— Что, неудачный денёк?

— Неудачней просто не бывает!

— Ну-ну, толи ещё будет, милок!

Дед как бы ненавящиво посмотрел на медленно плывущее в потоках дерьма тело стражника.

Шэн протянул руку к кошелю на поясе, нашарил монету покрупнее, и метнул её в сторону нищего старичка. Монета мелькнула в полёте солнечными бликами, и прекратила падение в сухоньком кулачке, что моментально выхватил её из воздуха, стоило той оказаться рядом с дедком. Монета тут же была проверена на прочность гнилым зубов, и спрятана за пазухой.

Старичок кивнул, и приложил ко рту ладонь, мол:

«Эти уста будут сомкнуты».

Шэн кивнул в ответ и пошёл прочь из тёмного переулка. На душе его как никогда было паршиво.

Он вернулся в трактир с глупым названием «Трёхглазый ворон», вошёл в полупустой зал и внезапно остановился, услышав звуки музыки. Бард с длинными лиловыми волосами и заострёнными, вытянутыми назад ушами, не торопливо проводил длинными ухоженными пальцами по струнам лютни, и напевал лиричным голосом:

— Герой среди огров родился однажды…

Ругниром прозвал его грозный отец.

Их племя постигло, в ту мрачную пору

Голод и смерть, их земли в огне!

Огромный и страшный огнедышащий зверь

Красный дракон по имени Фэнх,

Напал на их племя, и сожрал половину, обещал он вернуться

Через несколько лет.

Герой наш Ругнир рос среди трусов,

Его племя боялось даже бежать…

О том, чтоб вступить в последнюю схватку

Твердил лишь Ругнира упёртый отец.

Племя тряслось, ожидая расправы, так пролетело несколько лет.

Храбрый отец, героя Ругнира, не дожил до дня, когда явился дракон…

И сотряс небеса огнедышащий рёв!

Племя огров погибло, один лишь Ругнир… в камнях таился, ожидая врага.

И стоило Фэнху спуститься с небес, заглотить в безразмерную пасть горячую плоть…

Как герой наш Ругнир дубиной взмахнул

И ударом одним расколол

Дракону башку!

Мелодия резко оборвалась. В зале раздались радушные, но редкие хлопки. Бард широко улыбнулся и снял с головы берет с торчащим из него белым гусиным пером. Несколько завсегдатаев шатающейся пьяной походкой подошли к барду, выразили слова благодарности пьяными возгласами, и ссыпали в берет горсти медных монет.

А Шэн выпал из реальности. В голове его пульсировали туманные строки книги по рунам горных огров. И особенно одна бесполезная, но крайне сильная руна… называлась она «Сила Ругнира», и представляла собой зачарование для дробящего оружия. Только вот с этой руной вроде как не мог совладать никто из ныне живущих, и в книге она была представлена как руна древних, просто как пример, который в наши дни невозможна для применения…

Мысли тут же вылетели из головы Шэна, когда из-за углового стола поднялась Фая, и направилась к… барду. Она мило и очень дружелюбно улыбалась. И щебеча что-то очаровательное, низко склонившись, к барду, сыпала в его берет несколько серебряных и даже одну золотую монеты. Длинноухий бард от такого внимания аж зарделся, улыбался горделиво, при этом глазами масленно блестел, посматривая Фае на упругую грудь, видневшуюся тёмной впадинкой из-за распахнутого ворота.

На Шэна, замершего у входа в трактир, Фая даже не взглянула. На миг у парня в груди встрепенулось неприятное такое жгучее чувство, ему тут же захотелось, чтобы бард перестал пялиться на неё… и тут же Шэн сам оборвал свои мысли. Кто она ему? Мучительница… палач… хозяин зверушки, в которую она его же и превратила!

Губы Шэна расплылись в улыбке. Он представлял, что будет с бардом дальше. Фая непременно напросится к нему в комнату. А там… разденет. Толкнёт на кровать, зажмёт ему рот и перережет глотку. Почему-то это её главная страсть – перерезать жертве горло и наблюдать как тот захлёбывается в собственной крови.

Ярко вообразив картину расправы над бардом, Шэн прошмыгнул к боковой лестнице, по пути кивнул хмурому хозяину ворона, что тихо споласкивал деревянные стаканы в бадье с водой. И стараясь не скрипеть, Шэн поднялся по лестнице на второй этаж. Прошёл к их комнате, толкнул дверь… та оказалась не заперта, видимо Фая не планировала задерживаться внизу, а хотела только перекусить и дождаться его, как вдруг пришёл красавец бард и стал играть геройскую балладу, видимо собственного сочинения, про древнего героя Ругнира.

Оказавшись в тесной комнатке, где из обстановки была лишь одна широкая кровать да несколько шкафов, он нашёл лежащий на сером покрывале дорожный рюкзак Фаи. Замер. Перевёл взгляд на окно, из-за тёмных штор которого струился тусклый зимний свет.

На обдумывание плана ему понадобился миг, не больше. Это-то и планом назвать было сложно, просто сильное желание, воплотившееся вдруг в жизнь… он распахнул её рюкзак, вытащил оттуда все снятые с трупов мешочки с монетами, перекинул каждый в свою дорожную сумку. Подошёл к окну, сорвал тёмную штору, закутался в неё на подобии плаща, и убрав засов с окна в сторону, он выпрыгнул во внутренний двор трактира.

Перекатился в пыльной земле, оказавшись рядом с единственным растением в унылом дворике трактира. Старое деревце, без единого листика.

Шэн перевёл дыхание, быстро осмотрелся вокруг, и выскользнул на портовую площадь, тёмным пятном тут же теряясь во тьме.

С этого момента Шэн решил вернуть себе старое имя, и вновь стал называть себя Тоддом. Сделано это было для того, чтобы Фая не смогла отследить его по имени, пусть и возможность этого была крайне мала. Ему скорее просто хотелось вернуть себе старое имя – вернуть себя самого. Он же Тодд. Он родился в свободной деревне Хамонд. И он идёт домой.

Одна только проблема – Как он это сделает? Каким путём ему пойти, чтобы смерть не настигла его?

Варианта всего три.

Первый: остаться в городе Фикар и затаиться на время. С его деньгами без труда можно снять комнату в каком-нибудь неприметном трактирчике, и прожить там то долгое время, пока Фае не наскучит искать его в городе.

Второй: если Тодд сбежит сейчас из Фикара через одни, из трёх, городских ворот. И двинется по наземному пути. То рано или поздно он устанет, остановится на привал, и сама возможность того, что в ночи Фая настигнет его и прижмёт к горлу кинжал… откровенно пугает.

Остаётся ещё третий вариант: и Тодд считал его самым подходящим. Пусть и два других тоже были вполне надёжны, но вот третьего варианта от него не ожидает и самая Фая. Он просто покинет Фикар тем же путём, что они в него прибыли. Через порт, сядет на небольшое судно, что поплывёт на север и сойдёт на одном из причалов, где корабль будет запасаться провизией и едой.

Неприятные мысли заставили его остановиться. Он уже прошёл портовую площадь, и сейчас стоял перед многочисленными лодочками и кораблями. Вокруг сновали матросы и чиновники в белых мундирах, кто-то разгружал корабли, скидывая из трюма бочки, мешки и тюки. А кто-то, напротив, лишь загружался снедью и пресной водой, желая отправиться в путь. С тёмного, бурлящего волнами моря, веяло холодным солёным ветром. Дышать получалось легко, но зябко...

Тодд смотрел на море немигающим взором, а в голове его без конца крутились слова Исы:

«Не бросай её, слышишь? Обещай, что не бросишь и позаботишься о моей дочери!»

Тодд моргнул несколько раз, и тут же возмутился на собственные мысли и заставил вдруг проснувшееся воображение детально вспомнить ночь в лесу, что произошла всего несколько дней назад.

Со всеми красками он вспомнил остекленевшие глаза малышки Тиши, а затем в воображении промелькнула отрубленная голова воришки, лежащая в луже. И затем как-то сама собой, совсем неприхотливо, вспомнилась его же распоротая глотка, пара отрубленных пальцев на левой руке…