— Ох, — запричитала она, — что же вы делаете, благородный госпо…

— Заткнись, сука! — бесцеремонно прервал её Акатош. — Не смей говорить с сиром, пока он сам не заговорит с тобой, тупая ты сука!

Она тут же закрыла рот, испуганно вытаращила глаза.

Бахрушь вздохнул, убрал ногу с затылка мужика, позволив тому выпрямиться. Всё же мирных людей рыцарь не обижал, не редко относился к ним благосклонно, вот и сейчас пощадил за грубость, за которую любой другой уважающий себя рыцарь зарубил бы лишний раз не раздумывая.

— Ещё раз повторяю, люди… кто бы вы ни были… а учитывая, что обитаете вы как разбойники в глухом лесу, то люди вы не совсем честные… но не об этом сейчас, — Бахрушь невольно сильно зевнул. — Мои люди устали, лошадям нужна вода и овёс, нам бы тоже не помешало чего-нибудь выпить и поесть, но что куда важнее… — тут голос его сорвался на крик, не выдержав обуревавших рыцаря эмоций:

— НЕ ПРОХОДИЛ ЛИ ЗДЕСЬ РАНЕННЫЙ НАЁМНИК?! — проорал он это в лицо женщине, шагнув к ней и латной перчаткой ухватив тщедушную бабку за ворот платья.

На миг воцарилась оглушительная тишина. У женщины дрожала нижняя губа, глаза источали влагу, первая слезинка скатилась по сухой морщинистой щеке. От этой картины, и своей внезапной вспышки гнева, Бахрушу стало очень стыдно, раньше он не позволял себе такого, и уже хотел извиниться, и уйти от этого лесного домика поскорее, он даже латную перчатку почти разжал…

Но тут, из внутренностей дома, послышался кашляющий хрип, невнятное бормотание и просьба подать воды. Голос, хоть и с трудом разборчивый, но был мужским… очень молодым, и звучал болезно.

Всё изменилось как-то вмиг, внутри Бахруша всё заликовало. Вот он! Пойман! Мерзавец спрятался здесь! Сейчас то он с ним и разделается!

Столько эмоций пролетело в нём за какой-то краткий миг: и облегчение, и радость, и жажда расплатиться за мучения и усталость… много чего. Жаль, что воплотить и вдоволь насладиться своими внезапно нахлынувшими эмоциями рыцарь Бахрушь не успел. В узкую щель между забралом и шее воткнулась длинная спица, пробив шею рыцаря. Всё это с невероятной скоростью проделала сухонькая пожилая женщина, что прятала спицу за коричневым платком.

В тот же миг в голову Акатоша с хрустом влетел топорик, что до этого лежал в поросшей траве у скамейки. Волосатый мужичок действовал не менее быстро, чем его супруга. Акатош правда успел заметить шустрое движение мужика, но помешать не успел, он вообще ничего не успел, как лоб его с хрустом чавкнул расколотым черепом.

В этот же миг, со спины трёх оставшихся людей появилась тень девушки, мелькнуло лезвие кинжала раскосой переливистой чертой, голова одного из стражников повисла на груди, на тоненькой полоске кожи, всё что было позади: сухожилия, хребет и часть защитной кирасы – всё в мгновение ока оказалось очень ровно перерезано. Мертвец ещё не успел упасть, а двое оставшихся живых воина из отряда рыцаря Бахруша не успели даже осознать ситуацию, как к одному из них со спины подошла быстрая тень и воткнула кинжал под рёбра, длинным лезвием рассекая сердце. А ко второму подлетел миролюбивый на вид старичок, и быстрым, но не сильным ударом сломал последнему нос.

Всё это заняло миг. Он быстро прошёл. На поручне крыльца повис хрипящий и захлёбывающийся собственной кровью рыцарь. Посреди двора согнувшись стоял мычащий от боли воин, он обеими руками держался за сломанный нос. Все оставшиеся, что пришли к домику в лесу незваными гостями, бились в конвульсиях на земле, глаза их быстро блекли, краска жизни утекала из них.

И позади этой идиллии тихо всхрапывали две лошади, псина жалобно скулила, и жалась к копыту чернявого рыцарского тяжеловеса.

Мужичок подошёл к согнувшемуся воину поближе, ухватил его за шиворот и с размаху опрокинул на землю. К ним приблизилась женщина, лицо которой уже не источало испуг и горе, а было обыкновенным, разве что губы недовольно поджаты. Пока её муж методично распинывал воина на земле, к счастью тот был не из богатых, доспехов не носил, потому пинать было легко и даже с удовольствием… женщина посмотрела на дочку, и кивнула на дом, из которого доносился неприятный хрип и бормотания.

— Помоги своему болезному, а то так и помрёт от жажды.

Девушка причитать не стала, быстро направилась в дом. Мать лишь посмотрела ей вслед, тихо прошептала:

— Выросла чертовка. Мужика в дом притащила… и даже заботится о нём, эка невидаль!

В то же время Фая вошла в дом, и пробираясь по узкому тёмному коридору, спустилась по ступенькам в нижнюю часть домика, свернула в небольшой закуток, где среди пыльных огородных инструментов, на широкой деревянной лаве, укутанный лоскутным одеялом, в бреду метался найденный в лесу юноша.

Чуть по одаль стояла деревянная бадейка с колодезной водой и деревянным ковшиком. Она подчерпнула воды, присела на корточках перед пришлым, крепко удержала его за плечо рукой, чтобы тот перестал дёргаться, дождалась пока он затихнет, приподняла его голову, приоткрыла рот с сухими потрескавшимися губами, влила между них немного воды. Он сначала поперхнулся, часть воды выскользнула ему на подбородок, осела на одеяле тёмной лужицей, она подождала пока он откашляется, и влила новую порцию прохладной жидкости, на этот раз получилось чуть лучше, и он выпил всё, весь ковшик. Она подумала стоит ли ей влить в него ещё один… но решила, что пока не стоит, может он от этого захочет пойти в туалет, а когда окончательно придёт в себя и сможет подняться – не известно. А убирать мочу за своей зверушкой Фае совсем не хотелось.

Она долго смотрела на его лицо. Почему-то его серые ресницы, покрасневшие худые щёки, и сухие губы то и дело манили её взгляд. Она таких ещё не встречала… она вообще никого не встречала в этом чёртовом лесу, кроме ма и па… ей так сильно хотелось уйти отсюда, и она даже решила, что в следующее полнолуние сбежит. А тут пришёл он, такой странный… и тоже обладает даром, как и она.

Невольно рука Фаи вытянулась вперёд, легла на пышущий жаром лоб юноши, тихонько пробежала выше, поглаживая серую макушку.

Фае очень нравилась её новая зверушка, особенно тем, что зверёк никак не желал умирать.

Ей не требовался собеседник. Но необходим был слушатель. Шена укутали в одеяло и посади за стол на маленькую кухню. На исчерканной ножом и побитой старостью столешнице перед Шэном поставили глиняную чарку с каким-то травяным отваром. И она начала говорить, и кроме них двоих на кухне больше никого не было, а за окном был холодный осенний вечер, дул ветер, и дождь каплями стучал по узкому пыльному стеклу. Хозяйку кухни было почти не видно, света мало, и ни свеч, ни камина в помещении не было. Она начала по-простому:

— Меня зову Мариса, для своих… а тебя я отношу к своим, раз ты приглянулся моей дочери, можешь просто называть меня Иса.

Упоминание про безумную девушку заставило бы Шэна поперхнуться отваром, если бы он пил его в этот момент, но он не пил, отвар был слишком горячим. Однако это упоминание чуть пробудило его от болезненного сна, в котором он провёл последние несколько дней, он уже повнимательнее смотрел на Ису, пожилую женщину с морщинистым лицом и добрыми наивными глазами… которые он сейчас из-за темноты видел с трудом.

— Когда-то мы с Бронсвольтом, можно просто Брон, это мой муж… так вот когда-то мы с ним состояли в бандитской шайке «Лесное семейство Макура», ха-ха-ха… не смотри на то, что сейчас мы такие развалины, когда-то и мы были резвыми и жестокими людьми, гораздо хуже чем сейчас… Макур был нашим лидером, мы пришли в шайку когда были не старше Фаи, совсем сопляки, без выучки, без понятий, без чести и достоинства… мы были жестокими ублюдками, что хотели хорошо жить, а работать не хотели. По началу я грела постель Макуру, мы тогда с Броном ещё не очень ладили, сбежали из одной деревни, но не спали вместе, да и вообще… он тогда был тем ещё писклявым уродцем, а на меня много кто заглядывался…