Это воспоминание ввело его в некую трусливую тревогу, и он запрокинул левую руку, намереваясь вытянуть железяку из родного тела за топорище, однако стоило ему коснуться рукояти, засевшего под лопаткой, топора… как мир исчез, уступив своё место тёмной вспышке боли, что выбила из раненного тела последнюю силу и волю.

Шэн распластался в траве, усеянной кровью, потом, и чужой рвотой.

***

Очнулся и видит, что рядом сидит Грегори. Смотрит.

— Вижу приключения так и липнут к тебе, малец! —Грегори погладил его по голове, перебирая пальцами его серые патлы. От этой нежности Шэн, который Тодд, замер испуганной мышью и во все глаза глядел на Грегори, что гладил его по голове и кажется совсем этого не смущался. Он скинул чужую руку со своей головы, недовольно буркнул:

— Не надо мне этого…

— Чего, этого? Ха-ха… да не строй ты такое лицо, не извращенец я и твоя задница мне не нужна, просто такой потрёпанный, что воробушка напоминаешь… ха-ха…

«Вот ублюдок!»

Шэн лежал на спине, и судя по тугости в груди, его обмотали какой-то тканью. Под лопаткой немилосердно чесалось, и раз он лежал на спине и не испытывал боли, то…

— Из меня достали топор.

— Верно подмечено! — Грегори отсалютовал мутной бутылкой с мутным содержимым, судя по вони, какая-то лютая сивуха. Уж в запахе дряни Шэн хорошо разбирался, в Хамонде бухали часто и почти все, основное деревенское развлечение в холодную зиму, когда на улицу без трёх портков не выйти, а если и выйти, то делать там абсолютно нечего. Вот и остаётся сидеть дома, скучать, да бухать. Вот и Грегори сейчас припадал к бутылке, хотя взгляд его оставался кристально чистым, несмотря на вальяжность походки, румянец на щеках, Грегори ощущался весьма неплохо соображающим. Странный мужик. Молодой. Красивый. С волосами цвета ржи и такого же цвета аккуратной бородой на лице, с полными широкими щеками, и доброжелательной улыбкой… странно он смотрелся в отряде наёмников, ему бы булочками торговать где-нибудь в центре Прамонда.

— О чём задумался, малец?

И ведь Грегори был первым, кто заговорил с ним в отряде наёмников. Остальные посмотрели, поглазели, кое-кто за ручку поздоровался и больше никто к нему с вопросами не лез, а вот Грегори расспросил обо всём, и чем занимаешь, и кто твой учитель, и как тебе война с северянами за речку «Паймах»… словно Шэн знал о чём речь. И ведь другие наёмники при виде Грегори улыбались, общались с ним как с ближайшим родственником, а как Шэн заметил однажды вечером, то все вокруг были счастливы, если Грегори подходил к их костерку и о чём-то болтал и шутил… и тем удивительнее было, что Грегори постоянно старался его разговорить. Ведь Грегори не походил на изгоя, а Шэн предполагал до этого момента, что именно с изгоями ему по пути, что это его люди, и их нужно держаться, потому что он и сам изгой.

— У тебя что-то в головушке раскисло, Шэн? Чего молчишь и пялишься на меня во все глазюки, а? Не, я, конечно, парень хоть куда, но не по мальчикам… ты уж прости… к слову, если тебе интересно, то того идиота, что в спину тебе топор метнул, мы быстренько прирезали, а жену его с дочкой пустили по кругу, под конец дом сожгли, а скотину на мясо пустили… хе-хе, вот это была вечеринка! Жаль, что ты пропустил, вот честно, поразвлёкся, порадовался бы нашей за тебя мести, эх, несчастный ты бедолага!

— Что?!

— Чего так удивился?

— Зачем вы с ними так… это же простые люди…

— Так ты, что… правда не понимаешь? — Грегори даже наклонился над ним и руку приложил ко лбу. — Горячки у тебя вроде нет, так почему такой бред несёшь, хм…

— Да твою мать! Хватит меня трогать, я тебе что…

— Цыц! — Грегори поднёс указательный палец так близко к глазам Шэна, что тот от неожиданности заткнулся, — Мать мою, славную шлюшку, оскорблять не смей! А то я тебе бутыль вставлю в не очень чистоплотные места, м-да…

И всё же глаза Грегори обманули Шэна кристальной чистотой. Грегори был пьян, абсолютно и наверняка. Но палец он дрожащий от лица Шэна убрал, и пошатнувшись, для равновесия присел рядом с Шэном на попону, от которой потом лошадиным несло за версту, а теперь запах немытого коня сменился запахом старых портков и кислого поила.

— Ты зря за деревенских переживаешь.

— Я и не… Вы их правда убили?

— Ох, мальчик… а ты чего ожидал? Напали на одного из нас, чуть не зарубили тебя, а если бы я на крик не подоспел, то жирная тётка насадила бы тебя на вилы, она собиралась к слову, уже с вилами подступила к твоей филейной части, причём кричал что-то вроде «помогите, убивают», что весьма странно, учитывая, что убивать собиралась она… в общем поимели мы её потом знатно, верещала как свинья в голодный день… и доченька её не сильно отличалась, а ведь какая на первый взгляд невинная девушка, тебя за ручку на заклание вела, ты понимаешь, что она тебя на убой заманила, или нет?

— Да она не виновата… просто этот диковатый мужик… топор в меня метнул, когда я уходить уже хотел, сволочь!

— Вот за это мы его и зарезали. Ты, к слову, страшную вещь с его животом сотворил. Мы его забили почитай из жалости, у него живот во внутрь завернуло и позвоночник перебило, как ты так ударил? Волшебник! Кой чему вас оказывается в ваших школах магических всё-таки учат.

Чуть помолчали.

— Ладно, добили вы этого ублюдка… а остальное то зачем, насильничать, дом сжигать.

— Чтобы помнили. — Голос Грегори на этой фразе потерял всю свою пьяную бесшабашность, прозвучав весьма грозно. — Должны помнить о том, чтобы не смели убивать добрых наёмников, которые к ним по-божески отнеслись. Мы же им платили за еду, в дома не врывались, девок, конечно, пару попортили… но те сами виноваты, словно специально у наших палаток ходили, чертовки… должны помнить, в общем, что нельзя убивать нас, а иначе молва пойдёт, что наёмник всё стерпит, что о наёмника можно ноги вытирать и не платить ни черта… эх, как же ты молод ещё парень, не нюхал ты ещё того дерьма, что ждёт тебя впереди! Ой, не нюхал!

Грегори встал неуклюже, но резво, подобрался к пологу палатки.

— Щас Вильмаха позову, это он тебя штопал, а я помогал, так что… будь благодарен шоле…

И вышел, оставив Шэна в полном астрале из мыслей и усталого оцепенения.

«Как же паршиво, боже… как же паршиво это всё! Я же лечил её… а её тятя всё испортил… ох… но я же ни в чём не виноват… не виноват же?»

Утро, следующий день. Бескрайний лес неизвестно где, и вообще, в этих краях один только чёртов лес кругом, изредка попадают озёра и реки, горы, холмы и поля… но по сравнению с лесом это ни что, лес вездесущ, могуч, и полон проклятых насекомых, диких тварей, и не стоит засыпать в нём одному. Никогда.

Шэн идёт в отряде, среди прочих наёмников. Идёт бодро, хотя глаза слипаются, он силится показать, что не обуза, потому что вчера крупно так обосрался. Вильмах пришёл к нему в палатку, хотя обычным солдатам палатки не полагается вовсе, это привилегия десятников, или главаря, но Вильмах выделил одну старую палатку для Шэна, и с первых слов войдя туда вчера вечером, он заявил:

— Я зря надеялся на тебя. Те деньги, что я спустил… два десятка золотых, ты хоть представляешь КАКИЕ ЭТО ДЕНЬГИ, малолетний ты ушлёпок?! Все эти легенды про всесильных магов очередной праздный трёп, вы на деле ничего из себя не представляете! Как вообще можно было додуматься подставить спину? И это когда я вложил в тебя ДВАДЦАТЬ ЗОЛОТЫХ?! Да я лично насру на твой труп, если ты умрёшь, и любого встречного, кто будет гордо орать по округе, что он, видите ли, маг, я напичкаю арбалетными болтами, и тоже обосру его труп, ты меня понял?

«Словно мне не плевать на других магов, я среди них вообще калека…» — подумал Шэн, но сказал совсем иное:

— Простите, главарь, я крупно облажался…

— Простите… я облажался… СУКА! — Вильмах сплюнул. — У меня рука так и тянется к молоту, чтобы раскроить твою никчёмную черепушку, в которой и без того зияет пустота… эх…