— Кощей спрашивал про перстень у меня под Логожеском за три дня до того, как я добрался до Чорторыльского. Но перстня у меня уже не было. Куда потом мог пойти Кощей, чтобы узнать про него?

— Очевидно, что он отправился на закрытие Сейма перед каникулами. Там он снова встретил того предсказателя. Подземный Сейм собирается очень редко и только по очень важному поводу. Туда съезжается весь колдовской мир. Даже те, кто не голосует по делам Меднобородого, приезжают из любопытства. Надо полагать, и первое предсказание про перстень было верным, пусть и недостаточно точным. Это ты увез перстень от султана, и за тобой надо было следить, чтобы прийти к нему.

— Но про тебя ему ничего не предсказали.

— Уверен, что как раз предсказали. И предсказали правильно. Нострадамус не ошибается. Он написал, что я не доживу до Рождества, но тот, кто меня убьет, будет в Аду раньше меня. Так оно и вышло.

— Разве Кощей попадет в ад после смерти? Я правильно понимаю, что он не человек, а души есть только у людей?

— Пророчества обычно оставляют простор для толкований. Кощей, наверное, предположил, что каким-то колдовским образом мой убийца обязательно попадет в Ад, даже если он будет не человеком. За неимением души Кощей бы не стал там вечно мучаться в каком-то кругу. Его бы непременно отправили обратно. Но в Аду нет времени, а Подземье там недолюбливает. Так что он вернулся бы домой лет так через триста, когда его трон уже бы занял кто-то другой и корнями врос на это место.

— Точно? Откуда ты знаешь, что было бы так?

— Может, и не так. Может, черти другую гадость бы придумали. Худшее, что может случиться с высшими сущностями Подземья, это попасть под власть дьявола.

— Вы все настолько верите в пророчества?

— Не каждому пророчеству стоит верить, но Мишель не ошибается. Ранее он предсказал, что Меднобородый погибнет в этом году. Его погубит длинный язык того, кто ездит на огнедышащем коне. Мы думали, что это намек на Кощея с его конем, но скорее это относилось к тебе.

— Я в апреле сказал Станиславу Больцевичу, что надо делать Радуне. А еще Нострадамус говорил мне тогда у вас в Вене, что меня могут поставить в такие условия, чтобы я сам себе отрубил голову. Вроде глупо звучит, но в Крыму так и получилось. Тебе не страшно было узнать от него про свою судьбу?

— Страшно.

Оба немного помолчали.

— Если понадобится еще кровь василисков, — вспоминл Ласка, — То недалеко от Люблина в Подземье живет гном Бернхард, к которому Беренгар-пружинщик на свадьбу ездил. Беренгар выехал на ослах, а приехал на василисках. Может, живые в стойлах стоят, а может гномы их и по частям продадут.

— Спасибо. Отцу поклон передавай. От Армана жди письма. Даст Бог, вылечим.

Утром, когда Ласка вывел коня, чтобы ехать в Волынь, он встретил во дворе готовых к отъезду немцев.

Рафаэлла сама бы не подошла попрощаться. Ее принес на спине Элефант.

— Прощай, говорящий человек, — сказал конь, — Чует мое сердце, с этой красавицей не соскучимся.

— И овес будет? — пошутил Ласка.

— Да какой овес, — отмахнулся конь, — Главное в жизни — кураж, а не сидеть в четырех стенах и по воскресеньям бабку в церковь возить.

— Прощай, — сказала с седла Рафаэлла, намеренно не глядя в глаза.

— Прощай, — ответил Ласка, не стараясь встретиться взглядом.

На том и разъехались. Он немного загрустил и утешился только тем, что не за невестой и ездил. Тем более, не за чужой невестой. Наверное, она права. Как смотреть в глаза прошедшей страсти? Для этого надо быть совсем уж ведьмовой ведьмой, как Оксана.

В Волыни Анджей уже навел порядок в доме Чорторыльского. Точнее, слуги и холопы навели порядок. Разговорчивый Анджей объяснил местным, что душегубы под его, Анджея, мудрым руководством и благодаря его, Анджея, знакомству с немцами победили огромное войско местной нечисти и избавили честной народ от неописуемого количества упырей, русалок и прочих кикимор, заодно и от оборотней.

Крестьяне поначалу отнеслись скептически, но против фактов не попрешь. Тела и остатки тел водяных, леших, упырей и русалок, не убранные со двора, истаяли на солнце. Но не вспыхнули и исчезли, а пролежали достаточно долго, чтобы любопытные успели оценить, с какими силами нечисть атаковала усадьбу. Также и по количеству ведущих к усадьбе следов на снегу, в том числе, больших волчьих, понятно было, что битва выдалась не как баран чихнул.

Те, кому досталось прибираться в неосвященном доме, рассказывали, что внутри творился сущий ад. Раз была битва, то кто-то командовал. Мертвого Атамана слуги видели за день до атаки нечистиков, и все знали, что убил Атамана оборотень. Кшиштоф, как успели увидеть самые смелые, с утра еще стоял перед домом, замороженный в глыбе льда. Пана Люциуса никто из уборщиков не видел ни живого, ни мертвого. Не Богдан же командовал.

Ласку и батюшку с дьячком из Глубокого Анджей принял как дорогих гостей. Ласку поселил в лучшей комнате, а божьи люди разместились у сельского старосты. Батюшка на следующий же день за неимением церкви отслужил службу в доме старосты и отчитал за упокой по длинному списку.

После заката вернулся Чорторыльский. Его, получается, все-таки помариновали в приемной. Могли бы подержать там и дольше, несмотря на то, что долг перед феей он уже оплатил сам. Следом за хозяином зашел сундук, негромко топая ножками. Ласка с Анджеем еще сидели за столом у камина.

— Здравствуй, пан Люциус, — сказал Анджей.

— Анджей? — Люциус не поздоровался, — Где все?

Слуги-то и повара были на месте, а вот шляхтичей за столом не хватало.

— Богдан уехал, остальные на погосте.

— Почему дом засран?

— Что могли, отмыли. Щелкни пальцами, будет как новый.

— Лентяи, пся крев.

Чорторыльский обернулся, глядя вокруг сквозь пальцы.

— Ложечки мои серебряные где? Посуды половины нет. Вино мое вы тут бочками пили? Селедку сожрали! И отряд отборных душегубов как корова языком слизнула. Даже на погосте никого не осталось! Для чего старый Люциус, по-твоему, приказывал вас, дураков, не отпевать и с оружием хоронить?

— Не знал, что пан некромант.

— Он думал, еще научится.

— А ты некромант?

— Не умничай, шут гороховый.

— Нехорошо шляхтича песьей кровью и шутом ругать, — сказал Анджей и не по-доброму прищурился.

— И что ты мне сделаешь?

— Брошу все и уйду в монахи.

— Один хрен, в ад попадешь, — хмыкнул Чорторыльский.

— И в аду буду молитвы петь, чтобы всем чертям вокруг икалось.

— Ну и пошел вон тогда! Москаля с собой забери, видеть его не хочу!

— Вот как? А не пойти ли тебе самому?

— Меня из моего же дома гонишь?

— Дом не твой, а покойного пана. Ты чорт нечистый и лукавый, самозванец в панской шкуре.

— Да? А бумаги на кого?

— Бумаги вспомнил? Я тебе кто, законник? Я, если ты забыл, разбойник и душегуб. Поэтому ты выйди вон, а хочешь дом обратно, бей челом судье, воеводе, каштеляну, да хоть и великому князю. Будешь со мной судиться, я тебя еще побожиться перед судом заставлю, что дом по праву твой.

— Кем ты себя возомнил!

Пан-черт схватился за саблю.

Анджей выстрелил ему в лицо освященными серебряными пулями из двуствольного рейтарского пистолета.

— Это ты кем себя возомнил! — сказал Анджей воющему черту, на котором сразу же проявилось рыло и рога, — Надел жупан, думаешь, пан? Нечисть в шкуре шляхтича никакой не шляхтич.

— Я тебе еще покажу-у-у, — завыл черт, которому, похоже, и правда было больно.

— Покажет он, пся крев, — усмехнулся Анджей и посмотрел на Ласку.

Ласка уже взял со стола кувшин. Покрутил его и плеснул в пана Чорторыльского святой водой. От святой воды пан и вовсе превратился в черта с копытами и хвостом.

— Exortiamus te, kurwa!

Анджей вытащил сзади из-за пояса плеть, на которую по совету Ласки навязал серебряных монеток, и погнал черта куда глаза глядят. Глаза у нечистого после пуль и святой воды глядели плохо. Люциус побился рогами об стены, уронил на себя несколько мечей и плюхнулся в камин.