Говард был краток, но говорил громко. Без маркизы Зорт никто никуда не поедет. Если маркиза заболеет настолько, что не проснется, все отправляются обратно в Эйдерледж, а если граф так спешит, то ему придётся ехать в Бардуаг одному и без охраны, потому что капитан не даст ему ни одного стражника. Если маркиза, проснувшись, пожелает остаться на станции, чтобы передохнуть и поправить здоровье, все будут ждать столько, сколько потребуется.
В общем, Белиорский поразил Дэйру настолько, что она даже проснулась от удивления. Еще никто не заступался за нее подобным образом, а то, что капитан не побоялся гнева Эстрела, близкого друга Лорна, говорило о том, что либо Говард Белиорский был дураком, либо очень храбрым человеком. Решив, что правда в смелости, Дэйра открыла глаза.
И началось. Пока все успокоились и перестали кричать, прошло еще время. Наверное, ее внешний вид был, действительно, ужасным, потому что граф Эстрел стоял с белым, как полуденный снег лицом и вытаращенными глазами рассматривал растрепанную Дэйру. Пока девушка спала, Марго пыталась привести ее в порядок, но синякам и царапинам требовалось время, чтобы исчезнуть.
Эстрел, все же, попытался выйти победителем. Бросив короткое «выезжаем вечером», он почти бегом оставил комнату Дэйры, словно боялся, что ему снова начнут перечить. Вечером так вечером. Окинув взглядом собравшихся, девушка кивнула, одобряя предложенное время. Победительницей она не чувствовала себя уже давно, а вот главной в их маленькой компании – да. И это чувство ей нравилось.
Потом она долго завтракала, тщательно пережевывая каждый кусочек. Дэйра даже не посмотрела, что ест – настолько божественной показалась пища. В животе неприлично урчало, но ей было плевать. Еда позволяла выиграть время и обдумать ответы на неудобные вопросы касательно ее внешности: царапин и синяка под левым глазом. За это время под чутким руководством Марго в комнату притащили кадку, ширму и ведра с горячей водой.
Капитан Белиорский, капеллан, Томас и четверо стражников, рассевшись на стулья у окна, терпеливо ожидали, когда маркиза расскажет о случившимся ночью. Говард был уверен, что безопасность девушки под угрозой и намеревался не спускать с нее глаз. Капеллан тревожился за душевное здоровье подопечной, а Томас, воспользовавшись родственным правом, проник за ширму и принялся делать наброски Дэйры, отмокающей в кадке. Ирэн воспользовалась задержкой с выездом и отлеживалась в своей комнате под присмотром Лоры. Марго шепотом сообщила Дэйре, что виконтесса накануне перебрала с выпивкой и дурманом и до сих пор не может прийти в себя. Тревожные нотки о странных увлечениях подруги стали громче, но Дэйра решила, что уделит им внимание позже. Сначала надо было спасти себя.
К тому времени как Дэйра придумала, что сказать, Томас закончил набросок и демонстрировал рисунок ожидающим за ширмой. Впрочем, сейчас маркизу меньше всего волновало, что кто-то увидит ее голой, пусть и на бумаге. Обычно брат не делал ей поблажек, тщательно вырисовывая каждый шрам на голове. Теперь же шрамов на рисунке явно должно было быть больше. Следы котячьих когтей на ее плечах, руках и груди, обычно скрытые одеждой, от горячей воды сделались багряно-красными, не добавив ей красоты. Дэйра была уверена, что ее спутники разглядывали на рисунке, что угодно, только не ее. И в этом была еще одна горькая правда.
Выждав еще немного и чувствуя, что атмосфера ожидания в комнате накалилась до невозможного, Дэйра неожиданно произнесла:
– Ночью я проснулась от протяжного стона, который раздавался под половицей у двери. Попыталась разбудить Марго, но она стала бесплотной, словно привидение. И будто бы не дышала. Я поняла, что меня зовут и не посмела ослушаться. Голос был сиплый, неровный, с придыханием и свистом, словно у его владельца была разорвана глотка. Я вышла из комнаты в коридор. Там была темно, но я различила наших стражников, которые бодрствовали, охраняя наш сон, но стали такими же бесплотными, как Марго. Они словно пребывали в другом мире. Или это я оказалась там, где живым не место. Доски коридора скрипели под моими шагами, кожа ступней горела, будто я шла по раскаленным углям, но голос дьявола – а это был он, – звал идти вперед. Глаза окутала темнота, в ушах звенело. Все закончилось неожиданно – я рухнула в бездну. Ею оказалась лестница, с которой я скатилась, заработав эти царапины и синяки, которые вы на мне наблюдаете. Придя в себя, я начала неистово молиться нашему богу Амирону, и случилось чудо. Темнота развеялась, голос пропал, а я смогла добраться до своей комнаты. Закрыв дверь, я поняла, что полностью обессилена. Рухнула на постель и крепко заснула. Такая, вот, случилась история. Думаю, хозяевам надо вызвать священника и осветить всю почтовую станцию. Здесь явно побывал дьявол.
Это было нарушением собственных правил, принятых ей по пути в карете. Из этих правил должна была получиться замечательная маска, которая скрыла бы не только ее шрамы, но и безумную, мятежную душу. Однако сегодня ночью маска была неисправимо испорчена – морозом, лесом, беглыми донзарами и дьяволом, живущим в бездне. Еще не родившаяся вторая личина лопнула, став предупреждением для всех остальных фальшивок, которые готова была создать Дэйра. Сомневаться не приходилось: их постигнет та же участь.
После ее рассказа воцарилась тишина. Ей не нужно было просить убрать ширму, она и так знала, что за выражение воцарилось на лице каждого. Всем было неловко.
Первым пришел в себя капеллан. Он долго и тщательно молился, осеняя присутствующих священными знаками, но решив, что этого недостаточно, отправил в свою комнату Нильса, который вернулся с пузырьком и свечами.
Когда Дэйра, завернутая в простыню, с сожалением вылезла из кадки, капеллан заставил ее сесть и накапал сверху на голову вонючего масла из принесенной бутылочки. Что ж, за любую ложь надо платить хоть чем-то. Свою долю яда внес и Нильс. Если другие по-прежнему отводили глаза, опасаясь встречаться взглядом с безумной маркизой, наглый донзар улыбался ей прямо в лицо, будто одобряя сказку о ночных похождениях, что она выдумала.
А потом прибежал Георг Эстрел, который стал беситься и кричать от того, что Дэйра еще не одета, а солнце уже садится. Она глядела на его красивое, холеное лицо и удивлялась, как ей мог понравится этот человек там, на балу в честь ее дня рождения. Эстрел был вабаром, но вабаром другого племени – обреченным на вымирание. В его лице она видела всех вабаров, которые порочили честь Сангассии. Амрэля Лорна, Фрамоса Петэрского и того неизвестного барона, который сегодня ночью превратился в лед.
Наконец, выехали.
Копра утопала в глубоких сумерках, а по небосклону щедро рассыпались первые звезды, когда кареты Зортов и графа Эстрела выехали со двора. Отправляться в ночь было плохой приметой, но граф, словно одолжив каплю безумия у Дэйры, не успокоился, пока не добился своего. Им пришлось переплачивать кучеру втрое, так как никто не хотел ехать в Бардуаг ночью, да еще и по короткой дороге через Медвежий Угол. Хозяйка Копры распереживалась настолько, что предложила Ирэн, в которой уже видела будущую госпожу края, дождаться до утра и отправиться отдельно. Мол, пусть, кому неймется, рискует шеей, отправляясь ночью через гиблое место, а такой юной и красивой даме, как Ирэн Карлбири, лучше поберечься. Про Дэйру, конечно, не вспомнили, но маркиза знала, что у хозяйки Копры на уме: такой страшилище и разбойники не страшны, сама кого хочет напугает.
К тому времени, когда кареты покинули Копру, лицо Дэйры, несмотря на старания Марго, выглядело, действительно, пугающим. Красные, вспученные шрамы на лбу, которые неожиданно воспалились после ванны, спрятали под шляпой, но опухший глаз, расцарапанные щеки, синяки и мертвенная бледность делали ее похожей на оживший труп, причем, плохо сохранившийся.
Что там творилось в «мужской» карете графа Эстрела, она не знала, зато в ее, «женской», можно было оглохнуть от лязга зубов и причитаний напуганных дам. Боялись не ее, хотя Ирэн, которая выглядела тоже плохо, но которой, в отличие от Дэйры, помог макияж, на подругу по-прежнему старалась не смотреть. Всех страшил легендарный Медвежий Угол, о котором хозяйка Копры успела порассказать всякого. И про жестоких разбойников, которые никого не щадят, и про медведей-оборотней, пожирающих всех без разбора, и про костяного старика, хозяина леса, который ночных путников ох как не любит.
