Атаман бросил на Кшиштофа сердитый взгляд, но спорить не стал.

— Я Гаэтано Косса, вассал короля Неаполя, — представился кабан, — К вам не заезжал Арман де Виллар, рыцарь короля Франциска?

— Нет, — уверенно ответил Кшиштоф и сразу вспомнил стычку по дороге на Берестье.

Неужели колдовской кабан собрался мстить за охотника на ведьм? Или он сам сводит счеты?

— Тогда вы не будете так любезны дать мне поговорить с этим молодым дворянином, который стоит тут привязанным к столбу? — продолжил Гаэтано.

— Дивись, хлопцы, ученый кнур по-крыжацки брешет! — сказал Богдан.

Толпа рассмеялась. По-немецки понимали не более четверти из клиентов Чорторыльского, и, находясь в обычном своем состоянии недоброго пьяного веселья, они не обратили внимания, что Атаман и Кшиштоф приняли говорящего кабана совершенно всерьез.

— Вы все жалкий сброд и потомки босоногих мужиков, — сказал Гаэтано, — Прямоходящие свиньи, которые пытаются изобразить из себя людей.

Гаэтано снова не разобрал, что сказал Богдан. Но его всегда выводили из себя насмешки. Его ответ тоже поняли не все. Те, кто понял, схватились за оружие, а вслед за ними и остальные. Полторы дюжины клинков вылетели из ножен. Итальянцы смело ответили двумя.

Даже обычный, не колдовской, кабан чрезвычайно опасен в ближнем бою. Никаких приемов рукопашного боя против него нет, да и от меча кабан неплохо защищен. Шею и переднюю часть тела, места, уязвимые для забойщиков, прикрывает голова, где небольшой мозг надежно укрыт под костяной черепушкой. Тело укрывает шкура, покрытая густой, длинной и скользкой щетиной, а под шкурой — толстый слой жира и крепкие мышцы. Дополнительно его толстые ребра срастаются в цельный панцирь-калкан, защищая сердце и легкие.

Конечно, кабан не становится неуязвимым, но для того, чтобы поразить его именно мечом и не с коня, надо уметь поражать кабанов мечом, а это близко не то же самое, что уметь поражать мечом людей. И еще сложнее зарубить или заколоть кабана саблей.

Гаэтано врезался в неплотно стоявших душегубов как конный рыцарь в крестьянское ополчение. Люди полетели во все стороны, даже вверх. Пробежав толпу насквозь, он развернулся на другой стороне двора и весело хрюкнул. Присмотревшись, можно было заметить две или три кровавых отметины на шкуре. Но и противникам он неплохо пустил кровь.

Двое итальянцев тоже вступили в бой, но четверо душегубов заставили их отступить за угол дома.

Кабан пошел на второй заход. На этот раз все разбежались кто куда. Остались только четверо бойцов, теснивших итальянцев, Атаман, Кшиштоф и еще один боец с длинным мечом. Ласка слышал, что этого парня звали Кароль, а меч у него был на вид очень дорогой.

Кшиштоф встал перед Гаэтано как едва ли не единственный из собравшихся, кто умел убивать кабанов мечом. В последний момент он отскочил в сторону и нанес вертикальный укол слева от позвоночника. Но не выдернул меч. Охотничий «кабаний» меч имеет поперечину, чтобы клинок не ушел слишком глубоко при уколе. Обычный же длинный меч провалился в мясо глубже и застрял.

Гаэтано хрюкнул, пробежал несколько шагов, развернулся и остановился.

— Вы думаете, меня можно просто убить стальным клинком? — спросил он.

— Тебе не больно? — спросил Кшиштоф, которому кто-то уже сунул в руки другой меч.

— Больно. Но пройдет.

Гаэтано глубоко вдохнул, надулся, напрягся, и меч пополз вверх, как выталкиваемый какой-то неведомой силой.

Из дома вышли трое с аркебузами. Те, кому Кшиштоф приказал зарядиться, чтобы снять попугая с виселицы.

— Свинью, — приказал Кшиштоф, и все трое выстрелили.

Один промазал. Несильно, но промазал. Хотя, казалось бы, сложно промахнуться по неподвижной свинской заднице в десяти шагах. Второй попал в эту самую задницу, и пуля расплющилась о правый окорок. Третий попал в спину, пуля отрикошетила в Кшиштофа. Тот даже не вздрогнул, хотя все видели дыру на жупане, из которой должна была выступить кровь.

— Стоило ожидать, — спокойно сказал Кшиштоф.

— Кароль, займись этой свининой, — сказал Атаман, а сам направился к углу дома, где спутники Гаэтано все еще держались вдвоем против четверых.

Душегуб спокойно подошел к Гаэтано, подхватил свой меч левой рукой за навершие. Кабан как специально не стал убегать и посмотрел на опускающийся меч с доброй свиной улыбкой. Кароль ударил сверху вниз, как палач. Дорогой красивый меч пересек кабана, не причинив ему никакого вреда, и вошел в землю. Ласка успел подумать, что кабан сейчас постоит мгновение и развалится на две половинки. Ничего подобного.

— Хрю! — весело сказал Гаэтано, еще раз вдохнул, вытолкнул из раны меч Кшиштофа и бросился на Кароля.

— Курва! — крикнул Кароль и неплохо так подпрыгнул вверх, что кабан пробежал, не коснувшись его подошв.

Тем временем, Атаман спокойно прошел между своими бойцами туда, где итальянцы отступали по расчищенной дорожке между сугробами. Подставил левую ладонь под укол в сердце. Меч итальянца уперся в ладонь и согнулся пружиной. С этого расстояния Атаман в свою очередь отлично достал до сердца противника симметричным уколом.

Второй, отмахиваясь от двоих, не осознал, что только что произошло, и попытался продать свою жизнь подороже, ударив старшего из врагов. Атаман принял удар правым предплечьем, и тут же отрубил противнику руку с мечом, после чего калеку добили те двое.

— Кнура -в яму! — скомандовал Кшиштоф, — Дави столами и лавками!

Соображал он быстро и пришел к выводу, что если и вести переговоры, то из сильной позиции, а не сидя на заборе и не через трусливо закрытую дверь.

Под навесом между домом и бойцовой ямой здесь стояли те самые столы и лавки, на которых в апреле принимали гостя из Московии. Как бы ни был тяжел, силен и ловок кабан, но сработавшаяся команда в без малого два десятка мужчин в самом расцвете сил, получилась ловчее и сильнее.

Не будь кабан гордым графом, он бы мог еще сбежать. Условный внутренний двор, ограниченный строениями, не был обнесен забором, а по снегу кабаны бегают намного лучше людей. Мог бы заскочить в дом через ту дверь, в которую вышли из дома аркебузиры. Или, в конце концов, устроить забег по двору, как сделала бы любая нормальная свинья. Но бегать от преследователей было ниже его достоинства. Он разозлился и жаждал крови.

Гаэтано перепрыгнул через набегавших на него троих душегубов с лавкой и снова бросился на Кшиштофа. Тот, с его опытом охоты, опять увернулся и воткнул в кабана уже новый меч, на этот раз в заднюю ногу. Раненого в ногу кабана намного легче спихнуть в яму. Второй раз трюк с прыжком через лавку не прошел, к «лавочникам» присоединилась команда с большим столом, кабана зажали и, превозмогая сопротивление, затолкали в яму.

Свалившись, Гаэтано пробежал круг, понял, что выхода здесь нет, и разразился богохульствами, которые, впрочем, поняли только Кароль и Кшиштоф. Но переводить, конечно, не стали. Да и кто бы тут вступился за честь Господа и святых.

— Молодцы! — крикнул Атаман, вернувшись, — Что там пленные?

Назначенные ранее часовые побежали по местам.

— Не развязались! — наперебой ответили они.

— Значит, к нам пожаловала неуязвимая свинья? — риторически спросил Атаман.

— Неуязвимая для стали и свинца, — уточнил Кшиштоф, — Может быть, для дерева.

— Не такая уж неуязвимая, — сказал кто-то, — Меч втыкается.

— Что насчет медвежьих клыков? — спросил Атаман, и душегубы злобно засмеялись.

Бурый медведь спокойно лежал у себя в загоне. Его разозлили, тыкая копьями, и направили в проход, ведущий к яме. После апрельского побега в проходах добавили по еще одной решетке, чтобы впускать и выпускать зверушек шлюзом.

При нормальном ходе событий злой медведь в добром здравии может задрать кабана. Но это нормального лесного кабана. Кабан же на медведя может напасть, защищая свой выводок, но без цели непременно убить.