Жалкое подобие барьера было тут же стёрто с лица земли, вместе с телегой и ближайшими окрестностями… Рен не смог сдержать рези в глазах и закрыл их, а с неба всё продолжали падать гигантские стрелы, горящие чистым белым пламенем, они рассекали небосвод и все как один летели в одну и ту же точку – туда, где мгновенье назад стояла телега, за которой пряталась тварь.

Во все стороны летела каменная крошка вперемешку с пылью и комьями земли. Яркий свет залил всю округу, затрещали от безумной энергии ближайшие дома, их стены покосились и опали, рухнули вниз крыши, а вокруг продолжала пульсировать и разлетаться земля.

Когда защитный кокон Рена погас, посеревший от истощения маг оглядел округу и не узнал её совершенно: дым сдуло безумной энергией заклинания, на месте телеги в земле появилась здоровенная и ещё раскалённая воронка в десяток шагов диаметром, из недр её фонтаном валил белёсый пар, и вокруг этого бедствия рухнули все заборы, дома и даже деревья… и вот тогда Рен услышал вопль.

Безумный, протяжный, отчуждённый и очень далёкий вопль. Откуда-то с запада, именно с той стороны, откуда чуть ранее расползись мрачный тучи. После стрел Иеримма небо очистилось, но в той стороне мрак туч продолжал держаться. И именно оттуда звучал полный боли вой, такой далёкий, но такой жуткий…

Замелькали страницы гримуара. Рен повис в воздухе как кусок безвольного мяса посреди двух огромных крыльев. Крылья подняли его вверх, а затем понесли на запад. Ему нужно было увидеть, узнать, понять… откуда исходил тот дикий женский вопль.

Крылья отнесли его на приличное расстояние, более десятка лиг. За то время, что он летел, крик повторялся несколько раз, и в последний из них, помимо беспокойно-хрипящих ноток, Рен уловил отчётливое:

— У-У-УБЬЮ-У-У!

И вскоре он разглядел источник звука. Она стояла посреди широкого поля, под тенью мрачных туч, окружённая стаей воронья, она металась, обезумев из стороны в сторону, валялась по земле и всё это время продолжала вопить.

— УБЬЮ! УБЬЮ! УБЬЮ!

Позади обезумевшей женской фигуры шёл караван. Холёные лошади, крытые массивные деревянные повозки, и люди… а люди ли? Со светящимися в этом мраке красными глазами, в тёмных доспехах, у некоторых были за спиной косы, у некоторых в руках зажаты молоты. Там есть и женщины, и старухи в тёмных мантиях, скрюченные, едущие на повозках… из провалов их глубоких капюшонов на мир смотрят пылающие красной дымкой глаза, а в руках зажаты тёмные посохи с черепами на верхушках. И среди всего этого безобразия смеялись дети… о да, они там были тоже… резвыми тенями они резво мелькали среди высоких колёс повозок…

Женская фигура перестала метаться на земле. Напряглась. Посмотрела в одно сторону. В другую и вдруг подняла голову вверх и белёсыми глазами уставилась точно на Рена. Улыбнулась. Улыбнулась так, что губы посинели от натуги и на лице проступила каждая косточка черепа, и эта полубезумная улыбка продолжала сиять тёмным провалом рта с мелкими, бритвенной острыми серыми зубами.

Она была чем-то даже красива. Полуобнажённое тело, груди и пах закрывают лишь лоскуты ткани, на ключице блестит амулет из почерневших капель прокажённого серебра. Волосы длинные, но столь грязные, что прилипли к телу, и среди волос выделяются два длинных эльфийских уха… у неё пепельная неживая кожа, у неё босые почерневшие от грязи ноги, и безумная улыбка не думает гаснуть.

Она подняла руку, и длинным пальцем с изломанным ногтем указала точно на Рена, и стая воронов, что кружила над поляной, тут же встрепенулась, и устремилась за магом. И чем ближе они подлетали, тем больше становились, с земли они казались совсем небольшими, но лишь казались…

Рен потратил остатки сил просто чтобы сбежать, все последние крупицы дара перевёл в поддержание крыльев, но даже так один из наиболее шустрых воронов оторвал у него кусок мяса с незащищённого бедра, а другой рассёк лицо, превращая высокородное дворянское личико в кровавую кашу. Стая отпустила Рена только на подлёте к Прамонду, там же его покинули силы. Он рухнул где-то посреди ремесленного ряда, неприятно приземлившись на проходившего мимо крепкого старичка. Старик заорал что-то бранное, и хотел было приложить Рена весомым таким кузнечным молотом по головушке… но увидел его окровавленное лицо и тут же замер, исторгнув из себя новую волну ругательств.

Вокруг происшествия росла толпа. Что-то вопили женщины. А за плечи Рена вдруг схватили стражники. Он пытался им что-то объяснить, но растёкшиеся по лицу губы с трудом шевелились.

Обучение Тодда как-то сразу не задалось. И не то, чтобы он не старался, напротив — он пылал желанием познать неизвестную силу внутри себя, стать кем-то более… значимым. Но не получалось, не получалось от слова – совсем.

В первый день их поселили вместе, добрая Мари выделила им узенькую комнату одну на двоих, с двумя небольшими кроватями. И сразу же оказалось, что жить в одной комнате с другом – это не то же самое, что просто дружить и изредка видеться.

Утром они спускались в лекционный зал, где, сидя на узких дубовых скамьях слушали речи до невозможности нудного мага – Агюста. Этот длинный хрен всегда вещал очень медленно, подбирая слова и выдавая их тягуче, будто с ленцой. Из-за такой подачи Тодд никак не мог вникнуть в суть, и всё зевал, засыпал… а может в его недосыпе был так же повинен рыжий Чак, что во сне постоянно сопел, что-то нечленораздельное ворчал, а иногда ходил по комнате кругами, залазил на тумбочки, ложился на кровать Тодда… и всё это во сне. Тодд как заботливый друг по началу останавливал Чака, подхватывал за плечо и укладывал обратно на кровать, а тот вечно хватал его за руки и никак не хотел отпускать, бормоча что-то про матушку. Вскоре Тодд перестал укладывать этого рыжего спящего ходока и старался абстрагироваться, закрыть глаза, уснуть… но не получалось.

Сам по себе Тодд был спокойным, очень спокойным и одиноким парнем, поэтому внезапный переезд и проживание в одной комнате с другом сыграло с ним злую шутку, он нигде не мог остаться один в этой огромном каменном здании. И не мудрено, общественных мест тут было немного, всего три — длинные, бесконечные коридоры, что обвивали здание по оси, плавно закругляясь, можно было бродить по коридорам вечно, но вот незадача… в магической школе учились в основном дворянские отпрыски, потому что именно у них представители школы успевали обнаружить дар в необходимом возрасте, более того влиятельные дворяне сами с большой надеждой мечтали обнаружить в отпрысках магический дар, и если виделся хотя бы крошечные намёк на силу, то они тут же посылали гонца в школу за представителем, и представитель ехал и привозил в школу нового ученика. А такие как Тодд и Чак, простолюдины, — были здесь редкостью, большой редкостью, настолько что в их четвёртом классе таких больше не было.

Так вот коридоры были переполнены дворянами, молодыми баронессами, юными виконтами, они мерно прогуливались по коридорам небольшими группками, мило о чём-то шушукаясь и посмеиваясь. Однако стоило рядом пройти тому же Тодду, как они разом замолкали и отслеживали Тодда внимательными взглядами, и не продолжали разговор, пока Тодд не отойдёт как можно дальше. Несколько раз ему пришлось даже выслушать недовольные крики во след:

— Пошёл вон, чернь! Не смей больше загораживать нам проход!

И после такого Тодд из комнаты старался и вовсе не выходить. Только на занятия и в столовую. К слову, столовая зала — это второе из доступных общественных мест, однако открывались её высокие двери только во время завтрака, обеда и вечерней трапезы. И каждый раз придя туда Тодд ощущал на себе тяжёлые и крайне недовольные взгляды.

— Делить трапезу, с червяком… какая мерзость! — услышал однажды Тодд шёпоток, и после этого старался есть как можно быстрее и уходить из залы как можно раньше, чуть ли не давясь пресной едой.

Третьим общественным местом была библиотека, однако приходить туда на постоянной основе и читать книги разрешалось только со второго класса. Всего классов было четыре, где четвёртый был низшим, а первый – завершающим. Как им объяснил в первый день нудный наставник Агюст: