В дальнем углу сыщик обнаружил проход во внутренние комнаты. Их было три. Кухонька, совсем крохотная, в ней помещался лишь самовар, несколько стаканов и надкушенный тульский пряник. Стульев не видно. Мармеладов решил, что фотограф притаскивает те, тонконогие, из фотоателье. Хотя здесь и один-то впихнуть вряд ли получится. Должно быть, хозяин стоя обедает. Дальше – спальня. Кровать у стены, комод с бельем, на нем кувшин для умывания, – ничего примечательного. Мармеладов поспешил в третью, самую просторную комнату, где Дьяконов оборудовал свой кабинет.

– Тут картонки с тиснением, – сыщик заглянул в высокий шкап со стеклянными дверцами. – А негативы, надо полагать, фотограф держит в том сундуке.

Он шагнул в дальний угол кабинета. Под подошвой сапога раскрошилось стеклышко.

– Здесь тоже взрывом окна повыбивало? – спросила Лукерья, также раздавившая пару осколков.

– В этой комнате нет и не было окон. А под ногами у нас, – Мармеладов нагнулся и осветил пол керосинкой, – разбитые пластинки с портретами.

– У меня нехорошие предчувствия, – прошептала девушка. – Не мог же сам фотограф…

– Нет, не мог, – сыщик как раз дошел до сундука и остановился, резко опустив лампу. – Не смотрите сюда, Лукерья Дмитриевна.

– Что там? – конечно же, ей сразу захотелось взглянуть, но журналистка поверила Мармеладову и зажмурилась. Потом любопытство пересилило, она приоткрыла один глаз и вскрикнула. В круге света от керосинки показались ноги в блестящих штиблетах, которые болтались над крышкой сундука.

– Боже мой…, – Луша хотела сбежать или хотя бы отвернуться, но она пересилила свой страх и подошла поближе, чтобы рассмотреть все своими глазами. – Дьяконов, что же, повесился? Не дождавшись меня и… четырех рублей?!

Сыщик поднял с пола осколок стекла, взобрался на сундук и пару минут перепиливал веревку. Покойник рухнул на пол. Битые стекляшки брызнули во все стороны, как испуганная детвора.

– Не похоже, – Мармеладов присел на корточки. – Я не часто видел повешенных, но полагаю, веревка должна была содрать кожу на шее. К тому же позвонки ломаются… А у этого, – он ощупал окоченевшее тело, – не сломаны. Его повесили уже мертвым. Это не самоубийство, а имитация. Ложный след.

– Но что же с ним случилось?

Сыщик продолжил осмотр и через минуту вздохнул.

– Ответ вам не понравится. У Дьяконова раздавлена голова, будто яйцо всмятку…

– Неужели, Хруст?

– Очевидно, бандит следил за фотографом и заметил, как он отправился торговаться с вами. Наверняка подслушивал – вы ведь на лестнице портрет обсуждали… Мы мним себя охотниками, а сами превратились в дичь. Обходят нас заговорщики по всем статьям. В ателье бандиты оказались раньше нас, забрали все напечатанные портреты, разбили пластинку со снимком бомбистки, а заодно и остальные, чтобы создать видимость погрома и никто не догадался, что они искали. А фотографа убили, чтобы больше не болтал…

– Звери! Он же ни в чем не виноват.

– Г-жа Меркульева, вам нельзя возвращаться в редакцию, – заявил Мармеладов безапелляционным тоном, – и домой лучше не ходить. Переночуете у меня.

– Но как же…, – она покраснела.

– Нет, ничего такого. Я погощу у Мити. А для вас это будет безопасно.

– Хорошо, на этот раз позволю вам уговорить меня, – в голосе журналистки звенела сталь. – Но не рассчитывайте на какую-нибудь особую благодарность! Я девушка приличная.

– А у вас есть визитная карточка? – не удержался от колкости сыщик.

– Что? Нет. При чем тут карточки?

– Ничего, – он ушел к конторке, чтобы скрыть невольную улыбку. – Просто к слову пришлось.

– Если это одна из ваших отвратительных насмешек, то клянусь, я…

– Луша!

– Лукерья Дмитриевна! Что за вольности вы себе позволяете? Оттого, что я задремала на вашем диване…

– Да погодите, – Мармеладов изучал корешки от паспарту, наколотые на железный штырь. – Я же неспроста вас окликнул. Возможно, мы сумеем увидеть лицо бомбистки. Фотограф напечатал не шесть портретов, а семь.

– Почему вы так думаете?

– Корешки паспарту пронумерованы, видимо так удобнее сверять доходы в конце месяца. Сегодняшняя дата проставлена на семи корешках. Но вам было обещано шесть портретов.

– Де Конэ мог напечатать один для утренней купчихи.

– Он же не успел нормально сфотографировать! Как раз переснимал, но тут прогремел взрыв. А после того, как осколки витрины порезали шею купчихи, ей было уже не до портретов.

– Может, клиент утром приходил? Или кому-то печатал со старой пластины? – Лукерья спорила из чистого упрямства, ее оскорбляло, что сыщик так часто угадывает, но вместе с тем хотелось, чтобы он и в этот раз оказался прав.

– Вряд ли, – возразил сыщик. – В подобные ателье люди приходят, чтобы потратить деньги. Невозможно заказать одно фото, в прейскуранте указано – минимум четыре. К тому же г-н Дьяконов был человеком нерешительным и трусоватым. Он чуть не отморозил ноги, пока бежал за вами, хотя мог остановить гораздо раньше, еще на Моховой улице, но не набрался смелости. Стал бы такой рисковать? Предлагать вам снимок, который, возможно, не получился? Нет, он обязательно напечатал бы одну карточку, небольшого формата – видите, один корешок из семи меньше остальных? – и только убедившись, что лицо бомбистки видно четко, пошел искать покупателя.

– То есть когда фотограф со мной торговался, у него уже был портрет? – глаза Меркульевой потемнели от гнева, словно их заволокло грозовыми тучами. – Почему же он не показал его?

– Вы могли отнять портрет, не заплатив денег.

– Я?!

– Не вы лично, разумеется. Кликнули бы полицейского, растолковали ситуацию. Тот бы и уволок Дьяконова вместе с фотокарточкой к Пороху. Прости-прощай четыре рубля… Нет, он не хотел рисковать. Фотограф спрятал портрет здесь, в ателье, вместе с пластиной и побежал за вами. Вернулся, напечатал шесть экземпляров по вашему заказу. В этот момент и нагрянул убийца. Забрал все копии, а пластины разбил.

Журналистка подошла к Мармеладову, осмотрела корешки на штыре и придумала новое возражение:

– Почему вы уверены, что убийца не забрал и седьмой портрет тоже?

– Я не уверен, – спокойно ответил сыщик. – Но давайте поищем.

Они методично осмотрели каждый закуток, пошарили под шкапами, перевернули сундук – не приклеена ли фотокарточка к дну?! – заглянули даже в самовар. Напоследок Мармеладов обыскал труп, хотя и понимал тщетность этой затеи – убийцы уже вывернули все карманы фотографа и не оставили там ничего.

– Нашли что-то? – спросила Лукерья, сидевшая на перевернутом сундуке. Прикасаться к мертвецу она наотрез отказалась.

– Нет.

– Жаль…

– Погодите отчаиваться, – сыщик поднял керосинку как можно выше и задумчиво разглядывал потрескавшуюся известку.

– Думаете, он наклеил портрет на потолок? – съязвила девушка.

– Просто думаю, – парировал Мармеладов. – И вам бы не помешало… Портрет на потолке заметили бы бандиты, когда вешали Дьяконова. Нет, это плохой тайник. А у фотографа был тайник надежный. Помните, что он говорил? «Там и полиция искать не осмелится». Пластина тонкая, а паспарту с портретом еще тоньше. Стало быть, и картонка в том тайнике поместится. Где все это можно спрятать?

– Кажется, я поняла…

Меркульева сорвалась с места и через пару мгновений, споткнувшись в темноте, с грохотом опрокинула самовар.

– Идите сюда!

Сыщик принес лампу в небольшую кухоньку и увидел, что Лукерья пытается разломить пополам черствый пряник.

– Смекаете? Фотограф из Тульской губернии. И пряник тоже тульский. Все сходится!

– Вы что думаете, он втиснул портрет в пряник? – усмехнулся Мармеладов.

– Сами говорили, Дэ Конэ напечатал карточку небольшого размера, – насупилась девушка. – Сюда вполне поместится. А полиция у нас тупая, не додумается пряник проверить.

– Спорное утверждение. А если придут голодные городовые? Отрежут кусок, чтоб полакомиться, да и найдут случайно… Нет, не то, – Мармеладов собрал пальцем крошки пряничной глазури со стола и отправил в рот. – К тому же Дьяконов не говорил вам, что полицейские «не догадаются». Другое слово употребил – «не осмелятся».