— Будьте осторожны… в вашем возрасте стоит беречь себя, магистр.

Вильмах и Шэн вышли из залы под внимательным взглядом старого гнома.

Когда Шэн впервые за четыре года оказался на улице, то он вдруг заметил, что почти ничего здесь не изменилось. Была осень. Покрапывал дождь. Улицы пахли влагой, каждый дом пугающе отталкивал, словно ловушка, к которой не стоит приближаться.

— Куда мы пойдём дальше, господин Вильмах?

— За стену, Шэн. И называй меня просто главарь, понял?

— Хорошо, главарь. А что там, за стенами?

— Расквартирована моя… а теперь уже наша с тобой банда наёмников. Неплохие ребята, нас почти пару сотен. Славимся тем, что выносливы и когда надо можем дать жёсткий отпор… на последнем задании по защите караванов мы хорошо нажились золотом, но и потеряли прилично. Несколько тварей и банд разбойников встретились нам на пути… почитай десятки три моих кабанчиков полегло… а золота заплатили чуть ли не мешками. Вот и получилось, что монеты остались, а отряд изрядно ослабел, вот тогда и пришла мне мысль взять в отряд мага, если честно, то надеялся на какого-нибудь крепенького старца, или вообще никого думал не найду, припёрся сюда как разряженная цаца… эх… славно, что ты мне попался, очень славно!

Пока Вильмах болтал, Шэн улыбался. Он давно уже привык сдерживать боль улыбкой, так проще. Вроде как сам себя обманываешь. На его теле в этот момент прожигалась на мясе руна, обугливалась кожа вокруг, покрываясь хорошо прожаренной корочкой. След останется в виде пятна шрама на боку, однако, что поделать… руна сия была одноразовой.

Они подходили к воротам, быстро пройдя большую часть и без того небольшого города, когда позади вдруг громыхнуло. Вильмах резко обернулся, смотря назад, где в небо поднимался поток пыли и дыма.

— Что за чертовщина там случилась… — Вильмах стоял напряжённый, явно раздумывая броситься ли обратно и узнать, или уходить прочь. И первый вариант явно пересиливал любопытного от природы наёмника. Но тут его легонько по плечу похлопала костлявая рука Шэна.

— Нам стоит поторопиться, главарь. Если там что-то страшное произошло, то стража может быстро набежать, и… могут быть проблемы с тем, чтобы выйти за ворота.

Вильмах отвесил Шэну оплеуху.

— Не смей трогать меня, парень! В следующий раз руку отрублю… есть правило у наёмников, без спросу к ветерану не лезть, иначе можно расценить как нападение, уяснил?

— Уяснил, — покорно согласился Шэн.

И Вильмах тут же стушевался, он на миг успел забыть, что имеет дело с магом.

— Ну ничего… научишься ещё Шэн! И ведь ты прав, пора сваливать, а то мало ли что… Хотя в той стороне ведь ваша магическая школа находится?

— Ага.

— Может кто напал, или маги учудили какую-нибудь неконтролируемую ворожбу?

— Может быть.

— Ну да ладно… идём скорее из этого города, что-то он мне совсем не нравится.

Через ворота их пропустили быстро, без лишних вопросов. Стража особо и не рассматривала их лица, прочли лишь бумагами Вильмаха и свиток с контрактом Шэна, да молча подняли решётку. Страже было не до них, они во все глаза тревожно смотрели на клубы дыма и медленно оседающую пелену пыли, в том месте, где располагается известная в Прамонде и окрестностях магическая школа.

Ворота открылись. Двое вышли из города, по щиколотку утопая в грязи. Над Плечом Шэна медленно плыл за ними магический светоч, освещая путь. Одно маленькое заклинание выбило из него добрую половину собственного резерва и почему-то заставило обожжённую пятно на боку, там, где чуть ранее была печать, гореть немилосердно острой болью.

Однако внешне Шэн выглядел очаровательно и вполне мирно, внутри в то же время торжествуя. Он только что расплатился с городом Прамондом, и магической школой, сполна. Огромные настенные руны, начертанные в тёмных школьных катакомбах, в местах, где никто никогда не ходит, кроме крыс… сработали, выдав весь, накопившийся за долгие годы импульс. Вековые каменные опоры рухнули, дробя пол и стены, обрушивая огромную каменную махину глубоко вниз, туда, где бултыхается накопившееся за столетия дерьмо.

Впереди мерещились солнечными зайчиками костры. Слышались чуть расслабленные мужские голоса. Шлёпали пухлыми губами лошади, и ткань палаток бухала на ветру.

Шэн лежит на сене.

Сушёная трава колется, но приятно пахнет и лежать на ней мягче, чем на земле. Среди щелей стены амбара виднеются закатные лучи.

Здоровенная крыса с шипованным хвостом и чёрными зенками доедает в углу несчастных местных мышей. У мышек-полёвок нет ни единого шанса. Здоровенный крыс мерно откусывает им головы, и всасывает в утробу серые волосатые тушки. На землю капает слюна вперемешку с кровью.

Шэн посмотрел на Крэя недовольно, и тот замер на миг, в лапах удерживая ещё одну маленькую мышку. Крыс медленно и с хрустом откусил ей голову и как бы не хотя протянул обезглавленную конвульсивно бьющуюся в предсмертной агонии тушку в сторону Шэна, мол:

«Если хочешь кушать хозяин, то на, держи… я не жадный…»

— Ну не, спасибо, конечно, но жри сам.

Крыс всосал в себя очередную мышь и метнулся в поисках новой добычи.

Дверь отворилась со скрипом, отворилась с таким напором, что ударилась о стену. Шэн слышал пыхтение позади, но не обернулся и не встал. Ему было лень даже шевелиться. В то же время его не было видно вошедшим, так как он лежал лицом к стене на огромной охапке сена, с обратной стороны от двери. Никто его и не заметил. А позади пыхтела женщина, пыхтела так, словно очень боялась, но вопить не получалось, потому что заткнули рот.

— Молчи, сука! Молчи, а то убью!

Голос прозвучал хрипловатый. Мужчина явно старался быть тише, и потому громко шипел, хотя ему судя по голосу хотелось орать.

Куча сена, на которой лежал Шен, чуть встрепенулась. Пыхтение стало ближе, уже более походя на мычание. Пахнуло мужским потом и вонью давно немытого тела, а ещё чем-то сладковатым и едким.

— Сейчас… погоди, быстренько… меня обслужишь и пойдёшь домой! Ты только не шуми милая, сейчас, я только пояс этот треклятый развяжу и…

Позади Шэна шелестела ткань, куча с сеном дрожала всё сильнее, больно коля Шэна в кожу на спине, но он шевелился. Стоически терпел. Не хотелось мешать мужику, и влезать в чужие дела. Хотелось лежать и экономить силы.

А сено позади продолжало дрожать, запахло душной вонью мочи и мускуса. Трещит разрываемая на части ткань. Женщина мычит всё громче.

— Да тише ты, тише… Убью, сука!

Мужчина вдруг охнул, а женщина завопила. Её вопль тут же оборвался звонкой пощёчиной. Шлепок повторился, и сменился тяжёлой пощёчиной. Звук такой, словно лошадь копытом по земле ударила – мягкий и одновременно грозный звук. Сено больше не шевелится. Женщина молчит.

— Укусила тварь… щас я тебе остатки зубов то выбью, будешь знать, шваль деревенская… всю руку рассадила мразота, до крови впилась… ох я тебя сейчас и выебу, заделую твоей семейки выблетка, будешь зна… а это ещё что такой?

Звук маленьких лапок и быстрых прыжков.

— Крыса?!! — не то воскликнул, не то удивился мужик. И тут же взвыл.

Заскрежетали острые зубки.

Вой мужика перешёл в скулёж и визгливые всхлипы.

Звук, словно по земле катается тело.

Зубной скрежет не затихает, и вместе с ним воинственный крысиный писк.

Мужчина внезапно замолчал. А крысиные зубки продолжали ещё скрежетать, но во внезапной тишине этот звук был весьма неприятным и громким, вместе с ним Шэн вдруг услышал, как птицы порхают над крышей амбара, как где-то вдалеке заливается лаем пёс. Он всячески старался отвлечься от того, что происходит за его спиной.

Шэн продолжал рассматривать большую щель между халтурно пригнанных досок амбара, в этой щели было видно заходящее солнце, и последние солнечные лучи мазнули сквозь щель по серым глазам Шэна, на миг ослепив его... он опустил веки, и когда открыл их вновь, и взглянул сквозь щель, то солнца уже не было, лишь пурпурные блики растеклись по горизонту.