовых, и, пожалуй, больше ничего. В чём заключалась такая беспечность местных жителей? И почему местные до сих пор живы, при такой-то защите… вопрос этот сам собой появился в голове Тодда, но не найдя ответа, просто исчез.
В то же время они достигли центра «Дорлака», площади, что неизменно оказалась рыночной, и в этот день она была полна народа. Стояли деревянные навесы, ларьки, о чём-то заманчиво кричали зазывалы, и купцы в разномастных нарядах энергично вели свои торговые дела. До Тодда дошло, что в Дорлак они заявились в разгар местной ярмарки, а такое событие в сёлах редкое, лишь раз в месяц, а то и два случается… потому и праздник это большой для деревенских жителей.
Тут Яривэль отвёл их в сторону, остановился, обернулся и хмуро доложил:
— Мне нужно в местную церковь. Дальше на пути храмы Светлоликого попадаться не будут. Мы почти нагнали святое войско Анфаис, и дальше нет смысла делать большие привалы, поэтому воспользуйтесь шансом и прикупите необходимую провизию сами. Не думаю, что местная церковь чем-либо поможет нам, кроме сведений… всё же это не храм. Встретимся на тракте с завтрашним рассветом, поскачем галопом. Будьте готовы, и…
Яр чуть помедлил, и гаденько хмыкнул.
— Не сбегите. Просто предупреждаю, что иначе вас выследят и повесят.
***
Покосившийся домик на отшибе. Гнилой забор, белая калитка с потрескавшейся краской. Дорожка, выложенная большими камнями, но не очень ровно и оттого местами прямо на ней растёт сорная трава. Двое людей стоят у калитки. И разглядывают табличку, что к палке примотана бечёвкой. На табличке надпись короткая и лаконичная, для этих двоих звучащая заманчиво, но с общим антуражем дома не сочетающаяся:
«ЗЕЛЬЯ. ЯДЫ. ЭЛИКСИРЫ. МАЗИ. ПОРОШКИ»
Массивный человек, закованный в старые ржавые доспехи с ног до головы поворачивает шлем в сторону худощавого паренька с мышиными волосами и грустными глазами, гудяще спрашивает:
— Думаешь верно указали дорогу?
— Судя по табличке верно, но…
— Не зайдём – не узнаем, может это магический домик и внутри он больше, чем снаружи?
— Как-то это жилище не тянет на домик волшебника, они обычно более… представительные, богатые, с магическими фонарями, а тут…
— Ну да, невзрачненько.
— Да и хер с ним! — неказистый парень нервно подрагиваясь толкнул калитку и прошагал по дорожке, беспощадно топча ногами сорняки, поднялся на пару скрипучих потемневших ступенек, без стука, согнувшись в три погибели, протиснулся в очень низкую, но почему-то круглую дверь.
Потолок в доме оказался гораздо выше, чем вход, и Тодд мог позволить себе стоять в полный рост, но при этом он касался макушкой потолка, а ведь высоким он себя явно считать не мог. Рядом же, чуть ли не в позе собачки, находился рыцарь трёх холмов и глупо крутил в разные стороны головой-шлемом.
На стенах висят ворохи различных трав, пахнет едко, и пылью. Перед ними стойка, за стойкой сидит... ребёнок?
— Чего надо? — спросило это нечто вполне взрослым женским голосом, и этот голос на контрасте с детским аккуратным личиком звучал дико, и большие карие глаза смотрели без какой-либо даже крошечной учтивости, скорее с тотальным возмущением, недоверием и с лёгкой брезгливостью.
Последнее было направленно на рыцаря, и тот видимо что-то ощутив, буркнул:
— Я тебя на улице подожду. — И выполз на манер краба отшельника за дверь нафиг, оставив Тодда одного наедине с ребёнком, который явно не ребёнок.
— Э-э-э... — Тодд выпал из реальности сразу, отсутствие вкуса живой плоти на языке, а также полноценного сна, и человеческого отношения все последние годы... наложило на него свой отпечаток, и с чужими людьми ладить у него не получалось, если те не были дружелюбно настроены, и вот именно об этом он сейчас и раздумывал, вместо того чтобы что-то вразумительное из себя выговорить.
Ребёнок, который не ребёнок поднял плечи, и развёл в стороны руки, в немом жесте:
"А мне откуда знать, что значит твоё «Э-э-э»?"
— Мне бы зелья купить или эликсир какой, травница...
— Травницу ты у себя в жопе отыщешь! А я алхимик, и ради ядрёной отравы, выражайся по делу! Ты же умеешь выражаться по делу, или мозговые черви последнюю извилину сожрали?!
Это был повод, которого Тодд ждал все последние дни. Ему просто нужен был повод, чтобы оторвать кому-нибудь башку, вырвать конечности, и напиться горячей крови вусмерть, так чтобы не видеть больше всей этой херни под названием жизнь, но перед этим насладиться кровавым торжеством!
Глаза его вспыхнули красным. Пальцы на руках обдала черная пелена, тут же собравшаяся в когти. Он был готов прыгнуть вперёд, перелететь через прилавок, и когтями вскрыть её грязное горло, перебить трахею, искупаться в крови...
А ребёнок, который не ребёнок, кажется только этого и ждал. Она вскочила на то, на чём сидела, оказавшись с Тоддом на одном уровне по высоте, в руках она сжимает массивную закупоренную колбу, в которой светится ядовито-зелёная жижа. Ребёнок верещит на Тодда, аки разгневанный суслик:
— Ну давай, Сука! Только сделай шаг, и я разобью об твою уродливую рожу эту склянку, будешь корчиться в муках, тёмный выродок, а перед смертью захлебнёшься в собственном дерьме из потрохов и сгнивших заживо органов, ДАВАЙ!
ЕЁ маленькая рука сдавила хрупкое горлышко сосуда так, что стекло слегка треснуло.
Тень спала с рук Тодда, красное сияние исчезло из глаз, он вновь казался обычным, но...
Он упал на колени, голову задрал к потолку, его руки беспорядочно шарили по лицу, зубы плотно сжаты... но вдруг его рот раскрылся, всё лицо перекосилось в гримасе и откуда-то из недр его впалой груди исторгнулся дикий вопль:
— АААААААааа-а...аа...а...
Дверь распахнулась, в дом с очень низким потолком попытался ворваться рыцарь с оголённым двуручником в руках, но пришлось скукожиться в огромное металлическое подобие краба, и... так он и замер, глядя на рыдающего Тодда, острые плечи которого содрогались от сокрушающих изнутри его чувств.
— Эй, ты чего... — растерянно сказала девушка полурослик, она спрыгнула с прилавка, отставила на него треснувший бутылёк с неведомой отравой. Подошла к Тодду почти в упор, коснулась головы, а он схватил её, заключил в объятья, и продолжил рыдать всё так же беззвучно на её небольшом плече.
