Дальше Кади не слушал, он пытался сбежать по той же дороге, что привела его в тупик. Где-то там, впереди, должна быть развилка, что позволит ему наконец выйти на улицу удовольствий, пересидеть какое-то время у мамаши Кло…

Он прикрыл глаза всего лишь на миг, желая сморгнуть подступившую к ресницам влагу тревожных слёз, и тут же с кем-то столкнулся, отпружинив от костлявого торса, Кади отлетел назад, падая на задницу. Но его поймали. Не позволили упасть две чужие руки, что ухватили Кади за подмышки.

Кади поднял повыше взгляд, разглядывая чужака, желая понять намерения по незнакомому лицу, понять будут ли его бить, или просто отпустят.

Но по этому лицу невозможно прочитать намерения. Серые глаза смотрят на Кади с всемирной тоской. Тот самый парень северянин, который привлёк внимание Кади ещё на площади. Он следовал за своей напарницей, но видимо чуть замешкался…

Пока Кади проклинал себя, и готовился сдохнуть, чужие руки на его теле обмякли, выпустили его из осторожной хватки. Позади Кади, где-то за стенами, лязгнул металл. Противный звук неприятно прошёлся по ушам, и тут же сменился хрустом, словно копчёной рыбине переломили продольную кость.

Кади весь превратился в слух, чудовищный ужас медленно сжимал его сердце когтистой лапой. Он не заметил, как северянин наклонился, и приподнял его за лицо. Но вздрогнул, когда их глаза встретились. В серых глазах напротив было столько горя, что ужас в душе Кади немного померк.

— Беги… слышишь? Беги, мальчик.

Голос этого грустного человека погнал Кади вперёд.

Он успел сделать двенадцать шагов, каждый из которых он зачем-то считал. На двенадцатом по его разгорячённой шее прошёлся ветерок, так словно лёгким сквозняком откуда-то сзади повеяло, но только вместе с ним изменился немного обзор… сначала мир наклонился куда-то набок, а потом опрокинулся вовсе, закрутился, завращался где-то на уровне грязной дороги, и закончился в мутной луже, что казалась целым морем, затекавшим в глаза. Это мутное море быстро окрашивалось его тусклой кровью.

***

— Бе-ги, ма-ль-чик! Беги! — передразнила Фая меня, склонившись над обезглавленным телом, и вытирая об рубаху мальчика кинжал.

Я ничего не ответил. В последние дни вообще старался с ней не говорить, хотел проучить её этим, заставить задуматься о трупах детей, которых она оставляет за собой без нужды, а просто из прихоти, но каждый раз подавая это как знак милосердия. Мол, чтобы детишки не мучались в, и без того жестоком, мире.

Она обшаривает тело узкоглазого мальчишки-вора. Нашла что-то в рукаве его рубахи. Выпрямилась с очередным звенящим кошелём в руках.

— Удача определённо сопутствует нам! — заключила она, подмигивая мне, и закидывая новый кошель в свою дорожную сумку. Там внутри звякнуло, стоило мешочку упасть в тёмную утробу сумки.

— Ты так и продолжишь молчать? — невинно осведомилась она, приближаясь ко мне и обхватывая меня за шею руками, притягивая к себе и… целуя.

Я ненавижу её и себя.

Её за то, какая она есть. Бешенная тварь, жадная до крови и пыток, так любящая мной помыкать словно я её домашний питомец. Одновременно с тем эта сука каким-то образом умудряется странно влиять и на меня…

На моё тело.

За это я ненавижу уже себя. Мой разум и тело живут разной жизнью теперь. Разум ненавидит её, презирает и боится до глубины души. А тело жаждет её ласк, неизбежно принимая их оно возбуждается, и каждую ночь Фая седлает моё тело, выжимая всё накопившееся в нём до последней капли, а напоследок оставляя на моём теле с десяток мелких ран. Я кажется уже перестал ощущать боль, и прочие эмоции мои притупились. И я бы мог просто довериться своему телу, и продолжать получать удовольствие, что постепенно разрушает меня изнутри… да только голова в луже намекает, что я так жить долго не смогу… и не захочу.

Она разрывает поцелуй. Смотрит в мои глаза дико, я же стараюсь заглянуть в это голубое безумие как можно глубже, чтобы увидеть хотя бы крошечный отблеск нормальных человеческих эмоций, а не её звериную ипостась.

— Ты должен мне, — говорит она, — должен за очень многое, но конкретно сейчас ты меня вновь ослушался… — она хватает меня за лицо, стискивает щёки так, что вминает плоть до костей. Вбивает меня затылком в каменную стену позади… голова гудит, я морщусь, но она тянет лицо книзу, заставляя смотреть ей в глаза. Придвигается близко-близко и хрипит:

— Если бы этот воришка настучал о нас страже сраного Фикара, то мы бы с тобой здесь и полегли… а я умирать пока не собираюсь, милый мой Шэн… — вторая её рука скользнула вниз, протиснулась за пояс моих штанов, обхватила мошонку, и очень больно сдавила.

Я даже не пискнул, но боль… видимо всё же отразилась на моём лице.

Она улыбнулась, чуть покраснела щеками, ей нравится причинять мне боль, и в последнее время всё больнее, ведь я начал привыкать к её пыткам и мои муки теперь не так заметны… а в этот раз она сдавила меня до мучительной тяжести, пока моё лицо не выдало нужный её результат…

Она наклонилась к моему уху, и прошипела:

— Если ты и в третий раз ослушаешься меня, мой милый Шэн… я отрежу твой стручок, и буду сушёным носить в мешочке рядом с монетами, как большую драгоценность, и каждый раз на привале доставать и показывать его тебе… — она не удержалась и вгрызлась клыками в мою шею.

Нервная острая судорога.

Она вытащила зубы, слизнула капли проступившей крови и отпрянула.

И стоит рядом, словно ничего и не было. Оглядывает улицу. В этом узком тёмном проулке больше никого нет. А Фая теперь выглядит как смущённая девчонка. Щёки алый. На губах полуулыбка, в глазах усмешка… я сам себя отдёрнул, невольно засмотревшись…

Ей верить нельзя!

— Убери здесь всё, — буднично говорит она, и уходит в сторону площади, на прощанье бросив: — Куплю специй и может немного еды… встретимся в трактире, поедим и свалим отсюда.

***

Шэн остался один. Тяжко вздохнул. Поднял из лужи за волосы голову воришки, схватил за ногу тело и поволок в противоположную сторону от площади, ожидая найти где-нибудь какую-нибудь яму, или щель между домов, где труп будет смотреться не так примечательно. Дорога привела его к сточной канаве. Бурлящая вонючая жижа мутными потоками уносится куда-то вдаль. А перед этой жижей лежит ещё один труп. Шея вскрыта. Глаза выколоты, нос не деликатно срезан, чернея двумя тёмными провалами.

«Мд-а… о стражнике она мне ничего не сказала… вот же сука! Откуда он только взялся?!»

Шэн ещё раз тяжко вздохнул.

Сбросил в тело голову воришки для начала, она, весело переворачиваясь уплыла куда-то в неизвестность, подцепив по пути ворох бурой тины. Шэн проводил голову невесёлым взглядом. Жаль мальчишку, пусть воришка, а всё же ребёнок… уже второй. Этот был каким-то необычным, с бронзовой кожей, узкими раскосыми глазами, но на лицо весьма миловидный и безобидный.

Ещё раз тяжко вздохнуло, столкнул в канал и тельце. То бухнуло, обдав ботинки грязными брызгами.

Следующим был стражник, Шэн двумя руками схватил его за ноги, и поволок к каналу, оставляя за собой кровавый маслянистый след. Голова, висящая на полу-разрубленном хребте, отбивала едва слышную зубную дробь. Шэн очень радовался, что в этом городе стражники носят синие кителя, вместо защитных доспехов из металла, а то иначе ему бы с телом было справиться куда сложнее. Пришлось бы подключать усиление тела, а он этого делать сильно не хотел. Он боялся не справиться с силой, после той ночи в лесу он больше ни разу не использовал дар.

Тело стража булькнуло сильнее, окотив Шэна бурой жижей по щиколотку. На это он гнусно выразился очень грязными не хорошими словами описывая как он ненавидит одну конкретную девушку, и красочно описал, что будут делать с ней демоны, когда та попадёт в преисподнюю, а то, что Фая туда попадёт, нет никаких сомнений!

Его бранную тираду прервал старческий смешок.

Шэн поднял глаза, и увидел на той стороне канала дедулю. Весь грязный, в лохмотьях, наклонился на сучковатую клюку, и тихо смеётся, а увидев, что Шэн на него смотрит, дед махнул рукой, и крикнул сквозь бурлящие воды дерьма: